Предисловие
Летом 1995 г. российская армия вела широкомасштабную войну против чеченского народа, который более двухсот лет пытался приобрести независимость от России.
На тот период Чечено-Ингушская республика была богата нефтью, товарной и аграрной продукцией, развитое производство местного значения и промышленные предприятия союзного значения, в которую входили:
- два нефтеперерабатывающих завода,
- два химзавода,
- завод по изготовлению оборудования для нефтяной отрасли,
- заводы: «Спецавтоматика», «Трансмаш», «Мединструмент», «Автоспецоборудование», «Опытно-экспериментальный» и другие.
По контрактам, заключенным Министерствами и ведомствами СССР и РСФСР, эти и другие предприятия до 1993 года отправляли часть своей продукции на экспорт.
Поступающая от реализации иностранная валюта, в том числе доллары США, французские франки, итальянские и турецкие лиры, немецкие марки, накапливалась на счетах предприятий во «Внешторгбанке».
Но эти счета являлись субсчетами вышестоящих министерства и ведомств в Москве, и только «Москва» имела право распоряжаться валютой республики. В период войны на счетах предприятий в общей сложности накопилось около двухсот миллионов в пересчете на доллары США.
До 1995 г. в процессе перестройки вышестоящие Министерства и ведомства были или упразднены, или реформированы. Из-за военных действий предприятия республики были разрушены. Почти весь руководящий, технический и учетный персонал покинули свои рабочие места.
Новые руководители в основном занимались охраной и восстановлением разрушенных производств. Им было не до валютных счетов. Более того, они не знали иностранных языков и ранее с валютными банковскими операциями не сталкивались.
Двести миллионов долларов для республики была огромная сумма, при наличии которой могли быть решены многие государственные проблемы: от снабжения населения продуктами питания до закупки оружия.
Глава I
Ты не такой, в чем твой секрет?
Есть к потерям иммунитет.
Лацор, как советник Председателя Правительства и одновременно Генеральный директор фирмы «Чеченвнешторг», на одном из совещаний довел до руководителей предприятий малоизвестные для них сведения по их валютным счетам.
Затем предложил доверить его фирме аккумулировать на своем счете всю их валюту с последующей передачей этих денег Правительству Чеченской республики.
Руководители признали, что, если так не сделать, то их деньги будут потеряны. Для начала работы по возврату валюты в Республику они выдали доверенности, дающие право фирме «Чеченвнешторг» управлять их валютными счетами.
Выслушав доклад Лацора и ознакомившись с проделанной работой и планами, Президент Чеченской республики Джохар Дудаев усмехнулся: «Ты на самом деле серьезно думаешь, что тебя в Москве встретят с распростертыми объятиями, позволят открыть счет во «Внешторгбанке» и перевести на этот счет всю валюту наших предприятий?»
Вопрос был по существу. Лацор ковырялся в документах, делая вид, что хочет что-то найти. Он думал. Он знал, что от его ответа зависит, получит ли он согласие на продолжение начатой работы. Как бы очнувшись, он спокойно посмотрел на Президента: «Джохар, я знаю, как нас любят. «Обнималок» точно не будет. С одной стороны, это ясно. С другой стороны, что-то ведь надо делать? Мы оба знаем, что не открывается та дверь, в которую ты не стучишь. Шансов, конечно, мало. Но в данной ситуации, я думаю, нерешительность и бездействие хуже, чем неудачная попытка».
Джохар поднялся с кресла, подошел к Лацору и пожал руку: «Я сомневаюсь, но, если получится, это будет серьезная помощь в нашей борьбе за независимость. Смотри, будь осторожен. Ты знаешь, что даже передвигаться опасно, и не только в Москве».
По разбитой бомбами дороге Лацор выехал из Грозного. Избегая посты на основной трассе Ростов-Баку, ему предстояло по проселочным дорогам проехать соседние республики – Северную Осетию и Кабардино-Балкарию, - и доехать до аэропорта Минеральные воды Ставропольского края. Затем вылететь в Москву.
Разглядывая разрушенные авиабомбами и артиллерией дома, Лацор вспомнил английский город Борнмут, где он летом 1991 года начал изучать английский язык, и парня по имени Майкл.
Они встретились в баре. Беседа за пивными кружками их сблизила, и уже через неделю Майкл пригласил Лацора в гости. Имение его предков находилось на небольшом островке в проливе Ла-Манш между Англией и Францией. Его маленький паром доставил их с машиной до места.
Среди деревьев и удивительных полян, усыпанных разнообразными цветами, располагался архитектурный ансамбль XVI-XVII веков, включающих замок, старинные постройки и пристроенный современный особняк. Все это двадцатипятилетний Майкл получил по наследству. Он имел все, и ему оставалось только зарабатывать на еду и одежду. Наблюдая эту роскошь, у Лацора защемило сердце. Построенную его предками в XIV веке башню на горе Мержой-Лам взорвали в 1944 г. при выселении чеченцев и ингушей с родных земель в край с сибирским холодом.
После пятнадцати лет ссылки, когда его семья из Казахстана возвратилась на Родину в село Бамут, его отец за последние деньги вынужден был выкупить отнятый у него дом, который он сам построил.
«Со мной случилось тоже самое, - продолжал думать Лацор. Принадлежащие ему в г. Грозном гостиница «Кавказ», несколько магазинов, заполненные товарами на сумму более миллиона долларов, четыре квартиры и пять домов были разрушены и разграблены. Почти все, что он накопил за сорок семь лет, было потеряно в течение нескольких месяцев.
Получалось, что на протяжении нескольких веков чеченцы, поколение за поколением, строили дома, обживались, при этом, периодически, к каждому поколению приходили русские, убивали людей, разрушали постройки и забирали ценности. «Что же ожидает наших детей? – мелькнуло у него в голове. Он по-хорошему завидовал Майклу и народу Англии, где и государство, и люди сохранили свое благосостояние, культурное наследие и самобытность.
Он попытался успокоиться.
- Мы все – невечные. Никому из этой жизни не выбраться живым. Всевышний дал, Всевышний взял. Надо жить на разнице.
Их остановили на границе Ингушетии. Военные проверили документы, осмотрели машину и разрешили ехать.
Он снова погрузился в воспоминания.
Несмотря на все происходящее жизнь требовала свое.
В начале военных действий он свою мать, жену и пятилетнюю дочь перевез к брату в станицу Слепцовская в Ингушетию.
Сына Султана перевез в Москву в свою квартиру и с трудом (по причине национальности) смог устроить в 5 класс.
Маме было более 100 лет, она находилась в постели в доме его старшего брата Умара, у которого было семеро детей. Опухшая нога причиняла ей сильную боль.
Несколько дней в одно и то же время он привозил к матери врача, которого характеризовали как хорошего специалиста. Он бегло осматривал ногу, затем шприцом в опухшие места вводил новокаин и откачивал гной.
Наблюдая за действиями доктора, у Лацора присутствовала какая-то неудовлетворенность от его лечения. Он замечал некоторые небольшие опухшие места, которые врач не трогал.
В очередной раз, несмотря на то, что никогда не пользовался шприцом, он решил сам попробовать помочь маме.
Как это делал врач, он набрал в шприц новокаин, выгнал из иглы воздух и ввел обезболивающее в необработанную опухоль.
При всасывании шприц заполнился гноем. В результате этих процедур он очистил все имеющиеся опухоли и извлек из ноги матери гноя больше, чем врач, который делал то же самое час назад.
Через неделю ей стало лучше, и она смогла подняться на ноги. После этого Лацор отправил в Москву жену и дочку.
Плохая дорога вернула к действительности, его трясло. «Да, - думал он, на этот раз потери и у народа, и у меня огромные».
Бессилие что-либо изменить и логическое мышление требовали признать бесполезность переживаний, вытеснить злость и настроить себя на выживание. Он очнулся, когда водитель повернул в сторону аэропорта Минеральные Воды.
Самолет приземлился третьего августа 1995 г. Его встретил теплый московский вечер и, на зависть, мирная жизнь. Дома дети от счастья не отходили от него ни на шаг.
Глава II
Тот, кто бежит, падает.
Не падает тот, кто ползет.
Утром следующего дня он был в комнате выдачи пропусков «Внешторгбанка». После множества телефонных звонков и расспросов его принял один из сотрудников банка. Лацор рассказал ему о цели приезда и показал имеющиеся документы.
Клерк невозмутимо все выслушал, взял документы и удалился для консультации. После долгих ожиданий, примерно около часа, он вернулся и передал Лацору листок, на котором было написано: «Заявка на пропуск 7 августа в 10 часов».
На душе стало теплее; «поезд» тронулся. Неужели получится?
В назначенный день он получил пропуск. Лацора проводили в просторный кабинет, где было трое мужчин. Сидящий за большим столом поднялся навстречу. Это был элегантно одетый мужчина лет пятидесяти, среднего роста с выкрашенными в темно-коричневый цвет волосами. Очки в коричневой оправе и стеклами такого же цвета полностью закрывали глаза. В нем просматривалось надменное поведение, чередующееся с учтивостью.
Он бегло, видимо, с безразличием просмотрел документы.
- Мой работник их мне показывал. Более того, я успел проконсультироваться. Вопрос серьезный, поэтому без разрешения Департамента финансов Правительства России я это сделать не смогу.
Лацор с недоумением возразил: «Департамент финансов - государственная организация, и они не имеют отношения к открытию банковских счетов и переводу денег с одного счета на другой, тем более, в одном банке».
«Нет», - услышал Лацор, – «Это особый случай. Поэтому без их письменного разрешения мы не вправе решить Ваш вопрос. Я Вам рекомендую написать им письмо, получить от них резолюцию, разрешающую открыть счет, и перевод денег. Затем добро пожаловать. Другого пути нет».
И, не дожидаясь ответа, завершил беседу: «Если у вас нет других вопросов, то у меня все». Разговор был окончен, он холодно попрощался. Два присутствовавших при разговоре мужчин, которые слышали всю беседу, сделали вид, что заняты своим тихим разговором по своему делу.
До Лацора начало доходить, что тут не все просто, а принуждение его пройти кабинеты Правительства России – это только первое препятствие. Даже без анализа, было очевидно, что к этой встрече готовились. Его принимал один, а двое наблюдали и изучали. Даже на вскидку ничего хорошего в этом не было.
Несмотря на это, останавливаться было не в его правилах. Он считал, что к цели нужно бежать; если не можешь бежать – идти; если не можешь идти – ползти; если не можешь ползти – лечь и лежать головой по направлению к цели. Когда он шел из банка в сторону метро, он обратил внимание на серые «Жигули» с номером ***47-63. В автомобиле сидели трое молодых людей. Лацор наклонился, якобы, протереть туфли и обратил внимание на шурупы, которыми прикручиваются номера. На номерных знаках вокруг шурупов была ржавчина. Он, как бывший оперативный работник МВД Чечено-Ингушской республики, сразу понял, что эта автомашина секретной службы или МВД, или ФСБ, замаскированная для скрытого наблюдения.
Обычно для такой работы по цвету и модели подбирали неброские машины с трудно запоминаемыми номерными знаками. Кроме того, в целях конспирации использовались машины скорой помощи, технических служб и другие.
Но у всех была одинаковая особенность: каждая машина для конспирации оснащалась несколькими номерными знаками. В результате частой смены номеров, прикручивания-откручивания шурупов, краска вокруг отверстий для крепления облуплялась, а на этих местах появлялась ржавчина.
Лацор подумал: «За кем они интересно установили наблюдение? Не по мою ли душу?».
На всякий случай он решил проверить. Помимо этой машины по меньшей мере должна была быть еще одна. Он пошел в сторону Садового кольца, внимательно всматриваясь в номера припаркованных автомашин. Как только он увидел на другой стороне дороги установленный на треноге аппарат, якобы, для проведения геодезических измерений, направленный на него, он все понял. Обычно, под «Нивелир» маскировали бинокль и фотоаппарат. Сомнения не было - за ним ведется скрытое наружное наблюдение.
Он вспомнил лицо, голос, манеру разговора Председателя «Внешторгбанка» и понял, что это его рук дело. Оказывается, ему была назначена аудиенция не для того, чтобы разобраться с его вопросом, а для того, чтобы его передать сотрудникам спецслужб для ведения наблюдения. Джохар был прав, когда говорил о «встрече с распростертыми объятиями». Охота началась. Несмотря на то, что это не рыбалка, он, видимо, попал на «крючок».
Ему не составляло труда уйти от преследования. Смысла не было. Завтра нужно было официально пойти в приемную Правительства России и просить встречу с руководителем департамента финансов.
Но сейчас? Сейчас он к 11 часам направлялся на встречу с Ароном Грином у памятника Пушкину. Там ему не был нужен фотографирующий и снимающий его на видео «хвост». Он остановился у проезжей части Садового кольца напротив станции метро. Присмотревшись к движению машин и выбрав момент, стал пересекать улицу с четырехрядным движением в каждую сторону, несмотря на возмущенные сигналы и резкие торможения движущихся автомобилей.
Направляясь к метро, он обратил внимание, что ищейки не отважились пересечь дорогу, видимо, из-за быстрого транспортного потока или из-за боязни засветиться.
Глава III
Грин и Лацор уже несколько месяцев вели переговоры с Нефтехимбанком с целью получения кредита на десять миллионов долларов под гарантию Швейцарского банка. Он со своей стороны через своих знакомых из Госснаба России вышел на руководство банка, а Грин, пользуясь залоговым механизмом, проработал вопрос получения гарантии в одном из швейцарских банков г. Женевы.
Юристы готовили документы, и работа шла по плану.
У памятника Пушкину он прождал Грина около сорока минут. Его телефон был выключен. Дальше ждать не было смысла. Направляясь к себе, Лацор знал, что, если попал под «колпак», то его дом тоже должен быть под наблюдением. Чтобы не вызывать подозрение в том, что знает о слежке, он не стал осматриваться вокруг и выискивать среди припаркованных во дворе машин, машины наружного наблюдения. Войти в подъезд незамеченным было невозможно.
Не успел он присесть за стол пообедать, как раздался звонок. Человек на другом конце провода, представившись Русланом, сообщил, что звонит по поручению Грина, который извиняется, что из-за большой занятости не смог приехать. В то же время он просит Лацора, как можно быстрее, вернуться на прежнее место встречи, так как дело срочное.
Тема получения кредита, которую они прорабатывали, в положении Лацора была для него, как спасательная лодка для человека, находящегося в открытом море. Это мог быть удачный момент с ведома Всевышнего за те большие материальные и моральные потери, которые он понес.
Несмотря на то, что с утра не ел, он, на ходу допив кофе, поехал на встречу.
Направляясь к метро «Таганская», расположенное недалеко от его квартиры, он был уверен, что за ним следят, но на этот раз не стал обращать на это внимание и пытаться уйти от слежки. Хотя, конечно, и надо было. Кто его знает?
У памятника Пушкину Грина не было. Оглядываясь по сторонам в поисках компаньона, Лацор увидел, что из припаркованной рядом машины кто-то машет рукой. Он понял - это ему. В машине были два парня плотного телосложения. Один из них, представившийся Русланом, передал записку от Грина, в которой было написано: «Лацор! Приехать к тебе не могу. Приезжай, пожалуйста, ко мне с подателями этой записки. С уважением, А. Грин».
В свойственной ему манере без лишних расспросов он сел в машину. Его привезли к дому, расположенному недалеко от ВДНХ.
Ребята вели себя очень вежливо: открывали двери, пропускали вперед. Они поднялись на седьмой этаж и зашли в квартиру. Навстречу вышла группа молодых людей, пять-семь человек. Было заметно, что это группа, подобие коих в Москве было немало. Его встретили подчеркнуто вежливо. С одними Лацор поздоровался за руку, а с чеченцами, согласно обычаям своего народа, обнялся. Некоторые из ребят, как выяснилось при разговоре, его знали. Он был знаком с отцом одного парня и старшим братом другого. После некоторых взаимных расспросов о здоровье, делах Лацора провели в дальнюю комнату, в которой находилось трое. Кроме стульев и стола, за которым сидели двое мужчин, другой мебели в комнате не было. На полу, пристегнутый наручниками к батарее сидел растрепанный и перепуганный Грин.
