6. что было потом

               
Время надо наполнять    событиями, тогда оно летит незаметно.
              (Братья Вайнеры)

      Как я уже писал раньше, 28 ноября 1959 года вышли мы с Женей из ЗАГСа в статусе мужа и жены. А потом уже началась новая жизнь. И, должен признаться, что проистекала она далеко не всегда так, как хотелось бы, или так, как это принято у нормальных людей.

     Прежде всего, долгожданное событие бракосочетания следовало бы отметить, тем более, что  свадьбы в ближайшем будущем не предвиделось. Кстати, неподалёку находилось кафе «Театральное», куда мы и отправились. Заказали шампанское, естественно, и кое-что на закуску. Вот тут-то и выяснилось первое наше расхождение во вкусах: она заказала… зелёный горошек, который я терпеть не могу! И, как показала дальнейшая практика семейной жизни, это прекрасное расхождение во взглядах и вкусах не мешает нам жить так  уже более шестьдесят лет. И ничего, живём. Сосуществуем!
 
    Выпили, поздравили друг друга, и она умчалась судить Республиканские соревнования по спортивной гимнастике. Я, разумеется, потащился следом. По дороге купили несколько бутылок лимонада   (спортсменам принимать алкоголь во время соревнований категорически запрещено!), колбасу и несколько батонов. Во время соревнований ко мне подходили наши общие друзья-гимнасты, поздравляли, выпивали лимонад и закусывали куском батона с колбасой. А главный судья соревнований, Аркадий Моисеевич, по трансляции провозгласил на весь зал, что судья Женя Агранова сегодня  вышла замуж. С чем её все присутствующие и поздравляют! В ответ на овацию зала, я поднялся и раскланялся!

    Этим же вечером я  продолжил командировку. Теперь мой путь лежал  в Бердичев, на завод химического машиностроения «Прогресс». Вот такое получилось свадебное путешествие!

      По возвращении домой, накатились проблемы. Прежде всего, меня под разными предлогами не хотели отпускать с завода. Пришлось проявить настойчивость и через 3 недели, всё-таки, уволился. Теперь уже в Донецке (Сталино) возникли две взаимосвязанные проблемы: где жить и где работать. Женя жила в женском общежитии,  куда меня пускали только на пару часов, а о проживании и прописке не могло быть и речи. А на работу же не брали без прописки. Вот такие были идиотские порядки!

     Посещение в общежитии законной жены превращалось в некий ритуал. Я приходил ко времени возвращения её с работы и садился ожидать в вестибюле среди таких же страдальцев. Монументальная вахтёрша с гвардейской выправкой и даже пробивающимися усами осуществляла строгий контроль выполнения инструкций по осуществлению контактов особей разного пола. Периодически к каждому из дожидающихся являлась его законная половина и уводила к себе. А после ужина, простившись, я отправлялся в свою холостяцкую обитель.
 
    Весь этот месяц я проживал у нашего общего друга Гриши Гервица, живущего сейчас в Америке. За что ему ещё раз огромное спасибо. Единственной кроватью, что была установлена в комнатушке, которую он снимал, мы пользовались попеременно – с понедельника по пятницу – я, в субботу  и в воскресенье – он. Вот такой оказался у нас с Женей «медовый месяц»! Но мы были молоды и эти обстоятельства нас нисколько не угнетали. В конце концов, меня прописали в общежитии того самого института, куда  приняли на работу, а через месяц общежитие, где жила Женя, преобразовали  в общежитие для семейных и мы с нею получили комнату!

     О жизни в общежитии следует сказать несколько слов, хотя можно было бы написать целую поэму. Это общежитие принадлежало тресту «Донецксельстрой», занимающимся строительством в селах Донецкой области. На каждом этаже располагалось 16 комнат, в каждой из которых жила семья. На весь этаж был один туалет с одним унитазом и кухня с четырьмя газовыми плитами. Ни душа, ни ванной. Но на наше счастье  рядом была городская баня. Дважды в месяц, в получку и в аванс, вся наша общага ходила ходуном – буквально все населявшие её были в стельку пьяны. Естественно – пьяные разборки, драки и тому подобное. В остальное время, надо признать, жили довольно дружно: одалживались по-соседски, помогали, чем могли и как могли.

     Напротив нашей комнаты жила семья. Глава семьи – сварщик, большой любитель спиртного и жена его – уборщица, скромная работящая женщина. Вся мебель их жилья была сварена из шпунта, потому что денег на покупку мебели у них не было – он всё пропивал. Однажды постучался и попросил дать хоть каплю чего-нибудь «опохмелиться». Я по душевной щедрости и, как оказалось, по глупости, налил ему немного спирта. Спирт  всегда водился в доме, на всякий случай. Это ему понравилось, и он зачастил ко мне.

