Король мечей - глава двадцать вторая

***
Скрывать было нечего. Робин взглянул на свое кольцо. Асуанский изумруд в свете масляной лампы казался темнее обычного.
– Откуда? – не выдержав молчания, повторил старик.
– Любимая подарила.
Черные глаза сарацина вспыхнули.
– Как ее зовут?
– Ясмина.
Старик угрожающе двинул мечом, его бойцы сделали полшага к Робину, но сарацин остановил их взглядом.
– Лжешь. Это кольцо ей подарил сам Салах ад-Дин, она гордилась им и никогда, ни за что на свете никому бы его не отдала.
– Она умирала и понимала, что умирает.
– Как это случилось? Когда? – сарацин прожег Робина глазами, потом, повернувшись к своим людям, бросил им что-то на незнакомом языке. Они отступили и убрали оружие в ножны. Робин даже в чахлом свете лампы видел, что лицо бойца, которому он распорол руку, стало из смуглого серым.
– Перевязать бы его, пока не истек кровью.
Старик, кивнув, снова сказал что-то своим людям, и те тут же исчезли в комнате, закрыв за собой дверь.
– Идем вниз. Расскажешь мне все. И не вздумай лгать.
– Мне нечего скрывать, – Робин, пожав плечами, убрал нож, потом спокойно подобрал выбитый из руки меч. – Идем. Меня зовут Робин, хотя, если ты зачем-то охотишься за моей башкой, то наверняка это знаешь.
– Ахмед. Идем.

Продолжение - двадцать третья глава: http://proza.ru/2020/11/12/387
Никогда за все эти почти десять лет Робин не рассказывал никому подробно о смерти Ясмины. И с Уиллом, и с отцом Туком он обошелся всего парой слов, но сейчас Ахмед буравил его взглядом.
– Она сказала «дай руку», – пробормотал Робин, не поднимая головы. – Последнее, что она сказала. И сама надела мне это кольцо. Серьги у нее, кольцо у меня.
– Все случилось быстро?
– Да.
Глаза Ахмеда чуть смягчились.
– Она была женой моего приемного сына, Мурада. Единственной. Мурад мог бы обеспечить и четверых, но никто другой ему не был нужен. Знал ты про Мурада, Локсли?
– Да. Она и в Англию-то приехала, чтобы отомстить за него.
– Не поверю, что Ясмина не добралась до того, кого искала.
– Добралась.
– Тогда почему Мазер еще жив? Она хотела его расстрелять, привязав к дереву. Сделать с ним то же, что и он – с Мурадом.
– Я сам его расстреливал.
– И где была твоя хваленая меткость?
Робин ответил, по-прежнему не глядя на старика:
– Когда я пробирался в дом к Мазеру, чтобы его связать и привезти Ясмине, – знал, что у него две маленькие дочки. Но не знал, что у них нет матери, – он наконец поднял голову, спокойно посмотрел на Ахмеда. – Я сам уговорил Ясмину оставить его в живых.
– И она согласилась?
– Да.
– Когда мы нашли Мурада, он был еще жив. Мазер и Ламбер со своими людьми привязали его к лавру, на жаре. Потом Мазер всадил в него несколько болтов. Ни одной серьезной раны на Мураде не было, но он весь день провел под палящим солнцем, без воды, и потерял столько крови, что мы уже ничего не могли сделать. Он был мне как приемный сын, мы с ним оба из Тикрита. Ты слышал, где Тикрит?
– Да.
– И мы с Мурадом оба – курды. Но для вас все, кто с востока, – сарацины, – буркнул старик.
Робин покачал головой:
– Нет. Хотя да, Ясмину тоже все называли сарацинкой, несмотря на то, что она из Персии.
– Вот именно. Мурад знал, что Ясмина будет мстить. И, пока еще мог говорить, просил меня остановить ее. Но ее разве остановишь, – Ахмед снова что-то пробурчал. – Она была злопамятна и мстительна, так часто случается с рожденными в ноябре. И все, кто ее знал, понимали – это с Мурадом можно схлестнуться, а с ней лучше не связываться. Ясмине повезло больше – к ней мы успели вовремя. Мазер бросил ее на дороге между Тиром и Акрой. Я схватил ее, перебросил через седло и повез в Акру к знакомой травнице из франков. Та дорого брала, но быстро ставила на ноги. Потом, окрепнув, Ясмина рвалась найти Мазера, но уехать смогла только после смерти Салах ад-Дина. Мы простились в Дамаске, и с тех пор я ничего о ней не слышал.
– И ты все это время был наемником?
– Я делал то, что умею. Иногда учил других. Те трое, что тебя поджидали, – так, слабаки. По-настоящему сильные парни ждут на дорогах в Йорк и в Лондон. Я думал, ты скорее появишься там.
– Но сам ты поехал сюда.
– Просто переночевать, мул не дотянул бы дальше, – Ахмед помолчал, рассматривая собеседника, потом продолжил. – Пути и заказы привели в Нормандию, я там даже почти обосновался. Провел несколько лет, набрал много разных людей. И франков, и саксов тоже. А несколько дней назад узнал, что Мазер жив. Он сидел в темнице в Руане и стал у тамошнего тюремщика, бербера, расспрашивать, кто бы мог помочь ему от тебя избавиться.
– И ты согласился.
– Почему бы и нет? – удивился старик. – Его-то самого я всегда успею убить, а деньги лишними не будут. Мазер не знает меня в лицо. Это я его видел, а он меня – никогда. Встретились, договорились.
– Ну ты не продешевил, надеюсь.
– Я верну ему больше, чем взял в задаток.
– Передумал выполнять работу?
– Не дурачься. Она любила тебя, иначе никогда не надела бы тебе на руку это кольцо. Если уж кого и полюбить после Мурада, то тебя. Я верну Мазеру задаток. С лихвой. А потом убью его с чистой совестью.
– Нет. С ним я сам расправлюсь, – Робин выпрямился, посмотрел на старика и замолчал. Ком в горле прошел, сейчас ему страшно хотелось есть, если уж не удалось лечь и отоспаться. И не какую-нибудь тощую курицу из похлебки, а здоровенный кусок жирной свинины с кружкой вина покрепче. Но из уважения к Ахмеду он не просил пока у хозяина ни свинины, ни выпивки. – Ясмина отомстила ему за твоего приемного сына. А я отомщу за нее.