Унылый вид, опухшие глаза и кровоподтеки на лице говорили сами за себя, что здесь произошло что-то серьезное. Несмотря на это, без каких-либо видимых эмоций, как будто это для него обычная обстановка, Лацор сначала подошел к нему и поздоровался за руку. Затем поздоровался и познакомился с теми, кто сидел за столом: одного звали Виктор, второго – Олег. Затем в комнату вошел парень, видимо, старший группы, который представился Казбеком. Они присели за стол.
Виктору выглядел на лет пятьдесят пять, среднего роста и плотного телосложения. Свои узковатые, как у китайцев, глаза он почему-то прищурил и внимательно рассматривал свои руки, лежавшие на столе. Затем мельком взглянул на Лацора и быстро перевел свой взгляд обратно.
Олег по сравнению с Виктором смотрелся ниже ростом. На вид ему было около 40 лет. Его серые глаза с голубоватым оттенком были открытые и любопытные. По нему было видно, что обстановка, в которой он находится, его устраивает.
Виктор со своих рук перевел взгляд на Грина и с серьезным выражением лица начал свой рассказ:
«Я до недавнего времени работал начальником бюджетного управления Хабаровского края, а напротив сидящий Олег возглавлял овощные базы Ставропольского края. Мы - друзья. Год назад вот этот тип (указывая на Грина) представил нам на обозрение договора с бразильской сахарной компанией и банковские документы, что его фирма оплатила за пятьдесят тысяч тонн сахара пятнадцать миллионов долларов.
Кроме того, показал копии коносаментов на два судна, которые направляются из Бразилии в порт Новороссийска с десятью тысячами тонн сахара на борту.
Он нам сказал, что для погашения банковского кредита ему не хватает пять миллионов долларов. И, если мы одолжим эти деньги, то он нам вернет на эту сумму сахар за цену вдвое дешевле, чем на рынке.
Такое количество серьезных документов не вызвало у нас никаких сомнений. Предложение было выгодное и соблазнительное. После реализации сахара мы могли бы получить прибыль около трех миллионов долларов. Поэтому я и Олег от имени своих компаний заключили договора с его фирмой на поставку нам сахара. Под этот контракт я перевел на его компанию 4 млн. долларов, а Олег - 1 млн. долларов. Обещанный сахар должен был прибыть в порт в течение двадцати дней.
Спустя 20 дней мы почти каждый день начали его вызванивать. Затем звонить в порт Новороссийска. Не было ни Грина, ни судна, ни сахара.
Так продолжалось около двух месяцев. Чем больше времени проходило, тем сложнее было дозвониться до его фирмы. Наконец, мы поняли, что нас обманули. С каждым днем становилось очевидным, что мы не только не получим сахар, но и находимся на грани потери своих денег. Мы год не могли встретиться с этим проходимцем, потому что он нас избегал. На встречи не приходил, часто менял офисы и телефоны. За это время мы выяснили, что все представленные им документы о покупке и транспортировке сахара были поддельные».
Рассказывая все это, Виктор злился, нервничал, говорил то громко, то тихо с упадком сил.
- Три месяца назад возле гостиницы «Пекин» меня сильно избили незнакомые люди. Я попал в больницу и находился там две недели. Один из тех, кто меня избивал, был его телохранитель.
Об этом происшествии я сразу заявил в полицию. Но они мер не приняли, видимо, этот тип смог от них откупиться деньгами».
«Как такое могло быть?! – удивленно воскликнул Виктор. - В день, когда я выписался из больницы, этот тип позвонил мне и сказал: «Хотел принести тебе передачу, но не успел, ты ведь только что выписался». Это означало, что его снабжали информацией о моем состоянии, местонахождении и передвижении. Такой информацией владели только моя семья, близкие друзья и работники правоохранительных органов».
Каждый раз произнося «этот тип» Виктор, зло поглядывая, указывал пальцем на Грина.
Грин при этом ерзал по полу, меняя свое сидячее положение:
«Полиция занялась мною вместо того, чтобы найти его телохранителя, избившего меня, и предоставить мне на опознание. Их интересовало, что я делаю в Москве, кто мои друзья, есть ли у меня любовницы. В своем решении они записали, что меня избили люди, которые следствием не установлены. Мы уверены, что действиями полиции управляла рука этого типа. Конечно, это не могло меня и Олега не напугать», - признался Виктор.
«За этот год он столько крови выпил у нас, что мы еле сдерживаем себя, чтобы не удушить его.
«Наконец, сегодня мы его поймали. В свое оправдание этот мошенник в очередной раз нам врет и говорит, что собирается отдать нам пять миллионов долларов из каких-то десяти, которые вот-вот получит в качестве кредита. При этом еще и клянется. Показал нам копию гарантии швейцарского банка и, говорит, что, якобы, вы его партнер и можете подтвердить это».
По ходу разговора Лацор понял по какой причине он здесь.
Виктор показал контракты на поставку сахара, коносаменты, переписку и документы, подтверждающие перевод пяти миллионов долларов на счет компании Грина.
- Прошу прощения. У нас безвыходная ситуация, поэтому мы вынуждены обратиться к тебе. Мы хотим из первых уст узнать, правду ли говорит этот мошенник по поводу возможности получения им кредита в размере десяти миллионов долларов или это очередная «утка».
- Ты закончил?
- Пока да.
Прежде чем продолжить разговор по теме Лацор молча внимательно оглядел каждого из присутствующих и, обращаясь, как бы, ко всем: «Хотел бы спросить, меня пригласили на разборки или на переговоры?». Казбек отреагировал: «Лацор, никаких разборок! Получить информацию, посоветоваться. Конечно, на переговоры!».
- Все понятно. Меня это устраивает. В таком случае уверяю вас, с улыбкой указывая на Грина, этот «тип», как вы его называете, от нас не сбежит. Для полноценных, равноправных переговоров, может вы снимете с него наручники?»
Казбек, поглядывая на Олега, произнес: «Нет проблем», - и кивнул головой. Грина освободили и усадили за стол. Лацор обратился к нему: «Это все - правда?». Грин сразу утвердительно кивнул головой и еле слышно пробормотал: «Да». Он был бледный, испуганный и по тому, как он кряхтел, меняя позу, было видно, что над ним хорошо поработали и ему больно.
Обстановка, в которую попал Лацор, была для него нежелательной. Однако он знал, что в таких ситуациях присутствие третьей стороны намного лучше, чем оставлять наедине враждующих. Сам факт, что он и Грин - два партнера, несмотря ни на что, обязывали его оказать ему помощь, и он знал, что присутствующие это понимают.
Он обратился к Казбеку: «Я вижу, ты здесь старший. Думаю, можно начать переговоры, где с одной стороны Грин, а с другой стороны, как я понял, Виктор и Олег». И, повернувшись к ним, продолжил: «Во-первых, я думаю, мы рассматриваем только один вопрос – когда и какую сумму денег Грин вам вернет.
Во-вторых, если вы не возражаете, как это принято, я и Казбек будем высказывать свое мнение и вносить свои предложения в случае, если какая-либо из сторон будет необъективной. Для достижения компромисса, если спор зайдет в тупик, мое и Казбека совместное решение будет окончательным для обеих сторон». Все с этим согласились.
- И последнее, если начнутся элементы разборок, я бы не хотел в этом принимать участие.
Казбек ответил за всех: «Лацор, поставленные тобой вопросы правильные и по существу, и по делу. Имей в виду, что мы всегда хотели встретиться с ним не для разборок, а для ведения только деловых переговоров по возврату наших денег. Он же - мошенник. Вначале красиво говорил, обещал кроме сахара совместный бизнес и миллионные прибыли. Получилось все наоборот. Оказывается, ему нельзя было ни в чем доверять. Если ты с ним поздороваешься за руку, то даже не заметишь, как остался без четырех пальцев. Получив деньги, он стал избегать нас и не только избегать, а стал опасным и начал использовать наши деньги в качестве платы за найм людей, чтобы разделаться с теми, кто дал ему деньги. Только поэтому мы были вынуждены этого беспредельщика «жестко посадить на свою задницу».
Лацор в душе согласился с ним. Но, несмотря на то, что Казбек был прав, продолжать эту тему означало раздуть страсти, которые могли помешать переговорам. Он развел руками: «Я, думаю, всем все до конца понятно. Теперь нам только нужно пройти три стадии: первая – провести переговоры по существу, вторая - составить и подписать документ; третья – исполнить документ».
Никто не возражал. Кто-то тихо произнес: «Отдать деньги и все».
Лацор знал, что всех, в первую очередь, интересует вопрос по поводу их кредита: «Мы на самом деле активно ведем работу с Нефтехимбанком с целью получить 10 млн. долларов. Здесь Грин не соврал. Работа есть, но денег пока нет. Тут не все гарантированно, тут, как получится. Как нам быть на этом этапе? Можно ли делить то, чего нет?»
«В любом случае давай продолжим – другого выхода нет», - высказал свою мысль Казбек, - по крайней мере хоть в чем-нибудь разберемся».
Лацор, обращаясь к Виктору и Олегу: «Хорошо, обстоятельства ясны. Нам только осталось узнать суть ваших требований на сегодняшний день?»
Олег, который все время молчал, подошел к Грину: «А что тут излагать или переговаривать? Отдай наши деньги и все. И после этого мы не имеем к тебе никаких претензий. Но деньги ты должен нам отдать сразу. Мы уже накормлены твоими обещаниями. Суммой долга мы считаем 7 млн. долларов: 5 млн. – это наши деньги, основной долг, а 2 млн. долларов – это наши штрафные санкции».
Казбек добавил: «Все просто: Грин отдает долг и уходит домой, не отдает - уходит ниже уровня земли». Олег вернулся на свое место. В комнате наступила тишина. Грин, бледный, потный, сидел молча. Вид у него был ужасный. Лацор, которому предстояло разрулить накипевшие страсти, не мог допустить возникновения тупиковой ситуации, которая могла перерасти в разборки. Нужно было каким-то образом охладить гневные порывы обманутых кредиторов, резко поменяв направление разговора. Обращаясь к присутствующим Лацор спросил, можно ли ему наедине остаться с Грином. Все на минуту притихли. Было видно, как каждый осмысливает заданный вопрос и просчитывает возможность подвоха от разговора наедине. Лацор ожидал такую реакцию. Он также догадывался, что в этой команде есть ребята, которые знают его прошлые дела, и что его личность не относится к тем, кто делает подлости. Так и произошло. Все трое переглянулись, и Казбек пожал плечами: «Нет проблем», - и они вышли.
На вопрос «Как ты?» Грин тихо пробормотал: «Более-менее, спасибо – не убили».
- Обстоятельства сложились не в твою пользу, но они не безнадежные, если это ты понимаешь также, как и я.
Грин молчал и кивал головой.
Лацор, пристально всматриваясь в глаза, спросил: «В этой ситуации, что мне нужно для тебя сделать? Что ты хочешь? Я не всесильный, но кое-что могу и хочу это сделать».
Грин ожил и полушепотом заговорил скороговоркой: «Они добавили к долгу большой процент. У меня таких денег нет. Если я им с кредита отдам 7 млн. долларов, то мы с тобой не сможем построить бизнес и выплатить кредит. Я не знаю, что делать. Что делать? Что делать? Попробуй снизить штрафные два миллиона до полумиллиона».
Лацор слушал и думал. Упоминание о кредитных деньгах вызвало в нем беспокойство. Становилось ясно, что если они и получат кредит, то первоначально планируемой суммы для бизнеса уже не будет. Теперь приходилось с этим смириться. Также он понимал, что денег нет, поэтому ощутимого повода для расстройства у него не должно быть: «Хорошо, - ответил Лацор, - я попробую снизить долг. Но мне кажется, что, если ты не кинешь им сейчас косточку, если не дашь им какую-нибудь сумму, твоя проблема усугубится».
- Попробуй, пожалуйста, снизить сумму долга на сколько сможешь, а сейчас я готов отдать им 500 тыс. долларов, которые смогу собрать за короткое время. Остальные пять миллионов из нашего кредита.
Лацор движением головы без особого энтузиазма показал, что согласен. По большому счету его добрые отношения должны были закончиться там, где наглость и мошенничество переступили границы. Несмотря на это, и то, что это была чужая проблема, она, к сожалению, затрагивала его интересы по кредиту. Проблему нужно было решать и наметить правильную последовательность, чтобы разрядить обстановку.
Во-первых, ему предстояло учесть, что по законам группы, о чем бы ее представители на переговорах не договорились, это будет подвергнуто повторному обсуждению всей группой. Ему были известны случаи, когда принятые на переговорах решения не устраивали тех, кто не принимал в этом непосредственное участие. То ли по причине недоверия друг другу, то ли из-за недопонимания, то ли по другим причинам внутри возникали разногласия с нежелательными последствиями.
Во-вторых, было хорошо то, что некоторые ребята его знали, и он был старшим по возрасту. Это было кое-что в его пользу. Мысленно он был готов, когда приоткрыл дверь и громко позвал: «Ребята, мы закончили».
Все расселись. Лацор уточнил: «Казбек, как ты думаешь, может быть, я начну говорить в присутствии всех ваших ребят?».
- Все нормально, можно без них. Но, если хочешь, нет проблем, можно пригласить». Через минуту комната заполнилась. Кто-то присел, кто-то остался стоять. Все притихли.
До начала обсуждения нужно было сгладить внутреннюю злобу кредиторов. Он обратился к Виктору: «Ты видел, как я внимательно тебя слушал. Я, как и ты, убежден в том, что Грин с Вами, особенно с тобой, поступил подло. Вначале, когда кинул Вас на пять миллионов долларов, затем, когда подговорил людей и они избили тебя. Конечно, такое трудно простить. Если колотить в дверь, за которой большие неприятности, то ее однажды обязательно откроют. Грин колотил, вы открыли. Вот он сейчас здесь. Что я могу сказать? Спасибо всем присутствующим, что у Вас хватило не только благоразумия, но и мужества быть сдержанными. Этот факт очевиден». Указывая на Грина, продолжил: «Ведь ноги, руки и другие части тела у него целы. Сейчас получается, я - единственный в роли его представителя или, так сказать, ему сочувствующий. Поэтому считаю своим долгом перед Вами и ребятами за него принести свои извинения».
Было видно, как хмурое лицо Виктора после таких слов приняло более спокойное выражение. Он отреагировал: «Конечно, такие вещи не забывают. За такое обязательно когда-нибудь призовут к ответу. Однако, я также понимаю, что у мужчин подобные конфликтные ситуации заложены самой природой. Если мы с ним разрешим полюбовно спор по возврату долга, считай, что мы его можем простить. Тем более теперь это не тот крутой мужик, которого я видел раньше, а мокрая курица».
Лацор притронулся к руке Виктора: «Спасибо».
- Думаю, с учетом всех обстоятельств ваше требование, чтобы вам отдали семь миллионов долларов, справедливо.
Затем взгянул на Грина: «Я очень обстоятельно поговорил с ним. Он, как на духу, рассказал мне о своих возможностях по выплате, и я поверил. Мы на самом деле оформляем с ним кредит. Заранее говорю всем, что я не могу утверждать, что эти деньги мы получим. Из этих денег свои пять миллионов долларов он готов вам отдать. Я не возражаю против этого, хотя это нанесет ущерб моим планам. Я планировал вложить в бизнес десять миллионов долларов, заработать деньги и затем вернуть кредит. Обстановка изменилась и все поменялось. Чтобы выправить вашу ситуацию, я согласен, чтобы он отдал вам пять миллионов. Со своей частью разберусь сам».
Видно было, что кредиторам последние слова понравились.
- Грин искренне просил поверить, что у него нет денег и, может быть, это правда. Но несмотря на это, я был категоричен и поставил условие: если он срочно не отдаст вам первые 500 тыс. долларов, я из этих переговоров выхожу. Он пообещал немедленно найти эти деньги и отдать вам. Поэтому прошу Вас пойти на эти условия, как на компромиссный вариант, и снизить свои требования по штрафным санкции до пятисот тысяч. Все-таки это немалая сумма – 10 % годовых от пяти миллионов.