Однажды, только лёг спать, кто-то начал грохотать по моей двери. Оказалось, что соседу приспичило выпить. А у меня, как назло, спирта – ни капли. Говорю ему через дверь, мол, извини, Николай, ничего нет! Он очень расстроился и начал лупить по двери топором. Я его попросил прекратить этот грохот, припугнул милицией (это притом, что к телефону надо было бы спускаться к дежурной на первый этаж!). Думаю – может, кто услышит, успокоит его. Как бы не так! У него же в руках топор! Ну, что делать? Выбрал момент, когда он воткнул топор в дверь и рванул её. Он потерял равновесие, и я поймал его на «крюк правой», благо когда-то боксом занимался. Оттащил домой, сдал на руки жене.

     С тех пор работяги стали относиться ко мне особенно  уважительно, без принятого в этой среде высокомерия к представителям интеллигенции. Всегда приглашали играть в лото, приходили смотреть телевизор. Кстати, у нас, единственных на всё общежитие, был телевизор «КВН-49», с экраном величиной с почтовую открытку.

       Но, вот кто нас доставал – это клопы! Что мы только не делали - всё было бестолку. Удивительнее всего было, что, если ставили ножки кровати в банки с водой, они пикировали на нас с потолка! Удивительно сообразительные создания! К счастью, через два года я получил на работе квартиру, и мы съехали из этого «рая».

    Прошу прощения, но для полноты повествования следует возвратиться к дате нашего официального бракосочетания. Само собой разумеется, что и у Жени были родители. И она, как любящая дочь, информировала их о переломном событии в её жизни. Это известие, естественно, повергло их в шок. О моём существовании они даже и не подозревали, имени моего никогда не слыхали и никогда в глаза не видели. Со своей стороны они тоже подыскивали ей пару на роль спутника жизни. У них и не только у них, а и у многочисленных друзей и знакомых, даже возникли некоторые подозрения, вызванные столь неожиданным  её замужеством. Беременность? Или что-нибудь ещё?

     Новый 1960-й год мы уже встречали все вместе. В январе под давлением родни и знакомых всё-таки сыграли свадьбу. Почему-то  от этого мероприятия у меня остались не очень приятные воспоминания. Играли её в Артёмовске, в квартире Жениных родителей. Собрались, в основном, их знакомые и родственники. Из Луганска приехали мама с моей сестрой Эллой и тётя Фира. Никого из моих друзей, естественно, на свадьбе не оказалось. Была она какая-то бестолковая – ни еврейская и ни русская. Все знали, что на свадьбе нужно кричать «Горько!» - вот и кричали не переставая. Зато невеста была в белом платье (которое ей одолжила подруга Зоя), а я – помню точно, что не в чёрном костюме, но в каком – не вспомню, хоть убей! Бедная  мама Жени, т.е. моя тёща, буквально выложилась, готовя стол на всю ораву. Правда их соседка, Анна Кузьминична, помогла - испекла пироги.

     Ещё запомнилось, что тётя Фира подарила нам набор из трёх эмалированных тазиков – один меньше другого, которые прослужили нам всё время, что мы жили в Союзе. Кроме маленького, который пришлось выбросить, после того, как Женя сожгла в нём самиздатовскую скандальную «Биографию» Е.Евтушенко.

      А через два года, тоже в январе, 18 го числа родилась наша дорогая доченька, которую назвали Валерия – Лера. Этим событием были развеяны все и всяческие подозрения родителей Жени. Правда, с поименованием дочки вышло не всё так просто. Несколько дней мы все придумывали, каким именем её назвать. Вроде бы остановились на имени Кира. Только мне почему-то нравилось имя Лера. Двоюродную сестру Жени  тоже звали Лера (Леонора). Моё предложение было категорически забаллотировано. Одной из причин было то, что Лера должна была примерно в это время рожать. А по еврейским поверьям, нельзя называть новорожденного именем живого человека. И вот, когда я стоял с документами перед служащей, решился на отчаянный поступок, который потом мне не был прощён. На всю оставшуюся жизнь! Я проявил своеволие и назвал дочь так, как этого хотел – Лера, Валерия!  Однако, с учётом  нареканий, высказанных  в мой адрес тёщей и тестем, следующую дочь уже назвал Кирой.

