Изр. гл. 5 Самая длинная служба

       
                Наконец-то  зашла в храм    Марии Магдалины. В тот самый, пять золотых луковок которого, выглядывающих из-под стройных кипарисов, своей красотой задевают взгляд любого путника, движущегося в окрестностях.
                Не представляя, как и что будет,  мысль была одна – сесть, куда угодно, как угодно пристроиться, примоститься, но чтобы только  сесть.
                Ноги устали неимоверно. Несколько рядов скамеечек заняты. И места уже нет не только присесть, хотя бы притулиться. Только  подала записочку, глядь - освободилось место на скамеечке. Как будто для меня. И в самом деле, конечно, именно для меня  - ведь должна же быть какая-то поддержка за мои сегодняшние труды. Меня не забывают!
                Как ни оказалось странным, но долго сидеть я не смогла. Непонятно куда девалась усталость и, не сомневаясь, покинула временный присест и  предприняла попытку пробраться вглубь  сквозь плотно стоявшие спины прихожан.
                Храм  быстро заполнился  до отказа. Дисциплинированность прихожан заслуживает внимания: никто не передвигается туда-сюда,  и не протискивается, не глазеет по сторонам, вращая голову на триста шестьдесят  градусов, никто никого не беспокоит излишними суетливыми движениями.   Все  как один – послушные и дисциплинированные  дети. Притом что во время чтения положено стоять в храме с зажженными свечами. Существует традиция сохранять после окончания службы огонь этих свеч и относить его домой.
                Служба длится очень долго.   Сегодня вечером, в Великий четверг, совершается Утреня Великой пятницы, или служба 12 Евангелий, как обычно называют это богослужение: все оно посвящено  воспоминанию спасительных страданий и крестной смерти Иисуса Христа и длится достаточно долго. По Уставу, Евангелия должны читаться поздно ночью, ближе к полуночи. Но в современных условиях эту службу совершают раньше – вечером.
              В какой-то момент поднявшись на боковой приступок,  мне стало доступно смотреть  вперед,  поверх  голов.  А  впереди – алтарь.

             Во время литургии и иных служб приоткрывается центральная дверь, царские ворота, главный вход в алтарь.  Через него  заходят или выходят  церковнослужители -  священники во время богослужений.
               Ещё есть боковые двери, расположенные симметрично от главной.
               Через них выходят на исповедь то дьяконы,  иподьяконы, пономари, то иные помощники,  выносят  принадлежности ко причастию, выходят по богослужебной надобности. И всякий раз вольно-невольно бросаешь взгляд за  эти двери,  туда, где совершается подготовка к причастию, читается тайная молитва.
                Как известно, туда, в алтарь, вход женщине запрещен.  Простое человеческое любопытство ровно на столько на сколько сможет уловить взгляд,  при этом не отвлекаясь от богослужения,   тянет туда, куда нельзя.
                Не думая о том, что это алтарь, - место, где совершаются таинства, где находятся мощи святых в специальном так называемом мощевике, находящемся на престоле; что это место,   откуда выходят и заходят только  мужчины и куда женщинам запрещено,  какая-то сила манит и манит взгляд туда - как-то там особенно спокойно. Не по-земному спокойно. 
                Совершающееся такое значительное Богослужение в храме, в котором еще и мощи святых женщин, напомнило о  конечности пути.    Как я хотела бы  зайти туда, в алтарь,  и заснуть  с дороги.  Дорога, по которой  тащусь много десятков лет.  Много тысяч лет. Когда же этот путь будет завершен, чтоб  успокоиться,  упокоиться и заснуть? 

                Здесь, рядом с раками упокоившихся  женщины, отработавших, отпахавших при жизни, накануне Великой Пятницы

                « Я б хотел забыться и заснуть…»

                Часто мне кажется, что я понимаю  Михаила Юрьевича Лермонтова, его внутренний мир,  проявившийся в творчество,   более кого бы то ни было. Он писал свои стихи не только про себя, но и про меня:

Выхожу один я на дорогу; //Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, //И звезда с звездою говорит.
               В небесах торжественно и чудно! //Спит земля в сияньи голубом...
               Что же мне так больно и так трудно? //Жду ль чего? жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я, // И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя! //Я б хотел забыться и заснуть!
                Но не тем холодным сном могилы ...// Я б желал навеки так заснуть,
                Чтоб в груди дремали жизни силы, //Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, //Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея // Темный дуб склонялся и шумел.