Скажу вам, почему я так прошу: «Есть один чеченский обычай, ребята знают. Когда нужно унизить врага, то его ловят в общественном месте и снимают с него штаны. Это позор на весь род».
Один по этому поводу возразил: «А я вот не боюсь. С меня штаны не снимут». Его удивленно спросили: «Если тебя поймают пять-десять человек, ты сможешь оказать сопротивление?»
- Да хоть двадцать!
- Но как же так?
- А вот так! Не снимут! У меня нет штанов.
«Вопрос усложняется, когда нечего взять», - заключил он. - И вы, ребята, об этом знаете не хуже меня».
Руслан, здоровый, интересный парень, видимо, не последний в этой команде, обратился к Казбеку: «Все понятно, может, пойдем в другую комнату и посоветуемся?».
Все, кроме Лацора и Грина, ушли. Вернулись минут через 10-15. Казбек присел, низко опустил голову, поглядывая исподлобья: «Не буду многословным. Мы все обсудили. Все согласились с условиями, которые ты предложил только из-за того, что не хотим длительных разборок. Многие тебя знают, как объективного человека. Главное, нет подвоха. Не хочу,
чтобы в этой ситуации мы устроили спор и сотрясали воздух после твоего, на мой взгляд, наверное, нормального предложения».
Лацор подал руку, Казбек ее пожал. Согласие было достигнуто.
Олег составил и вместе с Виктором и Грином подписали протокол переговоров, в котором указал сумму долга и сроки оплаты.
Обстановка была разряжена, у ребят появились улыбки, и они на скорую руку накрыли стол. Нашлась початая бутылка водки. Грин тоже выпил.
Когда Лацор собрался уходить, он посмотрел в глаза Казбека и кивнул головой в сторону Грина. Казбек понял этот кивок и с хитрецой ответил: «Если ты за него отвечаешь, нет проблем, забирай». Это означало, что он мог забрать Грина с собой. Это также означало, что он автоматически становился поручителем и на него ложилась ответственность не только, чтобы Грин не скрылся, но и по выплате им долга. Лацор легонько взял Казбека за локоть: «Я думаю, что каждый должен отвечать за себя, за свою семью и за свои поступки. Воду должен пить тот, кто ел соль».
Казбек усмехнулся: «Я другого ответа и не ожидал».
У выхода из квартиры Лацор задержался: «Казбек, я вынужден рассказать тебе про одно обстоятельство, связанное со мной».
- Я слушаю.
- Все, что можно было сделать для получения долга с Грина, вы сделали. Дальше это работа Виктора и Олега. Удержание и избиение Грина, наручники – это плохо пахнет. Пусть Виктор и Олег сами без вас разбираются с ним. Это уже их дело. Почему я это говорю? Я приехал в Москву по заданию Президента. За мной должен быть «хвост». Я в этом уверен. Они, я думаю, ждут меня на улице. Поэтому боюсь, как бы из-за меня, ты и твои ребята случайно не попались. Хорошо, что они не знают, в какой я квартире. Я выйду из дома сам, меня ни провожать, ни отвозить не надо. После того, как я выйду, «хвост» пойдет за мной. Затем через пять-десять минут твои ребята и ты сам по одному покиньте квартиру».
- Ты уверен?
- Да.
По Казбеку было видно, что он поверил.
- Хорошо, старшой. Я все понял. Все будет ОК.
Глава IV
Таксист высадил Лацора около его дома. В подъезде были люди. Двое из них держали наведенные на него пистолеты. С криком: «Работники полиции», – все набросились на него и скрутили ему за спину руки и одели наручники. После этого ударами в голову, в туловище сбили с ног. У Лацора на несколько секунд помутилось сознание. Когда его поднимали, он пришел в себя, лицо было в крови. Его сознание и силы восстановились как-то не сразу. Он по внешнему виду присутствующих и по обычным одинаковым служебным пистолетам «Макарова», понял, что это не охрана Грина и не бандиты, а, видимо, точно работники полиции. Это чуть успокаивало. Было непонятно, если они действительно представители закона, почему сразу без причин стали бить? За свою жизнь он был во многих переделках, и, как правило, инициатива почти всегда была на его стороне. Впервые, он оказался на второй роли и, впервые в жизни, был избит. Все было, как будто не с ним.
Напротив стоял тот, кто первый ударил его в лицо. Используя грязную речь, он твердил: «Разгулялся тут». Несмотря на то, что в наручниках, Лацор, как бы от боли, склонился чуть вниз вперед, затем быстро выпрямился и резко нанес ногой удар между ног своему обидчику. Он видел, как тот падает. Этого не ожидали. Сразу несколько человек с еще большим остервенением набросились на него. Когда упал, стали пинать, при этом «поливая» его нецензурной бранью.
Он с трудом защищал свои уязвимые места от прямых ударов. Избиение длилось около минуты. Один из них, видимо, старший сказал: «Все хватит, давай поехали, там разберемся». Лацора подняли двое, которые не участвовали в избиении. Оказавшись на ногах, он рванул вперед и попытался ударить впереди стоящего.
Тот отпрянул, и он только задел его. Старший из них крикнул: «Все, хватит! Ты что хочешь, чтобы тебя здесь покалечили?»
Сквозь зубы Лацор процедил: «Несколько человек вместе на одного в наручниках?! Прекрасная демонстрация мужества и смелости. Крутые ребята! Посмотреть бы, что представляет каждый из вас в отдельности»,
- Не тявкай! Тащите его!
Его довели, вернее, дотащили, к микроавтобусу и усадили на заднее сидение.
Лацор был злой на себя за свою расхлябанность и потерю бдительности и в гневе за то, что его избили, как «поганую собаку».
Он смотрел на двоих, особо активно его избивавших, пытаясь их хорошо запомнить. В этот момент все можно было отдать, чтобы встретиться с ними на равных. Они становились целью его жизни. Машина тронулась.
Лацор ушел в себя. На вопросы «когда приехал в Москву, что он тут делает» не отвечал. Он анализировал ситуацию. Был же уверен, что за его домом ведется скрытое наблюдение. Почему тщательно не продумал каждый шаг? Что происходит? Ведь следившие за ним засекреченные полицейские не имели права его задерживать. Значит, к ним присоединились официальные оперативные работники? Почему?
Все болело. Особенно грудная клетка.
Его привезли в РУБОП. По версии Лацора его задержали, потому что хотел получить валюту. В этом смысле он был спокоен. В его действиях не было не только преступных действий, но и нарушения каких-то норм.
При обыске изъяли паспорт, три с лишним тысячи долларов США, ключи от квартиры, копию протокола переговоров и записку Грина. Протокол переговоров, в котором фигурировала крупная сумма в долларах – был весьма не кстати. Такие бумаги полиция не оставляла без внимания. А там было, что накопать – похищение человека, избитый Грин в наручниках и многое другое. Для них было достаточно, что он был свидетелем криминала и не сообщил об этом.
Более того, при таких обстоятельствах ментам было «раз плюнуть» сделать из него соучастника преступления.
Как хорошо, что посоветовал Казбеку уйти со своей группой из этой квартиры. Ему и, особенно, им повезло, если они ушли. Если нет, то беды не миновать.
В обложке паспорта нашли пластиковое удостоверение советника Председателя Правительства Чеченской республики.
Советник собственной персоной! Это в тот период, когда в Чечне шла полномасштабная война. Все, как бы, сразу активизировались: заговорили, забегали, тщательно провели повторный личный обыск. В кабинет начали заглядывать люди. Было очевидно, что многие пришли поглазеть на него, как «чудо» в клетке.
Отношение изменилось. В разговоре уже не было нецензурных слов. Ему позволили помыться. Любое прикосновение к лицу, когда он смывал кровь, и даже чуть глубокое дыхание причиняло боль. Было похоже на повреждение грудной клетки и внутренностей. Несмотря на это, он больше думал о неизвестности своего будущего, чем о здоровье.
Его усадили на диван. С ним все время находились двое сотрудников. Так он просидел часов шесть-семь. По какой-то причине в камеру его не отводили.
Он уже дремал, когда один из сотрудников начал допрос: «Когда и зачем приехал в Москву, при каких обстоятельствах был составлен протокол переговоров и как он попал к тебе?» Лацор знал, что расскажи им всю правду и, особенно, как Грин сидел на полу в наручниках, прикованный к батарее, что лицо его было избито, назови имена людей, которые там находились, начнутся полномасштабные следственные действия, которые будут сопровождаться арестами, избиениями и обысками. Виновные могли получить длительные сроки содержания под стражей и он в том числе.
На тот момент Лацору было около 50 лет. Он никогда не был свидетелем по обвинению кого-либо. Не в его правилах было сдавать не только своих, но и кого-нибудь еще. В таких вопросах он в течение жизни сохранял кристальную чистоту и не собирался менять свои убеждения, каким бы опасностям его не подвергли и, чтобы с ним не произошло. Лацор пояснил, что приехал в Москву по вопросу банковского кредита.
Грин, его партнер, утром позвонил и пригласил на встречу к памятнику Пушкину для обсуждения вопроса получения кредита. На месте встречи незнакомый парень передал записку от Грина. Оперативник прочел записку и передал другим, чтобы те ознакомились с содержанием.
Затем его привезли на квартиру. Там было двое мужчин, которые год назад перечислили Грину за поставку сахара 5 млн. долларов. Они считали, что он год пользовался их деньгами, и он их должен им возвратить с процентами. Его пригласили, как арбитра. И пригласил не кто иной, а сам Грин, для того, чтобы помочь разобраться в конфликтной ситуации. Ссылаясь на проценты ведущих банков, он убедил кредиторов согласиться на возврат им 5,5 млн. долларов. Компромисс был достигнут. Все записано в протоколе. Затем выпили по этому поводу и разошлись. Все, что произошло дальше со мной, вы знаете.
На все другие вопросы, в том числе в какой квартире многоэтажного дома находятся Грин, Виктор и Олег и были ли с ними кто-либо еще, Лацор ответил: «Не помню. Мне не было до этого дела».
Адрес дома не спрашивали. Стало понятно, что полиции адрес известен. Сомнений не было, за ним наблюдали с момента, как он вышел из дома.
За несколько часов беседы, не добившись ничего вразумительного, сотрудник принес, видимо, только что написанное заявление от жены Грина, в котором было указано, что ей звонили и требовали немедленно заплатить 5 млн. долларов. В противном случае грозили убить мужа. Лацор прочел заявление и понял, что фальсификация началась.
«Да, - подумал он, - я, видимо, реально вляпался по уши в дерьмо, что могу и не выкрутиться».
От бессилия он смотрел мимо следователя, с трудом выдавливая из себя улыбку. Ему посоветовали: «Давай, Лацор. Говори правду. Для тебя же будет лучше».
- Мои показания могут быть правдой или неправдой, или полуправдой, но правда в том, что заявление женщина писала под вашу диктовку. К тому, что сказал ранее, ничего добавить не могу.
Сотрудник, уставившись в глаза, видимо, наблюдая за реакцией, спросил: «Ты, наверное, знаешь, что у нас есть все основания тебя арестовать»?
- Я понимаю. А когда у вас их не было? Вы можете все. Правда, чем больше власти, тем вы меньше склонны к правосудию. Более того, это не лучшее время для меня. Ты знаешь, у нас война и до встречи с вами я уже много потерял. Жизнь, к сожалению, испытывает меня не в тот момент, который выбрал я.
Наступила тишина.
Лацор попытался улыбнуться: «Ничего не поделаешь, видимо, это мой путь. Или, как говорят англичане: Если попал в ад и, если только один выход – «keep going», сохраняй движение».
Через час пришел заместитель начальника РУБОПа. Они поговорили о многом. Признал, что нельзя было бить, и, как бы в подтверждение, пригласил двух работников полиции, внешность которых Лацор запомнил. Один из них с дружелюбным лицом начал: «Поверь, в тот момент мы не знали кто ты такой. У нас были другие сведения. Мы ожидали неопытного преступника или проходимца и были очень удивлены твоему сопротивлению. По правде, ты меня чуть без наследства не оставил. Тебе, как никому другому известно, что между мужчинами всякое бывает. Мы оба приносим извинения. Мы не знали о тебе, по-другому представили».
Он, видимо, говорил искренне. Так, по крайней мере, Лацору показалось. На самом деле, между мужчинами, надо понимать, всякое бывает. Он пожал протянутые руки. Затем в комнату принесли выпить, закуску и, как бы в знак примирения, отметили это событие.
Была полночь. Несмотря на то, что все тело ныло, после второй рюмки водки Лацору стало заметно теплее и лучше. Беседа велась обо всем. Происшествие никто не вспоминал. Со стороны можно было подумать, что сидят и отдыхают близкие друзья. Когда наговорились, старший по-свойски предложил Лацору помочь найти квартиру или назвать номер, намекнув, что его положение сразу улучшится.
Лацору стало понятно, что ребят не нашли. «Это уже было неплохо».
Настроение чуть-чуть прибавилось. Трюк, что его положение улучшится, если поможет найти квартиру, мог быть привлекательным и иметь результат в приюте для убогих. Для него такие «закидоны» уже давно ничего не значили.
- Ребята, вы не хуже меня знаете, что обстоятельства уже точно складываются не в мою пользу, независимо найдут их или не найдут. Тем более, что я ни адрес, не квартиру не помню. Не пытался запомнить, не было дела. Я вижу, что вы знаете адрес, так находите квартиру.
Татарин, по имени Азат относился к нему подчеркнуто вежливо, возразил: «Не совсем так». Последовавшие за этим его слова были похожи на сделку: «Ты поможешь установить их местонахождение. Я обещаю, что тебя немедленно освободят. Письменные показания не понадобятся. Никто никогда об этом не узнает».
Если этому поверить, то предложение выглядело очень заманчиво и выгодно, но только для слабых. Может быть многие и согласились бы для того, чтобы попытаться сохранить свою свободу, используя любые выгодные моменты. Для него это было неприемлемо. Он с момента рождения был из другого «теста».
Один раз в 1992 г. его протестировали в английском колледже. В один из дней их, шестерых студентов, в том числе его, двух итальянцев, француженку, турка и одного из Кувейта, для проведения теста завели в комнату, где находилось две женщины, ребенок и престарелый мужчина.
Преподаватель объяснил: «Со мной нас одиннадцать человек. Представьте себе, что вы все находитесь на тонущем корабле посреди океана во время сильного шторма. У вас есть только одна спасательная шлюпка, куда могут поместиться только десять человек». Преподаватель предложил каждому студенту в отдельности подумать и решить, в какой очередности он будет сажать десять человек из одиннадцати в шлюпку, если он главный. Кого он оставит умирать?
Первым ответил итальянец Пако, в прошлом мотогонщик. В аварии он сильно повредил правую руку, и она у него почти не работала. Он был общительный, веселый и быстро подружился с Лацором.
С присущей ему живостью он рассадил в шлюпку женщин, ребенка, старика, преподавателя и Лацора. Получилось семь человек. Затем развел руки: «Как дальше поступить не знаю».
Затем ответила француженка. Она также первыми посадила женщин, ребенка и старика. Рассаживать оставшихся она поручила студенту из Кувейта. Тот сразу, обращаясь к француженке, воскликнул: «Твоя очередь, садись в лодку!»
Остальные имели одинаковое мнение: стариков, женщин и детей нужно посадить первыми. Когда очередь дошла до него он ответил: «Думаю, что тот, кто не ценит свою жизнь, тот ее не достоин. Я сяду первый. Затем посажу мать с ребенком. Остальных выберет жеребьевка».
Преподаватель спросил: «Вы можете объяснить такое решение?»
- Могу. Вы не обижайтесь, но среди присутствующих нет близких мне людей, ради которых я должен подвергать свою жизнь опасности. У меня дома семья, дети, судьба которых зависит от того, выживу я или нет. И еще одно обстоятельство. Сесть в лодку – это не значит, что наступило спасение. Поэтому я, как волевой человек, могу бороться и быть полезным для дальнейшего выживания.