    Впрочем, недовольство мною высказывалось ими и по многим другим поводам. И по поводу того, что работаю в НИИ и получаю маленькую зарплату, не думаю о карьерном росте. И по поводу того, что никак не получу  квартиру от института, что увлекаюсь туризмом, играю на гитаре. Как я ни старался, и в семье и на работе за мною закрепился какой-то странный имидж легкомысленного шалопая. Это было всё равно, как амплуа у артистов – если ты комик, то должен играть только  легкомысленных персонажей.

 Если я хожу с рюкзаком за плечами и распеваю песенки под гитару, значит я легкомысленный человек. Были, вероятно, и другие причины недовольства моей персоной. Я и сам прекрасно осознавал, что совсем  даже не ангел, часто сам переживал за совершенные поступки. Но, не будучи отпетым идиотом,  всё же делал определенные телодвижения, удовлетворяющие    требованиям окружающих. В конце концов, квартиру я получил, аспирантуру закончил, защитил диссертацию, детей воспитал на любви к природе, туризму и альпинизму, и вообще, приличными людьми. Словом, доказал, что я чего-то стою. Но всё это случилось далеко не сразу.
 
    Жизнь моя, образно говоря, была, как бы поделена на три части – дом,
работа и досуг.

Дом.

     Естественно, что квартиру получил не сразу – ну, не научился я расталкивать соперников локтями. Получали квартиры люди, стоящие в очереди после меня, а до меня очередь всё не доходила. В конце концов, сдали 40-квартирный дом, где я получил  двухкомнатную квартиру. Почти все жильцы в подъезде работали в нашем институте. Вскоре образовалось некоторое братство – «подъездовские». Это были семьи Мохосоевых, Карповых, Целинских и наша семья. Наверное, чтобы описать эту компанию, понадобится целая книга.

 Мы были, прежде всего, молоды, почти ровесники и этим определялся характер наших взаимоотношений. Но, если очень, очень коротко, то мы вместе праздновали всевозможные праздники, торжества, дни рождения. Тщательно и с выдумкой подбирали подарки. Как могли, помогали друг другу. Считалось в порядке вещей забирать соседских детей из детсада. Наши «общие» дети до сих пор живут воспоминаниями о совместном детстве. Вместе выезжали на природу, катались в парке на лыжах, да всего и не перечислить!

    Юра Целинский посеял вирус перестройки собственной квартиры. Я помогал ему в этом мероприятии, по мере сил. Помню, что когда  надо было поменять местами дверь в спальне и кладовке, я притащил свою 20-ти килограммовую гирю. И вот этой гирей мы с ним крушили стену, а потом сложили новую из кирпича, что стащили на соседней стройке. После этого он решил утеплить входную дверь. Люда, жена его, достала необходимые материалы. Мы с ним сняли дверь с петель, уложили на столе и, не имея ни какого опыта, всё-таки оббили её по всем правилам! Вирус перестройки собственного жилья перекинулся на мою Женю. Она буквально «плешь прогрызла», чтобы такое же сделать и с нашей дверью. Только Мохосоевых и Карповых это заболевание как-то миновало.

     Вспоминается, как Валентина Ивановна ( Карпова) договорилась в одном совхозе и нам продали здоровенную молочную флягу томатного сока. Затащили её в кухню Юриной квартиры, решили здесь устроить пункт по распределению содержимого. Однако жаркая погода и постоянное взбалтывание во время транспортировки, привели к тому, что, когда её открыли, фляга буквально взорвалась! Сколько часов мы драили потом кухню – пол, стены, мебель, газовую колонку, невозможно подсчитать. И всё-таки нам кое-что осталось!

     Однажды Маркс и Ира Мохосоевы вернулись из поездки на родину в Бурятию. Они пригласил всю кампанию «на омуля». Пока взрослые сидели за обильным столом,  дети игрались в другой комнате. Вдруг, как-то все сразу обратили внимание на подозрительную тишину у них. Юра выскочил из-за стола и через некоторое время представил нам детскую компанию, физиономии которых были разрисованы губной помадой. Дефицитной, заграничной! Мало того! Этой же губной помадой была разрисован и табурет, что стоял там же.  Подобных случаев было множество.

     А какие были у нас застолья по торжественным случаям! Кроме, так сказать, ординарных блюд, каждая семья отличалась своими коронными блюдами. У Карповых, например, Валентина Ивановна выставляла бесподобную селёдку «под шубой» и потрясающий торт «Катюша», а Олег – какие-то с ног сшибающие напитки. У Целинских были соленья типа «язык проглотишь», молдавский пирог с тыквой «Плачинда» и очень вкусные «хрустики». Всё это предлагалось запивать вином из винограда сорта «Изабелла», изготовленного в Одессе Юриным папой Константином Ивановичем.

