Глава 4. Часть IV. Баллада Генгеля Ланера

- Что же, - приподнялся с фужером в руках Гера, - день вашей свадьбы хотелось бы дополнить следующим…

Вечером, когда гремели сервизы, когда жглись свечи, когда на скатерть в их свете опускалась дымка, а стол ломился от купленной еды, Гера вспоминал, как в недалёкие времена, он, вместе с Сайтко, сидел у края и покачивал головой. В подвале.

- То, что мы сейчас чувствуем, нашу заботу и верность в друг друге, нужно не только отметить… Но и сохранить. На сегодня, на завтра. И пронести ещё очень долго. Чем дольше, тем лучше. И в заключение…

Впредь года прошли чередой. Они сложны, но Гера возлагал надежду, единственную надежду. Что в тот подвал они никогда не вернутся. И покуда время не докажет ему обратное, Гера будет верен своей надежде. Он и вся семья Ланер.

- Спасибо, Гера. – Легко поклонилась Ринка выходящему из стола человеку с тростью.

- Виктор Фёдорович, – Гера сел на вторую ступеньку, слегка поджав ноги. – Подайте гитару.

- Как пожелаете, господин Гера.

Эта была старая испанская шестиструнная гитара, без мастера не годная к делу, гитара без истории. Отверстие для шестой струны оказалось чуть расколото, вес удерживал глиняный камешек с пропилом. Струны торчали во все стороны. Гриф тоже расхлябался. И думалось, она испорчена.

Но, не прошло и пяти минут, гитара заиграла свежо и глубоко. Это прежде мало походило на музыку. Случайные колебания превращались в гармонику, накладывались в единой, пока ещё мажорной тональности. «Только бы не лопнула», – молился Гера, оборачивая первую, тончайшую из шести, струну внутри коклковой коробки. На ней и строится мелодия.

И здесь Гера поставил палец на второй лад четвёртой басовой струны, полилась музыка. Он перебирал три струны пальцами медленно, осторожно. Напевная мелодия превратилась для Патрисии в колыбельную, для остальных она была успокоением. Строй виолончели, непривычно переложенный на гитару, подхватываемый обертонами, прижился хорошо.

- В жизни есть одна причинность, совершать всё без причины.

Указательный палец опустился на струну ниже. Мелодия перескочила ниже вслед за ним и сейчас из-за заскока на октаву выше слышалась громче и живее, хотя динамику Гера оставил прежнюю.

- То, что было, то проходит, жизнь нечаянно уходи.

Дальше Гера дошёл едва ли не до края, средним пальцем зажав вторую струну на третьем ладу. Темп усилился. «Колыбельная» себя выдала.

- Кем мы стали, или будем? Научусь ли верить людям?

И снова к третьей струне, ко второму ладу.

- Я не знаю, и возможно, верить людям невозможно. Не так просто? Нереально? Ночевать где буду завтра?

Произошло нечто невероятно. На одном дыхании Гера пропел: «Этого не знаю». Вместе со строкой рука его быстро прошлась по второй и первой струне так, что никто и не заметил. Но мелодия была слышна. Гера взял ноту «си» на открытой второй струне, зажал её на втором ладу, сыграл открытую первую, безымянным перешёл к четвёртому ладу второй и закончил фразу, зажав на втором ладу первую струну, отпустив в конце. Он сыграл восходящую гамму.

- Но… - подхватил Гера ре-бемоль на второй струне.

Не отпуская пальца, он прошёлся по всем струнам. На нотном стане такое точно бы связали легато, а средний палец сменил указательный и закончил фразу на третьем ладу второй струны в ноте «ре».

- Вспомнят.

Музыка вскоре сменилась чистым вальсом в три четверти. Правда, для столь быстрого темпа лучше бы подошли шесть восьмых.

- А…

Встрепенулись третья и зажатая на третьем ладу вторая струна.

Полностью пройдясь от второй ступени лада , и взяв ноту «фа» на первой струне, Гера вернулся в изначальную позицию.

- Я и не мог…

Второй раз он сделал аналогично, только остановился на тонике.

- Я и не мог. – Вся рука, зависая на первом ладу второй струны, слегка сжалась.

На сей раз от тоники Гера добрался до ноты «ми», открытой первой струны, лихо скользнув пальцем по второй, и снова задумчиво продержался у ноты «си», но, наконец, закончил и эту фразу на тонике, как часто и происходит в музыке.