Кто-то произнес: «Я все равно так бы не поступил». Остальные молчали.
Преподаватель подвел итог: «Как бы это не странно и как бы это не казалось антигуманно и плохо, но Лацор принял правильное решение. Людям очень важно в минуту опасности не падать духом, не подвергать себя сомнениям, а выживать и спасать свою единственную жизнь для себя и для своих близких. Тем более при посадке на судно вы никому не давали обязательств быть ответственным за их благополучие.
Только один человек, капитан, на море по кодексу чести обязан покинуть судно последним. Ни один из вас не является капитаном».
Лацор на секунду сравнил ситуацию в океане с ситуацией, в которой он оказался. Что-то было похожее. Разница только в одном, что в океане это борьба за жизнь, а здесь – это борьба за свободу. И эту свободу он, якобы, сможет получить, если тайно выдаст людей, которые, по его мнению, были ни в чем не виноваты. Они правильно делали, что требовали свои деньги. И если они приковали Грина наручниками к батарее, то только из-за того, что тот этого заслужил своим поведением. Они защищали свои нарушенные интересы. Почему бы нет? Если со стороны государства на таких людей нет управы.
В подсознании все время присутствовала догадка, что реальное скрытое даже от полицейских основание его задержания, очевидно, в 200 млн. долларах. А если это так, то те, кто похитили или собирались похитить эти деньги, стоят высоко, и они без объяснения причин дали команду полиции, а возможно, и ФСБ сделать все, что угодно для того, чтобы устранить или посадить его за решетку. Просто полицейским повезло, что он оказался случайным участником событий с Грином. На ловца и зверь бежит.
Да, был участником, но не был виновным. При этих обстоятельствах его вынуждали ввязаться в дело, не имеющего к нему прямого отношения, и стать основным осведомителем. У него отсутствовала способность совершить подлые поступки для своего благополучия, за который он должен ответить перед своей совестью и Всевышним.
Отец помог ему понять простое правило: «Все, что ты не сказал, не доставит тебе хлопот. Не выдавать и не свидетельствовать».
Ему было известно, что для обеспечения нормальной жизни перед каждым человеком стоят обязательные проблемы, обозначенные самой природой - это выжить, иметь хорошее здоровье, учиться, работа, обустроить проживание, обзавестись семьей и многое другое.
Не только в целом все обязательные проблемы, но даже отдельно взятая любая из проблем не всем была под силу.
По этой причине, безусловно, человек обязан заниматься решением проблем, определенных для всех жизнью. Несмотря на свои знания, он уже вляпался. Понимая все это, Лацор считал, что неразумно своими неумелыми действиями создавать себе дополнительную проблему, которая зависит от его поведения, а затем мучиться, чтобы решить новую, ненужную проблему, которую сам себе создал.
Лацор презирал тех, кто «закладывал» людей.
- Ты предлагаешь мне помочь вам найти Грина и прочих, как ты их там называл? И при этом ты обещаешь, что никто это не узнает, и ты меня освободишь?
Азат: «Гарантирую».
- Вы же знаете адрес дома.
- Пока никого не нашли, но найдем.
До этого были догадки. Теперь, наконец-то подтвердилось: Казбека и его ребят не нашли. Хоть одна радостная информация.
Не отрывая свой взгляд от Азата, Лацор указывал пальцем наверх: «А как мне быть с тем, кто сидит наверху, что я ему скажу?».
Азат энергично заговорил тихим голосом: «Будь уверен, он ни о чем не узнает. Никто ему ничего не скажет. Обещаю тебе. Закон нам позволяет это сделать. Кроме нас с тобой никто не будет знать об этом».
Лацор удивленно рассматривал Азата: «О ком ты говоришь?»
- Как о ком? О том, кто сидит наверху, начальнике РУБОП.
Лацор улыбнулся, он все понял: «Нет, Азат, я не о нем. Допустим, я знаю, где находятся какие-то ребята, допустим, я рассказываю о них или со стороны стою и показываю на них. Может быть, они ничего не узнают. Но от «Всевышнего» то я не смогу укрыть свой подлый поступок. Он то все видит. Но и я вижу себя. Поэтому я и задал тебе вопрос: «Что я Ему скажу?». Не говоря о том, а как я на себя буду смотреть после этого?»
Азат внимательно разглядывал Лацора и, видимо, сделал вывод, что дальнейший разговор не имеет смысла: «Имей в виду – это твой выбор».
- Я думаю Азат, это не выбор, а судьба.
- Не знаю. Может быть ты и прав. Время, конечно, покажет. Думаю, тебя ожидают большие сложности. Тем более ты лучше меня знаешь, что ты сам пришел к нам в руки, ты попался в самое неудачное время. Обстановка в стране сложная, у вас идет война, а в средствах массовой информации, как ты знаешь, ежедневно фигурируют преступники -лица кавказской национальности».
Лацору было видно, что Азат где-то в глубине души ему сочувствует.
- Понимаю… Хорошо, Азат, что говорят «лицо кавказской национальности». Все-таки лучше быть «лицом национальности», чем «рязанской мордой». Получается, мое деловое участие в переговорах кто-то, видимо, требует рассмотреть, как преступление?
Азат усмехнулся: «Тебе лучше знать. Может быть, события, при которых был составлен протокол переговоров – это ерунда. Но сейчас ты должен знать – это очень серьезно. Мы что, мы – люди зависимые».
Лацор понял. Как говорят, все дороги ведут в Рим. Его задержание было санкционировано после его первого визита в «Внешторгбанк». Переговоры, в которых он принимал участие, были стечением обстоятельств не в его пользу, за которые ухватилась полиция. Теперь будут искать и допрашивать всех. При таком развитии событий ему накрутят все, что они пожелают. И первое заявление от жены Грина было тому подтверждением.
Около четырех часов утра все потихоньку начали сворачиваться. Азат дал Лацору бумагу и ручку: «Пиши, я думаю, ты знаешь, о чем писать». Он не ошибся – Лацор знал.
В объяснительной он описал, что его связывало с Грином, как он получил записку. Записка является основным доказательством его невиновности. Поэтому в середине объяснительной он полностью переписал ее содержание и расписался на обратной стороне записки. Записку могли заменить. Затем описал содержание переговоров.
Азат перечитал и дружелюбно заметил: «Не знаю, Лацор, прав ты или нет, и куда тебя выведет кривая. Главное, ты должен понять, что ты сам все это делаешь осознанно».
До утра Лацор просидел, вернее, продремал на диване: спать не мог из-за сильной боли в области грудной клетки. С ним постоянно находилось два сотрудника. Видимо, на определенном уровне решался вопрос о его аресте, и поэтому его держали в кабинете. Так и получилось. Его больше не трогали и только в середине следующего дня повезли в больницу, чтобы получить справку о физическом состоянии. Это означало, что решение о его аресте кем-то принято. После осмотра врач написал, что сломаны два ребра и нужна госпитализация.
На это никто не обратил внимание. Его посадили не на трое суток, согласно закону России, а на тридцать - по временному указу Президента, действовавшему на тот период из-за войны с Чечней.
Глава 5
В полусырой, со специфическим неприятным запахом камере, размером примерно 3х4 метра, находились четыре человека. Один был наркоман. Его все время трусило, и он через каждый час просился в туалет. Двое сидели за реализацию серебряного лома. Последний по имени Володя сидел за кражу на вокзале куртки у бабушки. Все задержанные лежали на нарах «вальтом». Лацор из-за боли в груди не мог лежать. Присев на корточки, он положил руки на нары. В таком положении боль уменьшалась. Можно было
положить голову на руки и, несмотря на боль, заснуть на короткое время.
Все кроме Володи были замкнутые. Этот говорил обо всем, особенно, о своем несчастливом случае.
Месяц назад, надеясь найти какие-нибудь деньги, чтобы купить водку, он украл в метро кошелек. В кошельке оказалось несколько тысяч долларов. Таких денег он никогда не видел. На радостях нашел на вокзале женщину, которая там ошивалась, как и он. В парке хорошо выпили - и водки, и вина, и пива. У них был настоящий праздник. Очнувшись, он не нашел свою подружку, а вместе с ней исчезли не только деньги, но и весь алкоголь. Несчастный снова оказался на мели. Периодически он вспоминал кошелек с долларами. Ох, какие были деньги! Ох, какой он был счастливый, и какая же оказалась женщина стерва! Водку на опохмелку не оставила.
Только на третьи сутки жене Лацора удалось узнать, где он находится. Каждый день она начала носить еду на обед и сигареты. Половину пищи и часть сигарет забирали работники полиции.
Оставшееся Лацор делил на всех. Сам ел мало - было не до еды. Курить он бросил на всю жизнь в тот день, когда его привезли в камеру.
В очередной раз, Володя, наевшись вдоволь индюшки, лег на нары, вытянулся, закурил сигарету «Мальборо» и сказал: «Вот это кайф! Я на воле так не жил, как здесь». Лацор смотрел на него удивленно и думал: «Красиво жить не запретишь. Его счастье было светлее солнца. Как ему мало надо. Дарвин был не совсем прав, утверждая, что человек произошел от обезьяны. Может быть, да, но некоторые – на половине пути от обезьяны до человека».
Думая о себе, Лацор был не в состоянии оценить обстоятельства, в которые попал. Очевидно было только одно, что эта власть его из тюрьмы так просто не выпустит.
Только на десятый день его вызвали на допрос.
В комнате его ждала следователь прокуратуры Прохорова Анна. На вид, ей было лет 27-29, черная тушь, губная помада, пудра на лице присутствовали с избытком и были нанесены второпях. Из-под короткой юбки виднелись стройные ноги. От нее несло винным перегаром вперемежку с запахом табака. Чувствовалась, что она не проспалась после ночной попойки. Для Лацора это был типичный вид шалавы, которых он немало повидал за свою жизнь. В поведении и разговоре следователя сквозило высокомерие.
В обычной жизни он на пушечный выстрел не подпускал подобных женщин. От бессилия, усмехнувшись в душе, он обратился к себе: «До чего ты докатился. Она будет тебя допрашивать, и от этой шаболды зависит твоя судьба».
Она начала с того, что располагает неопровержимыми доказательствам, что он организатор похищения Грина, и единственным смягчающим обстоятельством может быть только чистосердечное признание.
Когда она приступила к заполнению протокола допроса, он решил заполнить сам. Это было его право.
Она охотно передала ему лист со множеством вопросов, заготовленных заранее.
Лацор в протоколе повторил тоже самое, что написал в объяснительной, а в конце добавил: «К заданным следователем вопросам отношения не имею».
Анна пробежала глазами написанное и сказала: «А вы тут ничего не написали. Вы не ответили ни на один вопрос». Лацор, как бы ничего не понимая, сделал вид простачка, и сказал: «Не может быть, я все написал». Указав пальцем на последнюю строчку добавил: «Это ответ на все ваши вопросы». Затем спокойно посмотрел ей в глаза и медленно оглядел с головы до ног. Она не знала, что разговаривает с человеком, который уже давно идет «оттуда», тогда как она в начале пути «туда».
Мало что соображая, она собрала свои бумажки и, уходя, почему-то пробормотала: «Посмотрим».
Было очевидно, что Грина и других еще не нашли. В лучшем случае ему предстояло находиться под стражей до тех пор, пока их не найдут. Затем допросы, обыски….. В любом случае, впереди была неизвестность.
На двадцатый день по настоянию адвоката Лацора повезли в больницу. Снимки показали, что действительно были сломаны два ребра, которые на удивление удачно начали срастаться.
Его больше не допрашивали. До конца истечения срока содержания под стражей оставалось три дня, когда с ним произошло странное событие. Он впервые в жизни увидел сон и был глубоко удивлен этому. Когда люди рассказывали, какие сны они видели, зачастую, эти были своеобразные видения, которые не могли быть в реальной жизни, он никак не мог понять, как человек спит и что-то видит. На этот раз по воле случая он узнал, что это такое.
Во сне он увидел, как, якобы, проснулся в большой комнате на роскошной белой кровати, укрытый легким одеялом, изготовленным из красного шелка. Запахи, которые ощущал, были райские. Когда присел, он вдруг заметил двух змеенышей, устроившихся на одеяле. Один из них лежал, скрутившись, и мирно спал. Второй, приподняв голову, внимательно смотрел на него и шипел, давая понять, что представляет серьезную опасность, хотя, вероятно, еще не дорос и не приобрел способностей кому-либо нанести вред. Он без всякого страха приподнял одеяло за один конец, стряхнул их на пол и проснулся. Все было, как наяву.
Находясь под впечатлением сна, сначала Лацор с удивлением рассматривал камеру, не понимая, как в нее попал. Для него все это было необычно. Наконец, до него дошло, что змеи – это сон, а камера – это наяву. Желание мысленно вернуться в сновидения были прерваны скрежетом дверного замка. Открылась камера и в нее ввели арестанта. Ему показалось, где-то его видел. И какое было удивление, когда в этом мужчине он узнал Олега. Да, это был Олег, которого видел на квартире вместе с Грином. Его сразу охватило волнение.
Голова внезапно заполнилась неразберихой и разными мыслями. Происходило что-то непонятное, что-то не то. Он знал, что при расследовании уголовного дела невозможно, чтобы подельники попали в одну камеру.
Незыблемое правило следствия – это принимать меры, чтобы исключить возможность встречи и сговора между участниками одного уголовного дела.
Любой контакт, как правило, мог повлиять на ход следствия.
А тут на тебе! Его подельник с ним в одной камере.
Полицейскую ошибку он исключил сразу и подумал: «Провокация».
Но, если представить, что это случайно и не подстроено полицией, то такое могло быть один раз в сто лет, а может и нет.
Олег поздоровался, как бы обращаясь ко всем, и присел на край нар. Через некоторое время он, как только узнал Лацора, растерянно удивился, махнул головой и тихо сказал: «Привет».
Лацор молчал и судорожно пытался понять в чем дело. В сложившейся обстановке у него не было никакой разумной мысли, кроме недопонимания.
Однако подсознание настойчива твердило: «Водворение его сюда – в любом случае полная неожиданность. Его могут также неожиданно и вывести. Поэтому нельзя упустить драгоценное время контакта, подаренное судьбой, даже, если это провокация и подстава». Он отвел Олега в угол подальше от остальных (среди сокамерников кто-то мог быть агентом полиции). Камера была маленькая, и, как бы тихо они не разговаривали, некоторые фразы могли быть услышаны.
Несмотря ни на что, нужно было рисковать и действовать, а если это трюк полиции - переиграть. Действовать в этой ситуации был риск. Не рисковать в этой ситуации – риск был еще больше.
Лацор не нашел на теле Олега передающее или записывающее устройства.
- Кого и когда задержали?
- Виктора и меня задержали ночью, когда мы находились на другой квартире вместе с Грином. Как только ты ушел, Казбек нас перевез на другую квартиру и там оставил дожидаться денег. Сам он со своими ребятами больше не появлялись».
- Деньги привезли?
- Нет.
- Что было после задержания?
- Все время до утра допрашивали.
- Какие вы дали показания?
Олег опустил голову: «Мы все рассказали».
- Вы рассказали про Казбека и других? Их адреса, телефоны?
- Нет. Мы не знаем их точные имена и адреса, телефоны у них все «левые». Но, в целом, ими почему-то полиция не интересовалась. Все вопросы были о тебе.
- Что вы написали про меня?
Олег был явно смущен и чего-то боялся. Лацор внимательно наблюдал за ним и понял, здесь что-то неладно.
- Олег, ты знаешь, что я своим присутствием хотел только помочь вам без каких-либо личных интересов. Я больше вас бывал в переделках и знаю полицейские подлости. Поэтому, если ты со мной не будешь откровенным, ты потеряешь осторожность и бдительность, и пойдешь на поводу у полицейских. Они посоветуют и сделают так, что ты своими показаниями выроешь себе глубокую яму, из которой сможешь выбраться только через много лет. Имей в виду, именно твои собственные показания, подведут тебя под монастырь. Я не просто так тебя спрашиваю. Я спрашиваю, чтобы помочь. Мы уже в одной связке, нам нужно доверять друг другу. Без этого отсюда дорогу домой нужно будет забыть на годы. Что они заставили сказать тебя и Виктора про меня?»