 Мы выставляли, как правило, узбекский плов и иногда фаршированную рыбу моего изготовления, а Женя славилась бесподобными тортами – «Наполеон», «Лимонник»» и даже с таким страшным названием – «Утопленник». Коронное блюдо семейства Мохосоевых были невероятно вкусные бурятские «бозы», нечто среднее между пельменями и беляшами, приготовленными на пару в специальной кастрюле – «бознице».

    В мае 1976г. неожиданно умер Женин отец. Причина смерти была по-советски банальная. Завод, в чьём ведении был дом и  в котором жила их семья, решил сделать капитальный ремонт. Поводом для такого щедрого подарка было награждение тестя медалью «За боевые заслуги» за установление советской власти в Белоруссии. Нужно было срочно освободить квартиру от мебели и вещей. Срочно! (Хотели, как лучше…) Синай Ильич решил приспособить для них летнюю кухню – разобрал печку, вынес всё на улицу, подмёл. Пришел домой, искупался, лёг отдохнуть и мгновенно умер. Горе огромное. Как назло, я в это время был в командировке в Риге и никто до меня не смог дозвониться. Домой прилетел уже позже похорон.

   Не хочется вспоминать скорбные подробности, но через некоторое время мы забрали к себе нашу тёщу и часть мебели. Начались поиски вариантов обмена двух квартир, но в разных городах, на одну большую в Донецке. Как мы с Женей не сошли за это время с ума – одному Богу известно. В доме – тяжелейшая атмосфера. Да оно и понятно – потерять близкого человека. А тут ещё полная неопределенность с квартирой. Обменом в основном занимался я. Желающих уехать в Артёмовск почему-то не находилось, хотя квартира была огромная, с погребом, небольшим садовым участком, да ещё после капремонта. Но надо было найти вариант, чтобы кто-то, проживающий в Донецке в трехкомнатной квартире, хотел бы разъехаться – в двухкомнатную в Донецке и трехкомнатную в Артёмовске.

 Каждую субботу я ходил на «толкучку», прикреплял к пальто бумажку с оригинальным математическим уравнением: «2 +3=3». Таким образом было зашифровано то, что у меня есть и то, что я хочу.
    Прошёл почти год, пока удалось решить эту математическую задачку, и мы переехали в трехкомнатную квартиру.

    Всё хорошее когда-нибудь кончается. Со временем Мохосоевы получили другую квартиру, а потом Целинские. Но дружба ничуть не кончалась. Мы оставались вместе и в радости и, увы, в горе. А через несколько лет Мохосоевы уехали в Бурятию, Ира, к большому нашему сожалению, вскоре умерла от цирроза печени. Не зажился и Марк. Щедрой души был человек. Очень многие, в том числе и я, благодарны ему за то, что под его руководством стали кандидатами наук. Последние посты, которые он занимал – это Председатель Верховного Совета  автономной Республики Бурятия, Председатель Президиума Бурятского филиала Сибирского отделения Академии Наук СССР, директор Института естественных наук, член-корреспондент АН СССР.

     Вскоре наша семья уехала в Израиль, а через некоторое время Карповы переехали в Брянск. В Донецке остались только Целинские, да и то не все – Серёжа, их сын и наш общий любимец, сейчас живёт в Америке.


Работа

     Переехав в Донецк, тогдашнее Сталино, я поступил на работу в Донецкий филиал  института ИРЕА. Институт этот занимался научными исследованиями в области производства химических реактивов и высокочистых веществ для электроники. Если, работая на заводе, у меня был чётко очерченный круг обязанностей, то здесь этого уже не было. Мои руководители видели во мне нечто вроде слесаря или лаборанта с высшим образованием. Мне это как-то не очень нравилось, даже вспоминать неприятно. Впрочем, я не могу утверждать, что это было какое-то предвзятое отношение, ни в коем случае. Просто такое было их представление о работе лаборатории. И всё-таки я  при удобном случае перешел в только что созданное конструкторское бюро.

    Собственно говоря, называть его так – это сильно преувеличивать. Была девушка-копировщица,  я – основной производитель продукции, да начальник нашего, с позволения сказать, КБ.  Последний работал прежде в конструкторском бюро Ясиноватского завода горного оборудования. От того, что после конструирования громадных машин и узлов к ним, ему приходится заниматься какими-то «фитюльками», он испытывал определенный комплекс неполноценности.