                Этот  лермонтовский образ  параллелен с моим, с той лишь разницей, что он увидел материал для темы  на природе, а я увидела здесь – если соединить природу, которая за стенами этого храма, на территории монастыря,  да звездное небо, да алтарь, сложится  моя лирика об одиночестве, только в прозе.

                В алтаре  по бокам виднеются  какие-то служебные столы, в центре всегда престол,  иконы.
                Ощущается исходящая из алтаря чистота. Особая, самая чистая  чистота. Благодать и умиротворение.  Как в детских сказках: прослушал, увидел живо нарисованную детским воображением и сладко заснул на правой ладошке на пуховой подушке. К утру образы, сновидения растворяются, но   гарантировано  долгое  ощущение, навитое ими  -  блаженство  и безмятежность.
                В образ безмятежности сама собой включилась добрая детская сказка «Маша и медведь»: бревенчатые стены русской избы,  русская печь, деревянный пол и стол,   ручная вышивка на подушках  да русские березки за резным оконцем.   И    звенящий дух  старины глубокой.   
               «Там русский дух, там Русью пахнет!»  И не важно, чья изба - христианина  или  язычника,   все ж одно – предки!

          Проснулась собственная   русскость! До самых генов! На всю глубину истории!
         Стены храма, благодаря мощам угодниц Божиих, пропитанные патриотизмом веков,  расширились, вошли в соприкосновение с  легендарными событиями древности, которые, собственно, никуда никогда не девались. На стенах, в левом и правом приделах, наверху, под куполом задвигались тени русских    богатырей,   широченные плечи,  мощный  монументальный стан;  щит, меч,  кольчуга.
             Пространство-время пришло в движение.  Ожили  сцены из былинных  сражений. Понеслись ретивые  кони, безмолвно наступая  на головы находящихся в храме ничего не подозревающих  прихожан. 
 
                То не грозное небо хмурится
                Не сверкают в степи клинки
                Это батюшки Ильи Муромца
                Вышли биться ученики!

                Пронеслись  богатыри на ретивых конях и растаяли облаками за горизонтом, а   под куполом  бескрайними полями     разверзлись  иные небеса. Ожили древние предки с былинно-мифологических картин художника Константина Васильева:    что ни лик -  то князь;  что ни взор - то мудрость и достоинство.
             А вот березняк ранней весной. Сквозь него проступают  купола золотые.      Ведические кресты. Христианские кресты.
             Через алтарь этого храма мне  вдруг сфокусировались в одну единую силу все обители, монастыри, скиты  и лавры, России и Украины, в которых побывала. 
          Пространство наверху, над куполом храма продавилось, в небе поплыли лики светловолосых и голубоглазых, с обережными  очельями  на лбах, с  вышивками  солярных символов на подолах, венками из полевых цветов на головах.   Задышала Русь изначальная:

                Там, под знойным небом
                Негой воздух полон,
                Там под говор моря
                Дремлют горы в облаках!
                Там так ярко солнце светит,
                Родные горы светом заливая
                В долинах пышно розы расцветают
                И соловьи поют в лесах зелёных!

             Перекаты  их  благодати устремились вверх,   от одного храма к другому,  ковер   расстилается на всю округу, перекидывается на верхушки деревьев,  ветром перетекает на соседние поселения, и, объединившись   с другими потоками, землями и весями образует защитный  купол над землей русской.
              Над которым ни чума, ни эпидемии, ни мор, ни враг. Вся земля русская теперь как единый могучий алтарь. Таинство, покров и защита для всех. Даже вне стен обители.
         А все начиналось с одного единственного алтаря. Куда вход запрещен…

         Вероятно, раньше каждый дом и являлся настоящим алтарем, помимо специального места под названием Красный Уголок, в котором находились иконы – спокойное тихое место, отдушина от спрятаться от этого мира хоть не надолго, да пообщаться с Богом.


         Из размышлений об алтаре  пришлось вернуться в размышления о покидании монастыря.   
       Преодолевая крайнюю усталость,  понимаю, что надо выходить в обратный путь, домой, по Яффо.
       Спустившись вниз, с горы, вновь вдоль стен, мимо  Львиных,  мимо Дамасских и расположенного напротив него рынка.   Назойливые как мухи арабы-таксисты, глядя на меня,  тщетно надеятся на  заработок.   Спокойно-игнорирующе прошла сквозь их кордон, будто и нет никого вокруг вовсе. (Как русский богатырь, без страха и упрёка. Иноверцы лишь падали по обе стороны и сами укладывались в штабеля).
         Вечер накануне Великой Пятницы    напомнил  о  серьезном, о собственно цели моего приезда сюда, в Иерусалим. К Храму Гроба Господня.