***
Ноттингемский шериф рассматривал крестьян, медленно переводя взгляд с одного на другого. Зигфрид Мазер молча стоял у него за спиной. В глубоком подземелье старого замка было сыро и холодно. Кое-где на стенах, словно испарина, проступала вода. Небольшой подвальный зал был освещен четырьмя факелами. Несколько крестьян из разных деревень стояли под присмотром стражников, не смея шелохнуться. Все, как на подбор, среднего роста, светловолосые, стройные. Всем на вид было где-то от сорока до сорока пяти.
– Вон тот, – негромко сказал Мазер, наклонившись к самому уху шерифа. – Крайний слева.
– Думаете? Который рядом с ним – тот куда прямее держится.
– В петле осанка не видна, милорд. А левый еще и лицом немного смахивает. Немного, но все же. Если еще щетиной зарастет, а потом рожа в крови будет, то и не отличить.
– Хорошо, пусть левый, – кивнул шериф. – Всех уведите и вышвырните отсюда к чертям, оставьте только вон того, слева.
Он снова повернулся к Мазеру.
– Вы говорили, что все эти – без семей?
– Да. Я велел командиру ваших стражников все проверить и выбирать только тех, кто из дальних деревень и живет бобылем. Их мало кто хватится. И с ними куда меньше вероятности, что на рыночной площади в минуты казни окажется кто-то из родных или знакомых.
– Когда вам обещали покончить с Локсли?
– Через пару недель, не больше. Три дня из этого срока уже прошли.
– Эх, хотелось устроить казнь к какому-нибудь празднику, но не выйдет. День всех святых только что был, а до Рождества еще слишком далеко.
– А ноябрьская ярмарка? Всю неделю в городе шум, гам и суета. Самое время.
– Пойдет, – согласился шериф. – Сегодня же велю объявить о предстоящей казни.
– Не стоит этого делать заранее.
– Почему?
– Хоть и прошло десять лет, но у Локсли могли остаться тут друзья, люди из его шайки и еще кто-нибудь. Если вдруг о казни станет известно заранее – кто их знает, этих людей, вдруг решат его спасти. И раскроют подмену.
– Верно, верно.
– И еще, – добавил Мазер. – При стражниках, да и при всех прочих, говорите, что это именно Робин Локсли, – он хмыкнул, указывая на крестьянина, который стоял в другом конце зала и не слышал разговора.
Шериф кивнул.
– В подземелье его, – рявкнул он, обращаясь к застывшим у входа фигурам с алебардами. – Отдельно от всех, в самую дальнюю каморку с дверью.