К тому же  проживал на съёмной квартире, где отсутствовали элементарные удобства, что в сумме отрицательно воздействовало на его психику. Вечно угрюмый, раздраженный, обиженный на весь белый свет. Институтское начальство старалось его не трогать. На работу приходил, когда хотел, на перерыв тоже уходил в зависимости от настроения. И с ним вечно случались какие-то неприятности: то выронит бутылку с молоком на пол и она забрызгает его светлые брюки, то разобьёт только что вставленное стекло, то что-либо ещё. Вобщем, когда Маркс Васильевич предложил перейти в его лабораторию, я  с радостью согласился.

     В лаборатории Мохосоева была какая-то атмосфера истинно научного коллектива. Всё было чётко расписано: кто есть кто. Каждый был занят только своей работой, каждая научно-исследовательская работа начиналась с литературной проработки. Мы просматривали и реферировали массу журналов, патентов и других литературных источников. После этого вырабатывалась стратегия исследования и тактика экспериментов. Неудивительно, что через год наша группа докладывала о результатах исследований в Академии наук Украины. А мы, на одну минуточку, разработали способ получения шихты высокой чистоты для выплавки монокристаллов к первым отечественным квантовым генераторам (лазерам).

     После доклада нам предложили поступить в аспирантуру  в институте Материаловедения АнУССР. Мохосоев скептически отнёсся к этой затее, напомнив, что однажды я уже поступал в Киеве в высшее учебное заведение. И что из этого вышло? Но документы необходимые всё же оформил. Разумеется, увидев мои анкетные данные, Учёный секретарь начал крутиться, как уж на сковороде, мол, изменились обстоятельства и пр. и пр. На том и расстались.

 А Свету Алейкину приняли в аспирантуру Воронежского Университета.  После моего возвращения  из Киева у нас с Марксом состоялась беседа с глазу на глаз. В частности, он порекомендовал мне вступить в партию, если намерен в перспективе продвигаться по службе. Как показала жизнь, это был мудрый совет.

       Единственное, пожалуй, что досаждало ему – постоянное присутствие в моей комнате друзей-туристов. В конце концов, он повесил на двери объявление, в котором просил их навещать меня в нерабочее время. Я прекрасно понимал Маркса Васильевича,  ведь он отвечал за работу всей лаборатории.

    В 1965 году Мохосоев перевёлся во вновь образованный Донецкий Госуниверситет. Там он возглавил химический факультет и кафедру неорганической химии, начал руководить двумя первыми аспирантами – Женей Гетьманом и Валентиной Кривобок. На следующий год он предложил и мне поступать  в аспирантуру. Согласился я не сразу потому, что сомневался – смогу ли выполнить всё, что для этого нужно. 

 Потом подумал – чем я рискую? В худшем случае – не защищу диссертацию. Но это лучше, чем потом сожалеть о потерянном шансе! Тем более, что Маркс успокоил, сказал, что видел меня в работе и теперь не сомневается ни в моих мозгах, ни в моих руках. При этом им было поставлено  условие – на все три года аспирантуры мне запрещено даже подходить к рюкзаку!
     Экзамены были сданы успешно и, с некоторыми приключениями, меня приняли в аспирантуру.

Аспирантура


    Если кто-то думает, что учёба в аспирантуре – это некоторое лёгкое времяпрепровождение, он здорово ошибается. Это, прежде всего, труд. Труд без учёта времени, не жалея сил, на пределе своих возможностей. Тебе поставлена задача, время пошло!

    Но я был бы не я, если бы не  создал сам себе очередную проблему. Дело в том, что вступительные экзамены в аспирантуру были весной. Время шло, а я оставался в неведении – приняли меня в аспирантуру или нет. Как потом я выяснил, именно в это время в некоторых высоких областных инстанциях проходило утверждение будущих аспирантов. Оказывается у них, по вполне понятным причинам, были разногласия по поводу моей кандидатуры – еврей. Правда, было смягчающее обстоятельство – я был член партии.  Мохосоев вынужден был сам поехать в Киев, чтобы утвердить мою «персону» в республиканских инстанциях, что ему  удалось сделать с большим трудом. Но об этом всём я узнал гораздо позже.

     Но в то время я пребывал в полном неведении и, когда мне предложили участвовать в категорийном байдарочном походе, согласился. Это первопрохождение на байдарках по рекам Черемош Белый, Черемош Черный, Черемош и Прут было организовано Республиканским советом по туризму. Поход был довольно тяжелым – около десятка порогов, более сотни перекатов. Чтобы идти по высокой воде, надо было двигаться, где-то в часе хода  за плотами. Финишировали далеко не все – несколько байдарок были разбиты напрочь,  а их экипажи в конечную точку добирались всеми возможными другими способами. По завершению похода мы сдали соответствующие экзамены и нам присвоили звания «Инструктор водного туризма». Всё мероприятие завершилось в конце августа.