Несмотря на растерянность, Олег чувствовал, что в словах Лацора разумное мышление.
Испуганным тихим голосом он начал: «Ты знаешь, нас били. Затем заставили написать, что, якобы, ты пригласил нас в квартиру, где находился Грин. Мы, якобы, за это обещали передать тебе в качестве вознаграждения 30 % от суммы денег, полученные от Грина».
По телу Лацора прокатилась волна неприятных ощущений, на лбу выступил холодный пот.
Проявилась неожиданность, которую ожидал. Он вспомнил слова оперативника Азата, который на отказ от сотрудничества с ними в конце сказал: «Лацор, имей в виду, это твой выбор».
- Они обещали, что завтра меня и Виктора отпустят». Подавленный от услышанного Лацор уже скорее от привычки усмехнулся: «Еще бы, не отпустить. Отпустят, но только тогда, когда закончится тюремный срок».
Через минуту он пришел в себя. Не все так плохо, перед ним Олег. Во чтобы то ни стало нужно было что-то делать, и он был готов вести борьбу за свою жизнь и свободу.
«Во-первых, Олег, вы соврали. Мы до этого не были знакомы. Это потом, это исправимо. Давай о тех ребятах, кто был с вами. Ты сказал, что они исчезли. Вы знаете хоть какие-то данные, по которым их можно было найти?
- Нет. Мы о них ничего не знаем. Они по нашей просьбе помогали нам.
Лацор тихо произнес: «А теперь пойми, что в нашем деле они не нужны. Если их поймают, мы 100 % будем в тюрьме. Хорошо, что вы о них ничего не знаете. Это гарантия, что их не найдут. Их нужно забыть, их не было. А если и были, то это команда Грина, и вы к ним не имеете никакого отношения».
- Ты порассуждай, какая вырисовывается картина. Ты и Виктор своими ложными показаниями создали преступную группу из трех человек – ты, Виктор и я, - которые похитили Грина, посадили его на цепь и вымогали у него деньги. Каждый из нас, если взять за основу ваши показания, по закону получит срок. При том, что наручники на Грина одевал не я, а снимал ты. Ты – взрослый человек. Ты, наверное, понимаешь?
Олег, бледный, без остановки кивал головой.
Лацор положил руку на плечо «компаньона»: «Олег, успокойся. Не все так уж плохо. Мы же с тобой сейчас вместе — это уже отлично. Слушай меня внимательно. Поверь мне, что в данной ситуации только мы сами сможем помочь себе. Если ты и Виктор не измените свои показания, которые вы уже дали, и, если я добавлю то, что видел избитого вами Грина в наручниках, мы, все трое, будем сидеть в тюрьме до старости. Меня посадят на основании ваших показаний, вас – на основании моих. Поэтому ты должен немедленно и бесповоротно понять, что наша свобода зависит от наших действий.
Тебя и Виктора полиция ввела в заблуждение и сейчас вы в ловушке, которая еще не захлопнулась. Возможно, после Ваших ложных показаний в угоду полицейским, а если точно, против себя, Вас через три дня отпустят. А если отпустят, то через некоторое время между нами проведут очную ставку. И после того, как Вы на очной ставке подтвердите все, что сказали на допросе, а я расскажу все, что я видел, Вас обоих арестуют. Грин тоже расскажет все, как было, и про ребят тоже. Ребят, ты знаешь, не найдут. Следователь запишет «их установить не представилось возможным». Остаемся мы трое - организаторы преступления, а я - главарь преступной тройки».
Олег был в полной растерянности. Глаза на бледном лице бегали и не могли на чем-то сосредоточиться.
- Успокойся, тебе и мне, особенно сейчас, нужно иметь в виду, что наш страх – это состояние, которое лишит нас возможности получить для себя помощь от собственного мозга. Еще не все потеряно, есть выход, и этот выход зависит только от того, как мы себя дальше поведем».
Чтобы знать, что делать, Лацору нужны были подробности.
-Ты и Виктор участвовали в поимке и удержании Грина?
-Нет.
- Так почему у тебя были ключи от наручников?! Чья это квартира, в которой мы встречались?
Олег, пожав плечами, неуверенно: «Не знаю – Казбек мне их дал. Он же привез нас в квартиру».
- Хорошо. Вы следователю рассказали об этих обстоятельствах? - Нет.
- Флаг им в руки! Хорошо, что полицейские, сосредоточив свое внимание вокруг меня, упустили самое главное. Они не задокументировали вашими показаниями главные обстоятельства - Казбек, группа, похищение Грина, его избиение, наручники. Имей ввиду, этого не было. Ни в коем случае! Это первое. Вас, видимо, как и обещали, через некоторое время могут отпустить. В тот же день надо написать на имя прокурора России заявление, что Вас работники полиции избили и заставили дать ложные показания. После чего описать в заявлении следующее:
«Незнакомые ребята нашли нас и за деньги обещали помочь получить от Грина свой долг. О нас и о том, что он нам должен деньги, они узнали от Грина. Они говорили, что Грин им тоже должен деньги. Затем по просьбе Грина приехал Лацор. Его мы видели в первый раз, это факт. Дальше как было на самом деле – шли переговоры, подписали протокол, выпили по этому поводу водки, затем Лацор уехал».
- Мы же его били и пристегнули к батарее?
- Кроме Грина нет людей, которые подтвердят, что его избивали вы. Одеть наручники и избить могли ребята, которые были там. В любом случае вы ничего об этом не знаете. Я, как посторонний, который пришел, тоже скажу - нет. Тем более я во время допроса об этом не говорил. Одних показаний заинтересованного Грина против вас без моих показаний будет недостаточно, чтобы вас в чем-то обвинить. Далее напиши, что после того, как я ушел, ушли и все ребята. Грин выразил желание остаться с вами, чтобы решить проблему долга, и вы вместе переехали в другую квартиру. Ничего другого больше или меньше говорить и писать не надо. И не при каких обстоятельствах от этих показаний нельзя отклоняться и что-либо менять. Грин не сможет призвать к себе в свидетели Казбека и его команду. Он их не знает. Я, чтобы не навредить себе, не могу сказать, что видел его пристегнутым наручниками к батарее с побитым лицом. Ты и Виктор должны настаивать, что показания Грина вранье, а ребята, которые там были, - команда Грина. Это его провокация, чтобы упрятать вас в тюрьму и не выплачивать долг, Грин все коварно спланировал, и ваше задержание, видимо, его рук дело. Ты должен понять, что, даже имея все выигрышные карты, с полицией нельзя играть честно. А в нашей ситуации тем более».
Олег ожил, по нему было видно, что он понял логику мышления.
- Да, да. Я понял. Понял.
Олег прошептал Лацору на ухо: «Если мы выйдем, я сделаю так, как ты сказал, а если не выйдем, я все равно в дальнейшем откажусь от своих первоначальных показаний и начну давать и настаивать на показаниях, которые мы обсудили».
- Хорошо. Нас уже двое. Где Виктор?
Олег указал на соседнюю камеру слева: «Его завели туда».
«Это судьба», - подумал Лацор.
Он объяснил Олегу, что подследственные по одному делу категорически не могут контактировать.
- То, что ты попал в камеру, где нахожусь я - это халатность тюремщиков. Для нас - это удача, которую мог подарить нам только Всевышний, и мы будем крайне глупыми людьми, если упустим этот шанс. Но здесь есть одно «но». Если следователю станет известно, что мы с тобой находились в одной камере, достоверность твоих и моих показаний будут подвергнута сомнению и следствием, и судом, так как мы с тобой имели возможность договориться».
- А что делать?
- Дежурный по тюремным камерам, чтобы сохранить свою задницу, сделает все, чтобы об этом факте никто не узнал. Ему некуда деваться. У нас с ним одни интересы. Ему очень выгодно наше молчание».
Медлить было нельзя. Лацор сильно постучал в дверь камеры. Никто не отзывался. Лацор продолжал стучать в течение минуты. Подошел охранник и грубо спросил: «Ну что тебе там?».
Стуком в дверь охрану часто вызывали то из-за желания пойти в туалет, то зуб болит, и тому подобное. Поэтому они обычно не спешили реагировать.
- Позови дежурного. Хочу передать ему признательные показания.
Это был короткий путь, при котором дежурный к камере подойдет быстро. Обычно инициатор, который склонил арестованного к даче признательных показаний, мог получить поощрение. Чаще всего они приписывали себе активное участие в том, что преступник признался, несмотря на то, что почти всегда это была инициатива обвиняемых.
Через некоторое время дверь начали отпирать, и, как только показался дежурный, они подошли к нему вплотную. Лацор указал на Олега и тихо проговорил: «Мы идем по одному уголовному делу». Дежурный опешил: «Не может такого быть!».
- Что произошло, то произошло. За нас не беспокойся. Можешь не сомневаться, ни я, ни он никогда, ни при каких обстоятельствах об этом никому ничего не скажем. Срочно переведи его в другую камеру.
Лацор знал, что говорить.
Дежурный на возникшие у него от волнения вопросы услышал все ответы, которые его устраивали. Высказанная Лацором гарантия, что о данному случае никто не узнает, сразу сняла его переживания.
«Ну и дела», - прошептал он и махнул Олегу головой к выходу. Дверь камеры захлопнулась. Лацор вздохнул с облегчением. Он знал, что за прошедшие 15-20 минут в его жизни произошло на первый взгляд мелкое, но для него очень значимое событие. Теперь нужно было спокойно все проанализировать и переосмыслить. Сердце билось учащенно: ему повезло, на него неожиданно сверху свалилась возможность начать за себя схватку от и против лживой государственной системой.
Он сам хотел управлять своей судьбой, но сейчас одного его хотения было недостаточно. Оказывается, есть моменты, когда в сложных ситуациях, первое или последнее слово может быть только за «удачей».
Вернувшись на нары, он сел в углу и перебрал в голове все детали встречи. Он что-то упустил? Нет, все было нормально. Дальше зависело, как поведут себя его подельники. Обстоятельства в его пользу заключались в том, что ни Олег, ни Виктор не имели другой возможности смягчить свою участь, кроме как частично говорить правду и использовать предложенную им версию в защиту их самих. Это было хорошо. Когда успокоился, ему вспомнился сон. Сравнивая двух маленьких змей с обстоятельствами, которые начали складываться с утра, он сделал удивительный для себя вывод: видимо, маленькая змея, которая хотела его укусить, - это был Олег, а та змея, которая лежала, свернутая в круг без движения, был Виктор.
Произошедшее было, как продолжение сна. Но это был не сон. Полумрак, нары, смрад в камере, речь с крепкими словцами напомнили ему, что все происходящее – явь. Мозг как будто бы вышел из спячки, по всем извилинам забегали различные мысли. Появилась «ниточка», потянув за которую, можно было изменить в свою пользу ход следствия. Бездействие было неуместно. Надо было активизироваться. Рядом через стенку находился Виктор. Любыми путями, «кровь из носу», необходимо было его проконсультировать и заставить изменить показания. На первый взгляд это было невозможно. Лацор знал, что невозможного нет. Надо достичь цели, а для этого необходимо думать, думать и думать. А если не получается? Тогда думать и действовать.
Как говорил отец: «Если не знаешь дороги и не у кого спросить – спроси у своей шапки!» Это означало – не впадай в отчаяние, делай что-нибудь.
Уже за полночь, осматривая камеру, он увидел вверху воздуховод. «Соединены ли эти воздуховоды между камерами? Наверное, да», - мелькнула мысль. Он вначале несколько раз постучал в стенку соседней камеры. Кто-то ответил. Затем три сокамерника приподняли его. Он припал к вытяжке и сильно крикнул: «Друг Олега, отзовись! Друг Олега, отзовись!». Нельзя было кричать «Виктор». Если бы услышала охрана, нетрудно было бы догадаться, по крайней мере, кому кричат. На второй-третий зов он услышал: «Это я!». Этот крик был явно из соседней камеры, в которой со слов Олега должен был находиться Виктор.
«Услышишь троекратный стук в стенку, пусть тебя поднимут. Если понял, крикни «Брат». Тут же Лацор услышал ответ – «Брат». Ребята спустили Лацора на пол. Через минуту в их камеру постучал охранник и сказал: «Я вам сейчас покричу». Было слышно, что он обстукивает все камеры и повторяет одно и тоже. Видимо, воздухоотвод был связан не только со всеми камерами, но и с комнатой охраны. Они слышали, что кто-то кричал, но вряд ли смогли разобрать слова и установить из какой камеры.
Несмотря на переживания, внешне Лацор выглядел спокойным. Ему удалось установить контакт с Виктором и вместе с тем вовремя прекратить с ним общение. Все пока шло хорошо, если так можно говорить в его ситуации. Контакт установлен. Но как его реализовать? Он судорожно перебрал все возможные варианты. Проанализировав работу изолятора, он решил воспользоваться следующими обстоятельствами.
Заключенных регулярно каждое утро по одному водили в туалетную комнату. Это была возможность оставить там для Виктора записку, а затем каким-то образом сообщить, где она спрятана. Виктор при очередном посещении туалета смог бы найти письмецо с инструкцией. Также было важно написать только для Виктора понятные предложения и склонить его дать нужные показания. Бесспорно, что словосочетания должны были быть составлены с учетом вероятности и возможности обнаружения ее работниками полиции. При этом необходимо было исключить возможность по записке установить, кому она адресована, смысл содержания записки, кто и когда написал. Какие бы ни были сложности и препятствия, нужно было сделать так, чтобы Виктор изменил показания. Нужно было действовать безошибочно.
Записка, написанная левой рукой печатными буквами, получилась корявой, но ее можно было понять человеку, который был знаком с ситуацией.
«Пишет тот кто расказвал про штаны у него не снимут. Твой друган из Ставрополя был со мной. Ушел в другую хату. Тебя его минты били и заставили говорить неправда. Так нельзя. Загремиш на срок. Мы за правду и точка. Вот правда.
Терпила который любит сахар собрал «Кодло». Они привезли к нему тебя, Ставрополь и меня. Ты знаешь. Никто терпило не бил, руки не завязывал, я это не видел и не сказал. Там была его охрана мы их не знаем. Вас он и охрана подставили.
Мы там знакомства сделали, подписал бумага, пили водка, пили водка.
Это надо срочно прокурору и все время так.
Если понял через наше окошко крики: «привет».
20.10.1993 года».
Лацор надеялся, что, если записка дойдет до Виктора, он поймет, о чем речь. Если найдут полицейские, должны подумать, что это случайная записка написана два года назад в другой тюрьме, так как в их камерах нет окошек, через которые кому-то можно крикнуть.
Было за полночь, когда Лацор постучал в стенку камеры, за которой находился Виктор.
Услышав ответный стук, сокамерники подняли его к потолку, и он крикнул: «Слышно?». Виктор ответил: «Да».
- Я за сахар извинялся.
- Понял.
- Поройся в туалете под умывальником. Пойми смысл.
- Понял, - донеслось еле слышно.
- Все, - крикнул Лацор и его опустили на нары. Далее кричать было опасно, и ребята, уже было видно, устали его держать.
В камере мог находиться агент, который после того, как получит информацию, представляющую оперативный интерес, по инструкции должен был сам найти любой предлог, например, надо к врачу, адвокату, чтобы его вывели из камеры. Оперативные работники, как правило, агента не приглашают, чтобы не навлечь на него подозрения.
Чтобы не допустить передачу информации и блокирование его действий, Лацор объявил: «Братва, я должен выполнить одно задание «вора в законе», поэтому два дня никто ни под каким предлогом не должен проситься на выход из камеры, если сами полицейские не вызовут».
Расчет был простой. Исполнение задания «вора в законе» для заключенных было обязательным. Никто не имел права по своей инициативе попроситься из камеры в течение двух дней. Даже в случае, если в камере был агент, его встреча с оперработником произошла бы только после того, как Виктор получит и прочтет записку.