***
Пьер в который раз вытер о штаны вспотевшие ладони. Ему было не по себе перед дальней дорогой. Одно дело – ехать вместе с бывалыми людьми, и другое – самому. Хотя хорошо, что рядом не будет этого графа Хантингтона, которого Пьер невзлюбил с первой же минуты. Если бы той ночью граф его не выследил – Пьер открыл бы ворота, и никто никогда бы не узнал, что это его рук дело. Хотя нет, разговор с отцом Изабель был при Жанне, она все слышала. Он вспомнил ее колючие синие глаза, снова вытер ладони. Как раз с той ночи ее словно подменили. Если раньше она, хоть и прохладно, но все-таки говорила с ним, отвечала, пару раз даже принимала его подарки, то с той ночи Жанна и знать его не хотела. Ну еще бы. Он в ее глазах – предатель. А этот чертов граф-разбойник, вытащивший ее в одиночку из лап наемников, – защитник и спаситель.
Пьер чувствовал, что ему нужно выпить, чтобы собраться. Идти в «Восемь лап» пока не хотелось – там мать собиралась в дорогу и все никак не могла наговориться и проститься с Дженни, с которой очень сдружилась за то время, что провела в Ноттингеме. Обойдя рыночные ряды, Пьер, не знавший города, заплутал, не понимая, куда направиться и где можно найти кружку пива. Он стоял, разглядывая ближайшие дома, когда услышал рядом шаги и громкий хохот. Обернувшись, Пьер увидел троих рослых и очень крепких парней. Стражники.
– Добрый день, – обратился он к ним с вежливостью иноземца. – Я нездешний, а вы точно знаете, где тут можно выпить кружку пива.
– Еще как знаем!
– Тебе попроще или посолиднее?
Пьер даже растерялся:
– Это как?
– Если попроще – дуй в «Восемь лап». Вон по той улице, обогнешь рынок, там спросишь. Если посолиднее – ступай с нами. Мы идем в «Поход на Иерусалим». Чуть подороже, но и место поприятнее, не такой убогий проходной двор.
Кивнув, Пьер двинулся следом за стражниками. «Поход на Иерусалим» и в самом деле оказался заведением посолиднее, чем харчевня Дженни и Уилла. Пьер устроился за соседним столом напротив стражников, попросил большую кружку пива и попытался собраться. Он справится. Конечно, он справится. И Жанна увидит, что на него можно положиться. Все получится. Он умеет править повозкой и обращаться с лошадью. Вполне сносно говорит по-саксонски. У него даже сейчас, после покупки повозки, достаточно денег на дорогу и на переправу через пролив. А уж в родной Франции они с матерью точно не пропадут, доберутся. Пьер отхлебнул еще пива, выдохнул, успокаиваясь. Жанна еще сто раз пожалеет, что не замечала его.
Он медленно допил пиво, опустил кружку. Пора было возвращаться. Стражники за соседним столом гоготали, Пьер не все понимал в их быстрой речи, но вдруг, услышав знакомое имя, насторожился.
– Да ну, правда, что ли? – переспросил один из парней. – Говорят, о нем лет десять ни слуху ни духу не было. Я его и не видел никогда, маленький был, только песни помню.
– Точно, – уверенно кивнул другой. – Вот объявился, и шериф его тут же сцапал. Пока держат в подземелье, а к ярмарке повесят. Я сам видел, как его провели по коридору и затолкнули в каморку. Пинком в задницу.
– Посмотрел бы я на этого героя!
– Да не на что там смотреть. Тощий, белобрысый.
Стражники снова дружно захохотали.
Первым порывом Пьера было скорее, со всех ног, бежать в «Восемь лап» и рассказать Уиллу Скарлету об услышанном. Но он тут же передумал. Кто может узнать, что он слышал этот разговор? Никто никогда не узнает. Он сейчас спокойно дойдет до харчевни, простится со всеми, запряжет лошадь и тронется в путь. И через несколько дней они с матерью будут уже в родной деревне. Мать наконец обнимет свою Изабель, за которую так волновалась. Пьер увидит Жанну и добьется, чтобы она его выслушала. Заставит. Силой заставит. А графа Хантингтона, он же Робин Локсли, вздернут на площади во время ноябрьской ярмарки. Туда ему и дорога.

Продолжение - двадцать третья глава: http://proza.ru/2020/11/12/387