    30-го августа я, как говорится, предстал «пред ясны очи» Маркса Васильевича с невинным вопросом: «Меня приняли в аспирантуру или продолжать работать в институте?». С трудом сдерживая гнев (по вполне понятной причине), он процедил, что меня зачислили в аспирантуру и, если я в течение одного завтрашнего дня не рассчитаюсь на прежней работе и не приду 1-го сентября в 9.00 утра на кафедру, то буду моментально отчислен! Естественно, что я буквально «вывернулся наизнанку» и в назначенное время оказался в назначенном месте. А на следующий день «в поощрение» уехал со студентами на месяц в совхоз. Аспирантура началась!

    Под моим «началом» были две группы студентов-первокурсников и одна – второкурсников. Т.к. они находились на некотором расстоянии друг от друга, возникла некоторая проблема. Передвигаться между ними приходилось любым попутным транспортом и даже верхом. Проблемы возникали ежедневно и даже по несколько раз в день. И с расселением, и с питанием, и с работой, и с местными хулиганами и «ухажерами». Выручала, как ни странно, гитара. После трудового дня мы собирались в столовой на полевом стане, которая почему-то называлась «Палубой», и я открывал для милых моему сердцу, вчерашних школьников новые для них песенные миры Окуджавы, Визбора, Кима и многих, многих других. Очень высокой оценкой такой своеобразной моей деятельности были их уважение и признательность. На день рождения студенты подарили мне транзисторный приёмник! По тем временам довольно дорогой подарок.

     Самое интересное, что на следующий год меня снова отправили со студентами в совхоз, но на этот раз – по их просьбе.
     Моими научными руководителями были Маркс Васильевич и доцент кафедры Поташников Юрий Моисеевич. Для работы была выделена … кладовка, в которой уборщицы хранили свои инструменты. В этом помещении предстояло оборудовать лабораторию. Деваться некуда - вспомнил всё, что умел раньше и научился делать то, чего прежде не умел, вспомнил навыки токарного и сварочного мастерства (приобретенные во время работы в «Химмонтаже»).

    Из обломков, найденных на свалке, сделал вытяжной шкаф, обложил его белой плиткой и соорудил такую удобную мойку для посуды, что другие аспиранты приходили посмотреть. Под руководством Юрия Моисеевича разработал, вычертил и собственноручно изготовил  установку для исследования кинетики процессов растворения методом «вращающегося диска».

 Потом, уже самостоятельно разработал и изготовил специальный воздушный термостат для исследования процессов растворения. Друзья-туристы, работающие в различных институтах, обеспечивали меня необходимыми реактивами и посудой. Пришлось научиться выполнять всевозможные химические анализы. Вобщем, всего и не перечислить. Наконец, через 9 месяцев процесс подготовки был завершен, поставлен первый эксперимент и работа, как принято говорить, закипела.

     Уж простите меня, но я не буду подробно описывать, как именно были поставлены эксперименты, какие были получены результаты, в каких научных журналах это всё было опубликовано. Перечисление скучных подробностей спровоцирует у читателя разве только непроизвольную зевоту. Да и к чему всё это? Короче, три года аспирантуры пролетели, как одно мгновение. 1-го сентября я положил на стол руководителей черновик диссертации. Ко всему прочему, пришлось специально освоить работу на пишущей машинке. Наличие сего «научного труда» обеспечило мне представление оплаченного месячного отпуска.

 В мае следующего года, уже работая во «ВНИИПвторцветмете», я защитил диссертацию, а в ноябре получил извещение, что Высшей Аттестационной комиссией  мне присвоено научное звание «кандидата химических наук».  Я сумел доказать, что всё-таки чего-то стою.

      Как это ни неприятно было Марксу Васильевичу, но за время аспирантуры я сумел совершить байдарочный поход по Неману, поход на лодках по Игналине в Литве, поработал инструктором на турбазе на озере Нарочь в Белоруссии. Водил в походы студентов нашего факультета, а также вместе с Володей Высочиным и Валентином Юлиным организовал студенческий турклуб  «Альпина». Помимо этого организовал университетский Клуб Авторской Песни, приобретший невероятную популярность даже в масштабах города.  Вместе с Женей и нашими друзьями занимался организацией первых концертов бардов из Ленинградского клуба «Восток», первых конкурсов и фестивалей авторской песни.