Игра стоила свеч. На кону стояла его свобода. Сокамерники все поняли. Наркоман подтвердил: «Конечно, брат, все сделаем, как надо. Никто из камеры в течение двух дней не выйдет, даже если будет умирать».
Утром их всех поочередно повели в туалет. Лацор пошел последний. Очень хорошо скрученную записку он положил в щель между стенкой и умывальником. Нужно было спрятать хорошо, но не так, чтобы Виктор не смог ее найти. Наступили тяжелые минуты ожидания. По происходящему шуму было понятно, что через некоторое время в туалет начали водить заключенных из камеры, где содержался Виктор.
Прошло несколько часов без каких-либо известий. Ночью, он несколько раз постучал по стенке, последовал ответ. Лацора подняли к воздуховоду, но то, что сказал Виктор, он не разобрал. Больше контакта не было.
На второй день, когда Лацора, в очередной раз, охранник повел в туалет, он свою записку не нашел. Видимо, ее взял тот, кому она была адресована или кто-то другой, или работники полиции. Как бы то ни было он считал, что для него лучше, что записки нет, чем, если бы она была на месте. При ее отсутствии было больше шансов, что она попала по назначению. Как выяснилось позже, именно Виктор удачно взял записку, несколько раз прочел и понял содержание. Вместо того, чтобы немедленно уничтожить, он положил ее в карман. Там, то ли по наводке агента, который мог быть в его камере, то ли случайно, в этот день в обеденное время при обыске камеры у Виктора обнаружили и изъяли эту записку. Хорошо, он не растерялся и объяснил, что нашел ее случайно, в щели нар, на которых он лежал. Как говорил Виктор: «Было видно, что их смущает дата». Вероятно, охранники ее уничтожили, чтобы не признавать, что записка, написанная два года назад, по их вине не была найдена своевременно, хотя они обыскивали камеру 2-3 раза в неделю.
Как бы то ни было, что было очень важно, Виктор понял – показания нужно менять. Заинтересованные надолго упрятать Лацора в тюрьму так про Олега и о записке ничего не узнали.
Через месяц продлили срок его содержания под стражей. В обвинительной части указали: организовал преступную группу, похитил человека, вымогал деньги и угрожал убийством. Свидетелями обвинения были Грин, его жена, Олег и Виктор.
Видимо, работники полиции ознакомили Грина с ложными показаниями Олега и Виктора, и как бы открыли глаза на подлость Лацора.
Будучи неглупым человеком, Грин мог бы проанализировать события и сделать вывод, что сговор между Виктором, Олегом с одной стороны и Лацором с другой стороны против него не возможен, такой сговор находился за рамками разумного мышления.
Во-первых, Грин пригласил Лацора для оказания ему помощи.
Во-вторых, они, как партнеры, работали над тем, чтобы получить кредит на десять миллионов долларов.
Но Грин, как выяснилось, был обычным мошенником. Он, не вдаваясь в подробности, закрыв глаза на реальные обстоятельства, психологически был готов подписать любые показания, если это ему на руку или этого потребуют работники полиции.
Правоохранительная структура свое дело делала четко. Заказ и команда сверху были выше закона.
Лацор понял: он попал в железные тиски, которые по плану полиции будут сжиматься все больше и больше.
Несмотря на нечеловеческий гнев на работников власти за их подлые действия, на свое бессилие для активных шагов, ему нужно было не впадать в истерику, а мыслить трезво. Жизнь научила ни при каких обстоятельствах не паниковать. Он суммировал: «А что я имею для защиты? Свои показания, раз, плюс записка от Грина, плюс, если Олег и Виктор изменят свои показания и дадут такие же, какие дал он». Это на первый взгляд мелкие составные, и, если получится, правдивые показания Грина могли дать ему возможность построить защиту. Это было желаемое будущее, а в настоящем оставалось помнить, что спасение утопающего – дело рук самого утопающего.
Утром сообщили, что его собираются этапировать в следственный изолятор Бутырской тюрьмы г. Москвы. Для Лацора это была радость. Целый месяц он спал на голых досках со сломанными ребрами. Теперь появлялась возможность следующую ночь провести, как бы то ни было, но хоть на какой-то кровати с матрасом.
Вот жизнь. Он не думал, что когда-нибудь будет радоваться тому, что его переводят из одной тюрьмы в другую, только от того, что там есть кровать.
Глава VI
Вечером его доставили в Бутырку и ввели в комнату, где происходит передача заключенных с вещами от конвоя в следственный изолятор. Затем многочасовое ожидание на бетонном полу, душ, медосмотр и распределение в камеру.
Когда открывали тюремные ворота, заезжали во двор, вводили в комнату дежурного и оформляли прием-передачу арестованного, он вспомнил, как будучи оперативным работником полиции, привозил сюда из Грозного и сдавал несколько заключенных за хищения в особо крупных размерах. Кто тогда мог себе представить, что через десятки лет его самого, уже как преступника, сдадут туда, куда он сдавал других. Это одно. Другое было намного опаснее. Он в прошлом был работник полиции. И, если каким-то образом об этом станет известно хоть одному заключенному, это вмиг станет всеобщим достоянием тюрьмы с чреватыми последствиями. В какую бы камеру не попал, его могут избить до полусмерти, а то и прикончить во сне. И виновных никто не найдет.
Лацор по жизни был готов бороться за себя, особенно, в сложных и опасных ситуациях. Само это не пришло, была практика. Через жизненные невезухи он смог узнать самого себя. Человек, в сложившемся у него понимании, родился не для того, чтобы бояться жить. И поэтому не считал для себя возможным принимать мышление трусливых людей. Но в тюрьме против массы это не всегда помогало. Против лома нет приема.
Уже поздно ночью после всех процедур его определили в камеру, где было четверо заключенных. Ему было не до них. Кровать у двери была пустая. Он разложил свой изношенный, со сбитым в комки каким-то наполнителем матрас, испускающий неприятный запах, и впервые уснул мертвым сном.
Засыпая, подумал, что такую камеру с малым количеством людей, видимо, его загнали для того, чтобы подвергнуть агентурной разработке. Стража разбудила на проверку. Он оглядел сокамерников, и в голове промелькнуло: «В этой камере не являюсь агентом только я». Очевидно остальные четверо были подсадными утками, и каждый из них, наверное, думает, что агент только он. Для сохранения секретности агентов не раскрывали друг перед другом без особых обстоятельств. Это означало, что кому бы он в камере не доверился, он попадет на информатора. Такая организация оперативной разработки одного человека обычно давала результаты.
Прогулочный дворик представлял из себя участок два на три метра, окруженный серыми шестиметровыми бетонными стенами, сверху крытый железной решеткой. По внутреннему распорядку одного заключенного на прогулку выводить не разрешалось, поэтому, желая пойти на прогулку, Лацору приходилось приглашать с собой сокамерников.
Несколько раз был инициатором и составлял ему компанию один из заключенных по имени Коля. На очередной прогулке он поинтересовался: «Брат, откуда ты?» Лацор отмахнулся: «Ты, наверное, такого места и не слышал - из села Бамут». Коля, как бы от хорошей новости, повеселел: «Ты знаешь, у меня много кентов-чеченцев. Моя кличка «Глыба». Мои друзья называли меня «Бокх Тулг», что в переводе с чеченского означало «Большой камень». В подтверждение своих слов он назвал несколько имен своих друзей, которые были выходцами из села Бамут, а также вспомнил, как гулял там с ними на свадьбе.
Оперативные работники своему агенту в подробностях рассказывают о человеке, которого они разрабатывают. Это для того, чтобы агент при необходимости мог использовать эту информацию для сближения.
Лацор, как бы на радостях: «Вы, наверное, с молодоженами посещали в Бамуте фонтаны, где вокруг стоят высеченные из камня орлы?»
- Конечно, я даже из этих фонтанов по пьянке воду пил.
- А как тебе орлы?
-Как живые! Ну и работа! Фантастика! У меня дома есть фото с друзьями у фонтана с орлами.
Село Бамут лежало у подножия горы, растянутое вдоль горной речки Фортанга. Дома этого горного села отапливались дровами, воду брали с реки. Никаких фонтанов и высеченных из камня орлов в таком селении, как Бамут, и в помине не было.
Агент заврался. Один прыжок и Коля лежал на земле с зажатым горлом. Большой и указательный пальцы правой руки вцепились в шею и четко держали гортань. То ли от испуга, то ли от боли Коля был не в состоянии сопротивляться.
Глыба уже хрипел, когда до него донесся шепот: «Ты лоханулся: в Бамуте никогда не было фонтанов. Ментовская сука, какое задание ты по мне получил?». Коля задыхался и еле-еле прохрипел: «Брат, извини, Брат, все скажу, Брат, прости, клянусь, все скажу». При этом Коля пристально смотрел наверх, ища глазами охранника. Лацор медленно отпустил горло и тоже осмотрелся - охранника не было. Как правило, на маленькой прогулочной площадке сверху охрана появлялась редко.
- Что по заданию ментов ты должен был узнать у меня, «Бокх Тулг».
Глыба еще не пришел в себя от произошедшего и со страхом в глазах лепетал: «Брат, извини, я сам собирался тебе все сказать. Ведь я же не отпирался». Лацор прервал: «Я все понял. Меня ты, как стукач, не интересуешь. Меня интересует, какое ты получил задание?» Дрожащими губами Коля ответил: «Войти к тебе в доверие. Сказать, что через 3-4 дня я выхожу на свободу. Получить от тебя письмо или устное задание для передачи на воле кому-нибудь из твоих близких. Перед уходом из камеры я должен был положить под твою подушку или засунуть в твою обувь пакетик с героином». Лацор смотрел на «Глыбу» безмолвными глазами. Он его не видел, он думал о том, что его не на шутку пытаются обложить.
Глыбу трясло. Он знал, что может произойти в камере, если узнают, что он агент.
- Брат, прошу тебя, я тебе все расскажу, только не говори остальным про меня.
- Не бойся, сокамерники ничего не узнают.
Он, бедный, не знал, что те ему ничего не сделают. Они ведь сами были агентами.
Вернувшись в камеру, Лацор сразу написал три одинаковые записки:
«Уважаемый оперработник,
Ваш Агента Коля, кличка «Глыба» сообщил мне, что получил задание засунуть в мои вещи пакетик с героином. Сообщаю я никогда наркотиками не видел, не трогал и не пользовался.
Просьба оставить меня в покое.
Подпись: Лацор
15.09.1995».
Он заставил «Глыбу» после своей подписи написать «Все это правда», фамилию, имя, отчество и расписаться. Один экземпляр записки он передал «Глыбе» и сказал отдать оперработникам. Второй и третий экземпляры оставил для себя и для адвоката. «Глыба» должен был попроситься уйти из камеры только после того, как Лацор передаст записку адвокату. Эта встреча произошла на третий день. На следующий за этим день из камеры увели «Глыбу». Через несколько дней после этого Лацора перевели в общую камеру, где было 34 койки. Число заключенных колебалось от 100 до 120.
Ознакомительная беседа с «братвой» у него длилась около получаса. «Смотрящим» в камере был грузин.
Круг знакомых, ориентация по жизни, за что посадили, отношение к воровской жизни выяснялись в беседе, которая на первый взгляд, носила ознакомительный характер.
Это был обычный метод, по которому определяли к какой категории отнести того или иного заключенного, прибывшего в камеру. Физические данные, способность логически мыслить и материальное положение играли немаловажную роль в определении достойного места в тюремной иерархии.
При этом в первую очередь ценилась принадлежность человека к преступной среде. Такие размещались в камере на лучших местах.
«Новички, молодые, случайные были вынуждены пристраиваться где-то около входной двери или в проходе. Среднее сословие заключенных объединялось по несколько человек по принципам национальности, места жительства и т.д.
Лацора приняли и определили отдельную койку. То ли из-за правильно поставленного разговора, то ли из-за физической внешность, то ли из-за того, что он – чеченец. Это, несмотря на то, что обычно братве требовалось время, чтобы узнать, кто он по жизни: живущий по воровским законам, или бродяга, или мужик или тот, кто не любит преступников.
Основной состав камеры отдыхал посменно, по 2-3 человека на одной шконке. Остальные, которых не приняли, находили место для сна стоя, или оперевшись об стенку, или сидя на полу, или за общим столом - дубок. И даже таким образом из-за хронического недостатка места для сна и отдыха и неудобств во всем постоянно возникали споры.
Гомосексуалисты, или так называемые опущенные, если отказывались, чтобы их «имели», однозначно спали под шконкой на холодном, особенно зимой, бетонном полу. Их называли «шахтерами». На входной двери в камеру был большой глазок – «шнифт», через который охранники могли в любое время видеть все, что происходило внутри. Круглые сутки у двери, поочередно стояли те, кому это поручали, и они своей спиной закрывали шнифт. Ни днем, не ночью непрекращающийся ни на минуту шум, галдеж и не рассеивающийся сигаретный дым были нормальным явлением.
Унитаз (дальняк), полностью открытый, находился у стенки в углу возле входной двери. Заключенные самостоятельно обвесили его с трех сторон простынями, чтобы человек в туалете как-то был закрыт. Воды в унитазе не было. Только вечером, через окошечко в двери охранники подавали пожарный шланг и заключенные, ответственные за «дальняк», промывали его. Поэтому за сутки фикалии накапливались в большую кучу. Вонь стояла невыносимая.
Положительные пацаны каждую ночь настраивали «дорогу» через окно и, таким образом, по веревке из камеры в камеру передавали записки (малявы). Малявам велся строгий учет. Их регистрировали в специальной тетради, в которую заносили дату поступления, кто отправитель, кто получатель, кто стоял на дороге (на веревке), кто кому передал, и кто принял.
По такой «дороге» часто в небольших пакетиках передавали продукты, деньги и многое другое.
«Дорога» считалась святым делом. Мало кто догадывался, что в веревочную «дорогу», разветвленную, как сеть, между окнами тюремных камер, частенько встраивались оперативники, заняв какую-нибудь камеру, через которую также проходили «малявы», со всеми вытекающими последствиями.
Послания начинались словами: «Мир нашему общему дому и всему воровскому ходу». Это было, как «Пролетарии всех стран соединяйтесь».
У Лацора был жизненный опыт и многие часто с ним советовались. Через месяц он был уже всеми уважаем. Братва не принимала ни одно решение без согласования с ним. В одной из обычных бесед в окружении сокамерников грузин по имени Вахтанг, живший по воровским законам, напомнил: «Все, кто живет на воле, живут на воле и им там хорошо. Это их дом. Таким как мы, бродягам, там нет места. Поэтому тюрьма – это наш общий дом. Если живущие на воле не по воровским законам попали сюда, они пришли в наш дом. В нашем доме мы хозяева, также, как они хозяева там, на воле. Поэтому в нашем доме они должны нам подчиняться и платить». Это было непоколебимое тюремное право преступников.
Лацор серьезно: «Вахтанг, так это камера - наш общий дом?».
- Конечно, брат.
- В свой дом люди приходят по своей воле. Но ведь тебя и меня в наш общий дом приволокли в наручниках, пиная под зад. Видимо, это не совсем наш дом, коль нас сюда притащили. А кто притащил? – Полиция. Куда они нас притащили? Больно им надо тащить нас в наш дом. А может они притащили нас в свой казенный дом?
Затем, улыбаясь: «Что-то брат не сходится».
Такое говорить позволялось только Лацору. С других за это могли спросить, при этом постоянно задавая один и тот же вопрос: «Ты че, умный, да?»
Вахтанг уклонился от спора: «Брат, ладно, ладно, давай по-свойски, тут наши дела. Давай чай попьем».
В этой грязной сложной тесной невыносимой обстановке самое страшное было то, что в основном в камере были деградированные, или полудеградированные люди, которые для достижения своего благополучия могли пойти на любую подлость. У них не было никаких понятий и морали. Они ничем не брезговали. Совесть для них была предметом роскоши.