- Поверить чуду. – После ему оставалось проиграть эту песню в нескольких разных тональностях, в чём труда не состояло. – И, жизнь я свою, что за версту, впредь не забуду. Сон, в жизни моей, в жизни моей в явь претвориться. И, за столько дней, за столько дней что-то случится. Что-то случится…

За столом не утихали споры.

«А что это за песня?», – спросил шёпотом обычно молчаливый Виктор Фёдорович. «Понятия не имею», – ответила Патрисия, едва не кубыльнувшись назад себя с тарелкой супа. – «Но он поёт её каждые пять лет».

Улыбка у Ринго растянулась до ушей. Боязни ушли, жизнь началась. Ему же с Ринкой и Сильвией навряд ли хотелось особо говорить в кругу остальных. Только Сильвия разговаривала с Аюной. И если первая, прямо скажем, вдарилась во смех, то вторая скромно хохотала. Ринка, не смыкая глаз, ловила бабочек, а Патрисия с Сайтко играли в карты на украденные младшим дарованием деньги. Виктор Фёдорович и не отличил бы их от обычной французской семьи.

Но врасплох всех застал отчаянный крик…

- Гера!

Рагуила.

В недорогом пресловутом пиджачке, накинув сумку через плечо, через задний вход прошла знакомая фигура, и остановилась, поняв, что прибыла не вовремя. Головой Рагуил не двигал, но глаза носились неестественно.

- Госпожа Ринка? – Взгляд Рагуила застопорился на праздничном столе. – Меня не уведомили о вашем присутствии. Искренне извиняюсь.

- На вас… – Сблизившись взглядом с Рагуилом, Ринка перестала моргать. – Кто-то напал, господин Рагуил?

- Откуда вы…? Ладно, это глупости. – По холодному лбу Рагуила, с которого так и лились ручьи пота, Гере стало ясно, что его коллега попал в серьёзное положение. – Мой штат подчинённых сегодня в непригодном для работы состоянии. Мы заняты погрузкой Лура. Завтра он будет ваш. На нас просто напали какие-то бандиты, сущие глупости. Поэтому я и зашёл проверить всё ли живы.

Окружение смотрело на Геру. Гитару пришлось оставить. В приглушённом свете поднялись края чёрного пальто. Тёплые золотистые глаза раскалились и мягко охладели. Зевнув, человек с тростью раскинул руки по обе стороны, представ в полный рост.

- Рад, что наши отношения остаются хорошими, раз вы поспешили ко мне.

- Никаких «отношений», как вы выразились, Генгель, у меня с вами нет. Лишь каждодневное нарушение этики с вашей стороны. Совершенно неуместно…

- Совершенно неуместно, правда, крайне интересно, что же остаётся нам?

Рагуил обдумывал очередную попытку ответа Гере, но тот молчал. Не оборачиваясь, голову вверх подняла Аюна. Вот кого стоило боятся. Рагуил стремглав отошёл от неё на метр ради своей же безопасности.

- Значит, госпожа Рахель вам уже отказала?

- У госпожи Рахель, уверен, вы знаете, госпожа Тио, несколько иной подход к такого рода вещам. Да, она отказала! – Проругался в пол Рагуил. – Я зашёл заодно передать Генгелю рукописное послание. Мы не смогли его расшифровать.

- Принимается, господин Рагуил.

Послание представляло обычный клочок бумаги, на котором было написано от руки одно короткое предложение, на обратной стороне значился адресант: «Передать Генгелю Юст-Ланеру». Покружив рукой, Гера осознал, что не вытянет из воздуха ответа, и, открыв парадную дверь, он поспешил оглянуться напоследок с доброй улыбкой.

- Похоже, ночью мне придётся поработать. Прости, Ринго, я должен спешить.

Брат поднялся и помахал в ответ.

- Если бы не ты Гера, сидеть бы нам сегодня не за столом, а в тёмном углу. Спасибо за вечер! Сам справишься?

- Справлюсь. – И дверь захлопнулась.

Ступив на холодное проветриваемое ночное подворье, он поднял руку ввысь, к звёздам. Предложение было написано на первой форме ирвинского языка. Даже Сайтко не дано прочесть. Отправитель говорил Гере:

«Двадцать два часа и тридцать минут. Двадцать градусов от Порримы и тридцать градусов от города Арих. Мы не закончили разговор».