       По окончании аспирантуры Министерство высшего и специального образования Союза направило меня на работу в Казахстан, где очевидно ощущалась острая нехватка высококвалифицированных национальных кадров. Подумал, - ну, а я-то здесь при чём? Как-то не очень хотелось отправляться туда, да и по-казахски я не знал ни слова. Решил отказаться. И вот снова сам себе создал проблему – где найти работу? Вместе с ещё одним нашим выпускником Иваном Кокотом пошли по институтам города.

    Директор института  «Горного дела» покрутил мои документы, похмыкал, повздыхал, потом  взял документы Ивана. Почитал, спросил: « А что же это Вы не в партии до сих пор?».  Попросил прийти через 2 дня – он может взять на работу только одного, ему надо подумать. Но уже на следующий день Иван сообщил мне, что его приняли туда на работу. Просто и без затей! Он хоть и был беспартийный, зато с «правильной» национальностью! Мне оставалось только продолжать поиски.

    В дело пришлось вмешаться Мохосоеву и с его помощью удалось устроиться на работу в «Институт вторичных цветных металлов». С этого момента в моей жизни начался новый этап и новые приключения.


ВНИИПвторцветмет.

     Институт, в котором мне довелось проработать около 17 лет, занимался весьма важными со всех точек зрения вопросами. Здесь разрабатывали оборудование и процессы для переработки всевозможных содержащих цветные металлы, отходов – стружки, лома, пришедших в негодность самолётов, ракет, аппаратов, приборов и тому подобного. Предприятия, для которых всё это разрабатывалось, были разбросаны по всему Советскому Союзу,  поэтому в командировках объездил его от Бреста на западе до Хабаровска на востоке и от Мурманска на севере до Баку, Ташкента на юге. Работать было довольно интересно. Вскоре меня перевели из младших научных сотрудников в старшие, а потом назначили заведующим новой лабораторией.

      Лаборатория «Охраны природы и техники безопасности» занималась в основном статистической обработкой выбросов наших предприятий в атмосферу и водоёмы, да разработкой мероприятий по предотвращению производственного травматизма. Мне удалось «сколотить» довольно дружный коллектив.  При необходимости мы выезжали на предприятия и самостоятельно выполняли необходимые измерения. Конечно, на такой работе трудно ожидать статей  и авторских свидетельств. А это – весьма важные  показатели научного сотрудника.
   Тем не менее, даже в этих условиях я сумел написать несколько статей в научные журналы и, в соавторстве с Виталием Волобуевым сотрудником Запорожского НИИ,  выпустить в издательстве «Металлургия» книжку по очистке газов производственных агрегатов  предприятий нашей подотрасли. Кстати, книжка эта имела бешеный успех у наших проектировщиков.

     Так продолжалось до появления на нашу голову нового директора института. Этот тип сумел создать в институте какую-то особо нервозную атмосферу. Прежде всего, он под тем или иным предлогом уволил многих руководителей лабораторий и отделов, а вместо них назначил своих, пусть глупее, но преданнее. Тех же, кого не удалось убрать таким образом, начал убирать, укрупняя лаборатории, или преобразуя их. И всё же оставалось несколько завов, к которым он никак не мог подкопаться. К их числу относился и я.

    Однажды приглашает к себе институтский парторг, с которым у меня были нормальные человеческие отношения. Говорит, что на меня поступила к нему кляуза, дескать, я участвовал в проводах своего брата … в Израиль. В те времена это было на уровне страшного преступления, не совместимого с пребыванием на руководящей должности. Я ему сказал: «Фёдор, во-первых, у меня вообще нет братьев, а если и есть двоюродные, то они хорошо устроены и уезжать отсюда не собираются. Во-вторых, за последние несколько лет никто из моих родных и знакомых вообще не уезжал на ПМЖ за границу, следовательно, я участвовать в проводах просто физически не мог. И, в-третьих, какая сволочь тебе всё это рассказала и с какой целью?»

   Он сочувственно посмотрел на меня и сказал: « Думаю, что и ежу ясно, под тебя «копают» с целью столкнуть с должности завлаба. А со «сволочью», если хочешь, могу познакомить. Только, зная твой характер, ваша встреча произойдёт здесь, в этом кабинете».  Я согласился.

     Через некоторое время в кабинет заходит эта, так сказать, сволочь - один, как принято говорить, «никчемный» человек, но работающий главным инженером проекта. И вот он, пряча бегающие глазки, сообщает, что будто бы однажды был со мною в командировке, и будто бы я рассказывал ему о проводах моего брата в Израиль. Я даже поперхнулся от такой наглости! Говорю им обоим, что буду отвечать только на письменное заявление. Но вначале пойду с ним в прокуратуру и уже там подам жалобу, что меня оклеветали. У того глазки ещё пуще забегали. А я продолжил: « Вам- то зачем всё это? Вы же через пару лет идёте на пенсию, самое время о душе подумать, а не интригами заниматься!»