Как бы то ни было, даже в такой обстановке ему было неприемлемым сидеть без дела. Он, недолго думая, решил сделать для себя что-нибудь полезное – тренироваться во время прогулки, выучить английский язык и научиться играть в шахматы. Наступил черед однообразных дней:
• с утра час тренировки – в основном это разминка, упражнения на растяжку, боксерские движения и отжимания от пола;
• затем завтрак – баланда представляла собой липкую слизистую смесь из вареного пшена, овсянка, иногда картошкой. Вареная картошка в основном была с черными гнилыми пятнами.
Двое готовили для Лацора еду и стирали одежду. Один из них имел погоняло «Семнадцатый». Так его прозвали за 117-ю статью уголовного кодекса, по которой он привлекался за то, что он со своим другом изнасиловал женщину, по возрасту старше их. Она пригласила обоих к себе домой, выпила с ними спиртные напитки, спровоцировала, а затем заявила на них в полицию. Так называемый «повар», получив баланду, промывал эту кашу чистой водой, затем очищал зерна, картошку от слизи, и, насколько возможно, соскребал с картошки гнилые пятна. И только после этого набранную массу повторно варил уже в литровых кружках с чистой водой, используя кипятильник. Туда же докладывали полученные с воли колбасу, лук, чеснок, зелень и другие продукты.
После завтрака Лацор учил английский язык. Когда уставал, играл в шахматы.
В изучении английского языка ощутимую помощь оказал заключенный по имени Сони из Боливии.
Его задержали за наркотики. Сони был в шоке от тюремной камеры и внутренних порядков. Он не мог представить, что людей могут содержать в таких нечеловеческих условиях. «Это не содержание под стражей – это пытка», - возмущался он, - «Как можно молодых людей лет до двадцати пяти, совершивших преступления легкой тяжести сажать в такие камеры? Какими бы честными людьми они бы не были, после содержания в такой грязной среде с воровскими порядками они выйдут глубоко разложенными личностями и станут совершать преступления, будучи уверенными, что этот государственный строй не для них, а для чиновников». И удивленно покачивая головой: «Как может государство, подписавшее Международную конвенцию о порядке содержания людей под стражей, нарушать приняты на себя обязательства?»
«Очень странно», - говорил Сони, - «Но только в России население почему-то боится и бездействует, когда нужно бороться за свои права и за демократию. Только в этой стране люди чувствуют себя плохо, если кому-то не подчиняются. Для них беда, когда нет хозяина».
Со слов Сони Боливия, не очень богатая страна, но тюрьмы у них с нормальными условиями, и правоохранительные органы делают многое, чтобы молодые люди за преступления легкой тяжести не попадали в тюрьмы, не попадали в среду, которая может отрицательно повлиять на них.
Однажды во время обеда он с испугом вскочил, показывая Лацору на большую жирную вошь, упавшую сверху прямо перед ним на дубок. Видимо, вошь оторвалась с чьей-то одежды, висящей над ним. Когда он пришел в себя, он уже с интересом разглядывал насекомое. В итоге он решил, что это маленький таракан.
При очередной бане Лацор организовал, чтобы все взяли свои вещи и заложили в шкафы, где температура поднималась до 150 градусов, чтобы вши и другие паразиты были уничтожены.
По неписанным правилам тюрьмы любой новый человек, попадая в камеру, обязательно должен был рассказать братве о своих проколах, особенно, если он гомосексуалист или продавец наркотиков, или не возвратил карточный долг, или крысятничал (своровал у своих), или что-то другое.
Бывали случаи, когда заключенный укрывал от братвы компрометирующую информацию о себе. Как, например, Лацор, укрывший, что был работником полиции. В основном тайны находящихся в тюрьме, рано или поздно становились известны. В преступном мире люди хорошо информированы о себе подобных. Как правило, заключенные в своих «малявах», которые отправляют по всей тюрьме, называют имена и «погоняла» людей, которых уличили в проколах. Последствия за сокрытие информации о себе наступали немедленно. Таких «братва» или избивала и унижала, заставляла делать все, что заблагорассудиться, или расправа была массовой, после которой не представлялось возможным установить виновного.
В такой безвыходной обстановке Лацор каждый день и час находился под напряжением в ожидании, что вот-вот кто-то укажет на него и воскликнет: «Ментовская сука!»
Трудно в такое поверить, но не только заключенные, даже полицейские не узнали, кем он был в прошлом. Его хранил и берег Всевышний. По-другому, не могло быть.
Всем было известно, что продавец наркотиков на воле обирает наркоманов. Такой в тюрьме должен был каждый месяц в общак приносить установленную сумму денег из тех, что заработал раньше, продавая наркотики потенциальным преступникам, то есть своим.
Если от гомосексуалиста получали согласие на его использование, то в конце хаты ему определяли шконку, которую со всех сторон завешивали одеялами.
Затем желающие посетить «дом» гомосексуалиста устанавливали очередь. Бывали случаи, когда гомосексуалист сам, как девочка, заигрывал и приглашал к себе того, кто ему нравился, или кто принес шоколадку, еду или презент.
Лацор с пониманием относился к заключенным, не потерявшим возможность объективно мыслить. По отношению к остальным делал вид, что «живет по их жизни», по воровским законам.
В тюрьме для нормального существования считается необходимым соблюдать три правила: «Не бойся, не верь и не проси». Он считал, что это правило целесообразно начинать со слов «Не болтай».
В камере находился дагестанец Камиль. Его посадили через месяц после свадьбы за то, что он пошел забирать свой собственный долг. По тому, как он поддерживал свой внешний вид, по его отношению к людям, по его мышлению не было никаких сомнений, что это порядочный человек, каких немного. Без Лацора он не садился есть. Приговаривая «по-братски», всегда делился продуктами, отрезая для него больше половины.
В один из зимних дней на прогулке Камиль начал имитировать приготовление шашлыка. Изображая, как нанизывает на шампуры мясо, затем на огне, якобы, поворачивает их, приговаривал: «Уф! Дым мешает. Лацор, посмотри, вот-вот уже готовый, готовый. Ой, какие хорошие и смачные кусочки! Ты видел когда-нибудь такие? Наливай! Быстро наливай!» Затем они вместе, помогая друг другу, как-бы наливали водку, чокались и, причмокивая, наслаждались вкусным шашлыком. Они улыбались, получали удовольствие как будто на самом деле выпили и закусили.
Кругом были холодные серые стены, от которых исходил спертый сырой запах, а наверху через толстую ржавую решетку виднелся кусочек свободы.
Выйти на волю не было сил. Зато был дух и желание при любой возможности вступить в схватку.
Несколько лет спустя на воле Лацор нашел Камиля и пригласил его к себе на виллу, где тот уже в реальной обстановке приготовил вкуснейший шашлык, вспоминая тюремную имитацию.
Это стоило того. Оба были счастливы, но признали, что в тюрьме шашлык был вкуснее.
Глава VIII
Группа грузин держались вместе и поддерживали друг друга. Для всех был не секрет, что эти ребята средства к существованию добывают в основном преступным путем. Пропагандируя воровские законы, они заставляли окружение с ними считаться и, пользуясь этим, им было легче заниматься беспределом.
Лацор с жалостью смотрел на Валеру, парня 25-27 лет. Это был красивый, высокий, статный, физически развитый блондин с голубыми глазами. Отсутствие родительского воспитания поставило его на путь грабителя. В тюрьму попал второй раз. Один из его близких сокамерников татарин Рашид рассказал, что Валера проиграл грузинам в карты пять тысяч долларов и не в состоянии рассчитаться.
«Когда ты уходишь на прогулку, они его периодически избивают кружками по голове», - резюмировал он.
По рассказу Рашида один из грузинов предложил Валере сыграть в карты в «Очко» (на западе «Блэк Джек»). Валера согласился, думая, что есть карты. Грузин начал: «Так, ну, давай, на кону десять тысяч долларов, по пять от каждого. Ты раздаешь. Дай карту». При этом он тронул руку Валеры и, как бы, взял у него карту и сказал: «Слушай, туз! Дай еще одну». Снова коснулся руки Валеры и сделал вид, что взял вторую карту, рассмотрел свою ладонь, якобы, у него две карты и заявил: «Валера, у меня очко - 21, пришла десятка – я выиграл «Банк». Ты мне должен 5000 долларов. Играешь дальше?»
Валера молча стоял, не соображая, что происходит.
Учитывая, что никакой реальной игры не было, Валера решил отшутиться, но не тут-то было. Его пригласили в круг и объяснили, что, когда началась игра, не нужно было молчать. В тюрьмах нет имитации. Если игра была как бы сыграна, а человек молчал, значит, он лоханулся. Если это так - нужно расплачиваться. Валера объяснил, что у него нет такой суммы. Группу это мало волновало. Валера был обязан достать деньги и отдать долг. В противном случае его ожидали печальные последствия. Когда начались реальные угрозы, Валера испугался и попросил снизить долг. Ребята пошли на уступку и согласились. Теперь это означало, что Валера добровольно, сам, признал долг в три тысячи долларов, которые обещал отдать в течение 15 дней. У него никогда не было таких денег, а на воле не было людей, которые могли бы одолжить ему такую сумму. Образовался замкнутый круг, из которого не было выхода. Его строго предупредили, чтобы о долге никому не рассказывал, что это в его интересах. Могли признать фуфлыжником, а это означало, что камера может сделать с ним все, что захочет. Над ним регулярно издевались, били кружками по голове. При этом за грузинами оставалось право решать, как долго и каким образом они его будут наказывать. Лацор выслушал Рашида и высказал готовность принять участие, чтобы остановить беспредел. Но тюремная этика требовала, чтобы Валера вначале сам дал «обратку» – отпор, и тем самым привлек к спору внимание камеры. В этом случае при разборках Лацору не составляло труда найти ошибки в действиях грузин, и круг бы разомкнулся без потерь с той и другой стороны. Рашид при очередном разговоре с Валерой намекнул дать «обратку». Хорошие помыслы закончились тем, что на следующий день грузины подошли к Лацору и вкратце рассказали, что Валера их должник, что он сам долг признал и что он - «Лох». При этом Рашид лезет не в свое дело и дает ему советы, за этот «косяк» и с него нужно спросить.
Учитывая его дружеские отношения с Рашидом, они пришли к нему за советом. Разборки, которые могли начаться в отношении Рашида, которого Лацор сам подтолкнул на такие действия, ему совсем были не нужны. Был только один путь снять вопрос с повестки дня, и он его использовал: «Рашид, я думаю, такое не скажет. А, если что-то сказал, то, видимо, «Лох» его неправильно понял. Потому то он и «Лох». Рашид – это мое дело, я его знаю и поговорю с ним. Это забыли. Лох - ваш, делайте все, что хотите».
Их это устраивало. Ударили по рукам. Они были удовлетворены. «Лох» перешел в их полное распоряжение. Лацор был доволен: вопрос о Рашиде уже не мог подлежать обсуждению.
Валера, который до этого находился в замкнутом круге, после рукопожатий попал еще под купол.
Как выяснилось много лет спустя, Валера через год вышел на волю. Долг с трех тысяч долларов вырос до 30. Вынужденный рассчитываться Валера по наводке грузин участвовал в грабежах, воровстве и отдал более 25 тысяч. При совершении очередного преступления был арестован и осужден на 10 лет лишения свободы. Видимо, ему по жизни было суждено быть должником. Этого человека тюрьма, как и многих подобных сотен тысяч молодых людей, поставила на путь преступления с трагическими последствиями для себя и общества. И в этом было виновно государство.
«Кривой», мужчина лет 45, у которого была третья «ходка». Он закончил строительный техникум и работал прорабом, собирался жениться. Как-то раз делал строительные работы на даче начальника полиции. И из-за того, что он взял деньги за работу, у него начались неприятности. Его подставил его же мастер, и он получил первый срок 3 года за хищение стройматериалов. И все это устроил начальник полиции.
Что-то произошло в тюрьме, и за 15 лет у него это была уже его третья «ходка». По его стихам можно было наблюдать, что за 15 лет он, общаясь в основном с заключенными и преступниками, понемногу деградировал.
Он неплохо играл в шахматы. По договоренности, когда Лацор проигрывал, он давал «Кривому» три конфетки. Когда выигрывал, Кривой для Лацора писал стихи. Стихов было много. При обысках в камере их забрали. Случайно сохранился один:
Господа! Я буду краток. И
не буду углубляться в палемику,
и отыскивать рамки данного
стандартного кретерия. Но виду
отношений на фоне интутивных
обострений Я дегломбически
изолируюсь от геморойдов и
мамарандумов. Я не
какой нибудь искалом, чтоб
невидеть ваших равнодушных
взглядов но вы как
унионы павшие в дефрозорию
падаетесь сангвенистическим
руинам через парадоксальною дефузию.
Короче Господа! Карету
Мне Карету и насовой
Платок поеду я по свету
Искать укромный уголок.
Глава IX
За семь месяцев Лацора допросили два раза. Показания были одни и те же.
Только через 9 месяцев Лацору разрешили первое свидание с женой.
Оказывается, следователь Прохорова отказывала на все просьбы Бэлы о свидании. Когда Бэла после ожидания в коридоре по три-пять часов встречи со следователем открывала дверь, Прохорова злобно вытаращив глаза, громко говорила: «Закройте дверь с той стороны».
Лацор не удивился отсутствию человечности у этой женщины. Оно и есть оно. И только после того, как следователя поменяли, ей разрешили встречу.
Бэла была похожа на цыганку: в каких-то поношенных вещах с большим платком на голове. Он часто просил Всевышнего, чтобы мать дожила до его освобождения. Бэла об этом догадывалась и начала с того, что мать и все остальные живы и здоровы. Все знали правило и требование Лацора: «Плохие новости сообщать немедленно». Это давало ему возможность не упустить время, оперативно проанализировать ситуацию и принять защитные меры. Он понимал, что жена, не желая портить ему и так жизнью испорченное настроение, может от него скрыть некоторые слишком больные для него сведения. Переспросил. Бэла подтвердила, что и с мамой, и с сыном, и с дочерью все нормально. При этом у нее были очень грустные глаза, из которых медленно шли слезы. Она рассказала, что в день его ареста к ним домой в масках пришли неизвестные люди, представившиеся сотрудниками полиции. При обыске они нашли и забрали деньги, около 715 тысяч долларов.
- Занесли они эти деньги в протокол обыска?
-Нет. Они меня запугали. Сказали, что, если укажут деньги, тебе будут обеспечены тюрьма и Сибирь. Они не говорили, где ты находишься. Я испугалась и подписала протокол обыска, в котором было написано: «ничего не нашли и ничего не изъяли.
- Ты помнишь мою синюю папку, в которой были документы по валютным счетам республики? Где эта папка?»
- Ты знаешь, эту папку они нашли быстро. Она лежала на столе возле компьютера. Двое, которые были в гражданской форме, найдя папку, посмотрели содержимое и сказали: «Все в норме, можно уходить». Но один в маске сказал: «Вы идите, а мы тут на всякий случай произведем обыск». Двое гражданских ушли сразу, забрав с собой папку. А вот те, кто остался забрали деньги.
Его опасения, что вся заваруха вокруг него началась из-за валюты, подтвердились. Двое гражданских, забравших папку с документами были, видимо, работниками ФСБ. И их интересовали только документы, имеющие отношение к валюте. Они свое получили. Он понимал: «С одной стороны, это было хорошо. Люди, который стояли за «валютой» достигли цели, заполучив документы. Он был изолирован и находился в тюрьме. Можно не убивать. Необходимое нашли, и обыск можно было прекратить. Но полицейские, как всегда настроенные что-нибудь урвать для себя, продолжили и обогатились. На этот раз их нюх их не подвел. Война его лишила недвижимости и имущества, а полиция - последних сбережений. Кроме того, навсегда исчезли документы, подтверждающие наличие во Внешторгбанке валюты, принадлежащей Чеченской республике».
Лацор показывал зубы, будто бы он улыбается, слушая информацию, которая раздирала душу.
Этот подарок был вдогонку к его положению на дороге, которая вела его к долгому сроку тюремного заключения.
Его старушка-мать, жена и двое несовершеннолетних детей фактически оставались без средств к существованию.
