Радость души в стихах Фета

    Понятно, что стихи Афанасия Фета основаны на лично переживаемых чувствах, но также важно что чувства он способен самопроизвольно индуцировать в своей душе – то есть, намеренно обрести отраду в том прекрасном, что присутствует не всегда очевидно и требует внимания и/или времени для понимания наблюдаемых явлений, приносящего душевное равновесие и удовольствие. Приведу несколько, наиболее характерных примеров.

Что молчишь? Иль не видишь – горю,
Всё равно – отстрани хоть, приветь ли.
Я тебе о любви говорю,
А вязанья считаешь ты петли.

Отчего же сомненье своё
Не гасить мне в неведенье этом?
Отчего же молчанье твоё
Не наполнить мне радужным светом?
   
Может быть я при нём рассмотрю,
В нём отрадного робкого нет ли…
Хоть тебе о любви говорю,
Но вязанья считаешь ты петли.

Казалось бы «что молчишь? Иль не видишь…»  звучит довольно грубо, но грубости у Фета нет в принципе – это не произносится вслух, что далее становится совершенно ясно. Автор думает: может мне пересмотреть отношение к её молчанию, попытаться понять его природу – возможно оно вызвано вовсе не безразличием, а смиренной робостью, характерной для нежных и застенчивых людей. При этом он допускает возможность счесть это молчание просто мелочью и забыть про него, «погасить» недовольство. То есть можно настраивать себя определённым образом, и надо верить, – но и дать себе возможность при этом удостовериться в реальном состоянии дел.


Когда смущённый умолкаю,
Твоей суровостью томим,
Я всё в душе не доверяю
Холодным колкостям твоим.

Я знаю, иногда в апреле
Зима нежданно набежит,
И дуновение метели
Колючим снегом закружит.

Но – миг один, и солнцем вешним
Согреет юные поля,
И счастьем светлым и нездешним
Дохнёт воскресшая земля.

Переведём это в прозаическое русло: ты ко мне холодна, но у меня всё-таки остаётся вера в то, что со временем ты сменишь гнев на милость, также как в природе за тягостной зимой приходит счастливая весенняя пора.
Но почему же «Я всё в душе не доверяю»? Тем более, когда здесь ещё и «всё», означающее, что «суровость» зашла далеко. Позволю себе высказать мнение, что Фет верит в понимание душой одного человека чистоты помыслов души другого. При этом конечно допускается, что можно ошибиться (сама ошибка такого рода простительна поскольку оправдана благими помыслами): «Иль это страсть больная солгала / И жар ночной потухнет в песнопеньи?»

Ещё одно прекрасное стихотворение, иллюстрирующее сказанное выше, в данном случае касающееся также и непонимания его «сердца», то есть чувств, другими людьми, и, вместе с тем, вере, что он и без людей будет счастлив созерцанием явлений природы:   
 
Летом мы шли по тропинке единственной
    В поздний и сумрачный час.
Я посмотрел: запад с дрожью таинственной
               Гас.

Что-то хотелось сказать на прощанье, –
    Сердца не понял никто;
Что же сказать про его обмиранье?
              Что?

Думы ли реют, тревожно-несвязные,
    Плачет ли сердце в груди, –
Скоро повысыплют звёзды алмазные,
              Жди!

Дар трепетного, и в некоторой степени мистического, восприятия Афанасием Фетом наблюдаемого в природе, в частности в «таинстве» ночи, как и способность чутко улавливать реальные, при этом «нездешние», высоконравственные проявления чистых сердец приносит умиротворение его душе.