     Кто бы мог предположить, что эту сволочь уже через месяц назначат завом вместо меня, а меня оставят при нём заместителем. Вот тут-то и началось кино! Дела он не знал, элементарной химии – тоже, хотя имел диплом инженера-химика. Репутация у него была самая никудышная - где бы он прежде ни начинал работать, повсюду старались при любом удобном случае от него освободиться. И, кстати, в своё время он был осуждён за несчастный случай, повлекший смерть нескольких человек на заводе, где  работал  главным инженером. «Срок » этот он отбывал на  «химии» - Ждановском «Коксохиме».

   Но самое главное – он боялся меня, боялся, что я его постараюсь «подсидеть», также как он меня. А работать под такой угрозой – далеко не лучший стимул.  Он бы с удовольствием от меня избавился, но боялся без моей помощи завалить работу, в которой  был, что называется «ни уха, ни рыла». В такой обстановке прошло около двух лет. Всё это время он уверенно искал приключений на свою голову и уверенно приближал крах собственной карьеры. Финалом был его грандиозный провал на заседании Учёного совета, после которого  разъяренный директор приказал  выпроводить на пенсию.

     Я же, как порядочный идиот, организовал его проводы на пенсию в ресторане. Когда он узнал, что инициатива организации проводов была моя – подошел ко мне в слезах и сказал: «Я никогда не предполагал, что Вы такой человек. Я же Вам столько гадостей наделал! Скажите, чем  могу я Вас отблагодарить?» Я сказал, что мне ничего не нужно, а слёзы его – вот плата за все. Благодарение судьбе, больше я с ним не встречался.

     На  смену этому начальнику пришел другой, но не менее одиозный. В бытность мою завлабом я подобрал его, когда он искал работу, взял в свою лабораторию. Его, в числе прочих сотрудников привёз из  Львова профессор, зав. кафедрой физической химии и его же за грязные делишки и непреодолимую лень с позором выгнал из Университета.  Великие тоже иногда ошибаются.).  Бездельник и потрясающий жлоб, невероятный лентяй, но чем-то понравился нашему директору. Любитель интриг, он, вероятнее всего, рассчитывал стравить нас.
    Я не захотел больше искушать судьбу и не сразу, но, в конце концов, перешел в лабораторию сплавов, которой заведовал Юра Бычков.    Исключительно яркая личность!  За какое бы дело он ни брался,  делал его так, будто от исхода зависела жизнь его и близких. Вулкан! Под его руководством я занимался разработкой и внедрением протекторов для электрохимической защиты от коррозии. Были написаны несколько статей, получены «Авторские свидетельства». Работать было очень интересно, и, я бы сказал, весело. По нашим разработкам на заводах выплавляли протектора, а потом под нашим контролем устанавливали их на газопроводах, нефтепроводах, в системах водоснабжения и во многих других местах.

    Ко всему прочему Юра был хороший спортсмен. В прошлом играл в русский хоккей. Теперь же его страстью стали горные лыжи, азы катания на которых он освоил с моей помощью. Несколько раз мы вместе ездили кататься в Цей, Приэльбрусье, на Карпаты и даже в Польшу. Я его познакомил с авторскими песнями, и он мог слушать их часами.
   
   Вскоре Юра был принят  в Политехнический институт, где стал заведовать кафедрой «Технологии металлов». Через некоторое время  он перетянул к себе и меня, и мы продолжили заниматься  теми же исследованиями.

    Но всё хорошее когда-нибудь кончается – грянула злополучная Перестройка, а потом, в силу целого ряда причин, наши пути разошлись. Он стал руководить                научно-производственным объединением «Вторцветмет», а я остался работать в Политехническом. После развала Союза, в начале января наступившего года, проректор института по научной работе собрал всех руководителей тем, ответственных исполнителей и сообщил, что в соответствии с решением Правительства Украины, отныне будут продолжаться только те работы, которые финансируют отечественные, т.е. украинские предприятия. Всем же прочим предлагалось прекратить работы с «иностранными» заказчиками, заключить новые договоры или уволиться. По закону я имел право  досрочно выйти на пенсию. Жизнь вступила в очередную новую фазу.

    Не буду описывать того, что пришлось пережить: и безработицу,  и безденежье, и предательство так называемых друзей. Было всё. Но всегда моей опорой были Женя, дети, наши многочисленные настоящие друзья. За что им вечное спасибо.
      С 25 января 1995 года мы все живём в Израиле. Но об этом – особый разговор.