Получалось: «Чем дальше в лес, тем дальше от дома и от нормальной жизни».
Лацор положил руку на стекло, отделяющее его от Бэлы. Надо было ее успокоить.
- Все ОК. Мы живы и здоровы – это самое главное. Ты же мне веришь?
- Да, Лацор.
- Нам нужно только время, а теперь успокойся. Ты видела протокол обыска? Ты видела, и ты подписала?
- Да.
- А копию дали?
- Нет.
«Все-таки зацепка осталась», - промелькнуло в голове». Этот протокол работники полиции должны были вложить в уголовное дело. А это означало, что в нем будут данные хоть одного работника полиции, участвовавшего в данном мероприятии. Не все потеряно. Это шанс! Их можно найти».
Но этому не суждено было случиться. Перед судом при ознакомлении с уголовным делом Лацор три раза перелистал уголовное дело, надеясь найти протокол обыска. Мудрое решение – им не нужен был никакой след, они сработали чисто.
Виктора и Олега, как им и обещали, отпустили на волю через трое суток содержания под стражей. Они, как и планировалось, сразу написали заявления во все инстанции и подробно описали, как их избили и как от них добились ложных показаний, а также описали события так, как их изложил Лацор. Получив эти документы, следователи, как догадывался Лацор, рвали и метали - их планы не оправдались.
Обоих арестовали за то, что изменили показания. На тот момент для них это было плохо, но на будущее для выстраивания обоснованной защиты – это был единственно правильный путь. Для Лацора злобный шаг следователя водворить Виктора и Олега за решетку дополнительно пошел на пользу. В тюрьме появилась возможность контактировать и консультировать их посредством «маляв».
Таким образом, в течение нескольких месяцев были полностью согласованы мелкие детали будущих показаний при допросе, на очной ставке и в суде. Разногласий не осталось. Позиция Лацора улучшалась. Но было еще одно обстоятельство. Он не знал точно, что сказал Грин.
Лацор, используя адвокатов, свои контакты в тюрьме и связи на воле, организовал, чтобы Грину показали копии последних заявлений Виктора и Олега.
К счастью, Грин понял, что работники полиции не имели цели привлечь к уголовной ответственности Виктора и Олега и защитить его, как потерпевшего. Их целью был Лацор!
Осознав ситуацию, он обратился к прокурору России, где пояснил, что следователь ввел его в заблуждение, напугал и заставил написать показания, не соответствующие действительности. Во всем виноваты Виктор, Олег и их шайка. Указал, что написал записку и вызвал Лацора он. До его прихода с него сняли наручники. Лицо от ссадин затушевали. Поэтому Лацор ни наручники, ни его избитое лицо не видел. Лацор, находясь вместе с ним, тоже подвергался такой же опасности, как и он, со стороны бандитов. Несмотря на это, помог разобраться в споре.
Прошло более года содержания Лацора под стражей, когда после официальных последних показаний стало наглядно - Лацор не виновен. Несмотря на это, никто не собирался его освобождать.
Глава X
Суд состоялся через полтора года. Видимо, двести миллионов нашли своего хозяина, Лацор выпал из игры и стал не интересен. Перед судом при ознакомлении с делом Лацор обнаружил, что в деле отсутствует записка Грина, в которой он приглашал его приехать на встречу к памятнику Пушкину. В деле также отсутствовал его протокол допроса, где он подробно описал содержание записки. Два самых важных документа в его пользу из дела оказались изъяты. Несомненно, это было дело рук следователя. Не задавая вопросов, он повторно просмотрел уголовное дело: ни записки, ни протокола в деле не нашел. Он вспомнил, что в РУБОПе написал объяснение, в котором указал содержание записки. Этот документ был в деле. Видимо, следователь уничтожила записку и протокол допроса, но по своей невнимательности, свойственной людям при совершении подлостей, не обратила внимания на объяснительную. В описи документов уголовного дела объяснительная значилась, как лист дела 37. Текст объяснительной прямо указывал, что в деле должна быть записка с его подписью на обороте.
Он вздохнул с облегчением. Теперь он владел ситуацией. У следователя и оперативных работников подлости оказалось больше, чем внимания.
На сей раз, чтобы не заменили опись документов уголовного дела, Лацор на ней учинил подпись. Затем в протоколе ознакомления с делом записал: «Следователь уничтожил вещественное доказательство - записку от Грина, адресованную мне, которая была передана мною в РУБОП. Наличие этой записки подтверждает моя объяснительная, которая значится в описи документов, лист дела - 37. На описи я учинил свою подпись.
На суде записка обнаружилась. Записка то была, но подпись Лацора на обратной стороне отсутствовала. Чтобы на суде не поднимался вопрос о том, что из дела изъято и уничтожено вещественное доказательство, следователь, вероятно, вызвал Грина и получил у него новую записку со старым текстом и вложил в дело. В обвинении следователя значилось что все трое участвовали в похищении Грина и вымогали у него деньги. За такое преступление полагалось наказание от восьми до пятнадцати лет лишения свободы.
После судебных слушаний прокурор признал, что Грина похитили неустановленные лица, а Лацора, Виктора и Олега виновными в соучастии в незаконном удержании человека. За это преступление полагалось максимум 6 месяцев лишения свободы или штраф.
Суд должен был вынести решение на следующий день. Лацор предполагал, что суд, как обычно, может согласиться и дать срок, затребованный обвинителем. Это означало, что их могут освободить.
На утро следующего дня, перед выездом в суд он достал два яблока, одно отдал Рашиду. Съедая свое яблоко, Лацор подумал: «Всевышним мне было выделено какое-то количество еды, которое я должен был съесть, находясь, в тюрьме.
Полтора года назад, когда меня арестовали, этого яблока не было и в помине. Недавно оно выросло. Кто-то сорвал, кто-то принес на рынок. Купила его Бэла и принесла в тюрьму для меня. Видимо, это последняя моя еда, после которой я могу получить свободу.
Какое это долгожданное яблоко!
Суд приговорил всех к шести месяцам лишения свободы и освободил из зала суда, как лиц, отбывших свое наказание.
Приговор с восторгом встретили родственники и друзья, которые находились в зале суда. Один из близких друзей Лацора Апти спросил: «Ну как здоровье?» Лацор с улыбкой сел на шпагат и сказал: «Суди сам». Апти в возрасте 50 лет рядом встал на мостик и, не поднимаясь, ответил: «Мы здесь тоже не в кукурузе живем». В это время из судебной комнаты вышел судья и, увидев одного исполняющего шпагат, а второго мостик, с улыбкой спросил: «Я не ошибся? Это зал заседаний или спортзал?»
Глава XI
Через полтора года 17 января 1997 г. Лацор вернулся к семье. Сын, которому исполнилось 13 лет, был в старой одежде и сношенных кроссовках, которые давно просили «каши». Если приглядеться, из кроссовка выглядывал кончик большого пальца.
Денег дома осталось полторы тысячи долларов. Только для более-менее приличной одежды Лацору было необходимо около пяти тысяч. Он, можно сказать, был на нуле. Все предстояло начинать сначала.
В возрасте около пятидесяти лет второй раз начинать все с нуля: построить дом, накопить ценности и обустроить свою семью – могло быть невозможно. Обнадеживающих обстоятельств пока не было. Тем не менее он был готов к выживанию и рад, что до этого нуля добрался. Многие прожили, особенно те, кто пострадали, которые так и не доползли до нуля. Он с детства научился отвлекать свое внимание от потерь и с малыми переживаниями переносить неизбежное.
В первую очередь он полетел домой к матери и считал себя самым счастливым человеком в мире, когда увидел свою столетнюю старушку, которая с аппетитом ела вареную курицу с кукурузными галушками, обмакивая все это в бульон с чесноком и картошкой.
Он нагнулся и обнял свою мать. Она плотно обвила его шею своими худыми руками и плакала. Так он, полусогнувшись, простоял более 5 минут, пока она не успокоилась и не отпустила его.
Лацору не понравились простыни на постели матери. Он поехал на рынок и на заканчивающиеся деньги купил по пятнадцать простыней, пододеяльников и наволочек, несколько подушек, матрас и одеяло. Все отдал жене старшего брата и попросил, чтобы постель у матери всегда была свежая.
Лацор периодически вспоминал слова отца, которые он воспринимал с волнением всеми фибрами своей души:
«Сынок, настанет время, когда ты увидишь, как я и твоя мать достигнем такого состояния, что от старости наши действия и поступки будут неразумными. Мы не будем понимать до конца, что мы говорим и что мы делаем.
Когда мы доживем до этих дней, будь, пожалуйста, терпеливым и сдержанным и попробуй понять наше состояние.
Когда наши руки перестанут нас слушаться, мы не сможет одеться самостоятельно. Еще хуже - во время еды мы, может быть, будем пачкать свою одежду.
Вспомни, что это мы научили тебя правильно есть и одеваться.
Если почувствуешь, что он нас исходит неприятный запах, не относись к нам брезгливо.
Вспомни, что несмотря на все запахи, которые исходили от тебя, пока ты не подрос, мы любили, чистили и мыли тебя.
Если мы не сможем хорошо ходить и более того будем спотыкаться, поддержи нас, возьми под руки.
Вспомни – это мы научили тебя ходить и безопасно бегать.
Если ты увидишь, что туго соображаем, говорим невнятно, не уставай слушать нас, попробуй понять и говорить с нами.
Мы же понимали твой детский лепет.
Все наше счастье было и будет в том, чтобы находиться рядом с тобой, разговаривать и видеть твою улыбку.
Твоя улыбка – это самое дорогое для нас в мире. Ни лишай нас этого.
Знай, что когда-то и у тебя настанет такой же день, как у нас, и ты вынужден будешь говорить все, что я говорю тебе, тому, кто должен взять тебя под руки.
Помни, что мы будем не на пути поиска земных благ, а на пути к Всевышнему.
Запомни, сын, так устроено, что дети никогда не смогут сделать для родителей то, что родители сделали для них. Родительские переживания и забота о детях не поддаются оценке. Поэтому только те дети, которые почитают своих родителей, удачливы, они - в числе лучших. Все могут осуждать родителей, но только не дети. Какими бы плохими не были отец или мать, детям не дано право относиться и говорить о них плохо.
У детей, которые не почитали своих родителей, жизнь мерзопакостная при наличии всех материальных благ. И их дети все это будут видеть.
Когда родители состарились, они не могли влиять на происходящие события и были бессильны заставить себя уважать. Но они вырастили Лацора, и теперь он представлял их силу: следил за окружением и требовал, чтобы к его отцу и матери относились хорошо.
Все знали, что Лацор оказывает внимание и помогает тем, кто уважительно и заботливо относился к его родителям, в том числе и своим братьям.
Глава XII
Мать хвалила его жену Бэлу. Лацор и сам знал, что она – на редкость благородная женщина, погруженная в свою семью. Полтора года с периодичностью раз в пятнадцать дней в морозную погоду на улице с пяти часов утра она отстаивала в очереди по два-три и больше часов, чтобы передать ему продукты. За время нахождения его в тюрьме она не посетила не только ни одного праздничного мероприятия, но и не отметила ни один из своих и семейных праздников. Одевалась в поношенные вещи.
Когда он вышел из тюрьмы, они полетели к матери. В московсском аэропорту «Внуково» она случайно встретила двух парней Закри и Ахмеда, у которых брат тоже сидел в Бутырской тюрьме. Они и Бэла хорошо знали друг друга. Больше года каждый из этой троицы в зависимости от того, кто первый приходил к тюремным воротам, занимал очередь друг для друга для передачи еды. Часами простаивая в очередях, они помогали друг другу перетаскивать сумки, разговаривали, советовались. За это время стали почти родными людьми.
Бэла с распущенными волосами, в украшениях, одетая в норковую шубу, выглядела совсем иначе, чем братья привыкли ее видеть возле тюрьмы. Обрадованная, что повстречала их, она, чуть ли не бегом, подошла к ним поздороваться. Они не узнали ее и, полагая, что женщина обозналась, сдержанно отреагировали на ее приветствие, явно не признавая в ней свою старую знакомую. И только после того, как она удивленно воскликнула: «Закри, Ахмед, вы что?! Это же я, Бэла», - было видно, как их изумление нарастало на глазах.
От невероятной радости и удивления оба не знали, что и сказать. После обмена приветствиями и расспросов, Закри обратился к Лацору: «Мы очень рады, что ты на свободе. Мы с Бэлой столько времени провели в трудных ситуациях, и это нас сблизило. Она - достойная женщина. Мы очень рады вас видеть вместе. При таких ситуациях появляется вера в добро и в лучшую жизнь».
Эпилог
Лацор обратился в Московский городской суд, а затем в Президиум этого же суда с просьбой оправдать его. Обе инстанции оставили приговор первого суда в силе. После этого он обратился в Верховный суд России, который отменил приговор суда первой инстанции, определения Мосгорсуда и Президиума Мосгорсуда о 6 месяцах лишения свободы и оправдал его. Через два года в судебном порядке он получил восемьдесят три тысячи долларов в качестве возмещения материального и морального ущерба.
Это тоже стоило больших трудов. Обычно при законных основаниях мало кто мог добиться возмещения ущерба в результате незаконных действий правоохранительных органов.
В течение десяти лет после освобождения он восстановил для себя и семьи достойное материальное состояние.
Легких побед не было.
Если Всевышний захотел тебя сделать счастливым, он поведет тебя трудной дорогой, потому что к счастью нет легких путей.
Подлость в законе
© Copyright: Иса Эли, 2020
Свидетельство о публикации №220103101590
Свидетельство о публикации №220103101590
Рецензии
Уважаемый Иса Эли, благодарю Вас за потрясающую историю о достойном и мужественном герое Лацоре!
Читал, можно сказать, на одном дыхании. Я не имею никакого отношения к тому миру, который тогда окружал участников описываемых событий, поэтому поражался тому страшному, что происходило тогда, да и сейчас есть в системе наказаний. Я горячо сопереживал пострадавшему от произвола и был счастлив, что его освободили. Грамотное поведение умного человека, к счастью имевшего оказавшийся нужным и важным опыт жизни, спасло жизнь не только ему, но и тем, кто был ему близок как родственник, и как порядочный человек.
Можно было бы поспорить насчёт заголовка и поискать более точное название для данного рассказа, но это только моё пожелание. Автору виднее.
Был бы рад получить от Вас личное сообщение.
Геннадий Мингазов 06.02.2022 21:33 • Заявить о нарушении
Читал, можно сказать, на одном дыхании. Я не имею никакого отношения к тому миру, который тогда окружал участников описываемых событий, поэтому поражался тому страшному, что происходило тогда, да и сейчас есть в системе наказаний. Я горячо сопереживал пострадавшему от произвола и был счастлив, что его освободили. Грамотное поведение умного человека, к счастью имевшего оказавшийся нужным и важным опыт жизни, спасло жизнь не только ему, но и тем, кто был ему близок как родственник, и как порядочный человек.
Можно было бы поспорить насчёт заголовка и поискать более точное название для данного рассказа, но это только моё пожелание. Автору виднее.
Был бы рад получить от Вас личное сообщение.
Геннадий Мингазов 06.02.2022 21:33 • Заявить о нарушении
Уважаемый Геннадий здравствуйте .
Ваши высказывания являются ценными для меня.Спасибо.
У вас богатый творческий путь.
Приятно , если не возможно лично , но хотя бы в переписке соприкасаться с многогранным человеком , который приносит пользу своей деятельностью . Вы не ограничили свою активность , а значить не ограничиваете жизнь.
Удачи вам и вашему окружению.
Иса Эли 11.02.2022 11:04 Заявить о нарушении
Ваши высказывания являются ценными для меня.Спасибо.
У вас богатый творческий путь.
Приятно , если не возможно лично , но хотя бы в переписке соприкасаться с многогранным человеком , который приносит пользу своей деятельностью . Вы не ограничили свою активность , а значить не ограничиваете жизнь.
Удачи вам и вашему окружению.
Иса Эли 11.02.2022 11:04 Заявить о нарушении