Альтовый ключ. Повесть. Глава 14

14.
Долгожданный день настал. С самого утра в концертный зал, где должен был выступить оркестр Зарнихина, стали стекаться репортёры. Операторов и людей техники пришло не так много: трое или четверо – согласитесь, недостаточно для записи симфонического оркестра. Однако это и к лучшему, думал Григорьндрейч, меньше будет суеты. Зрителей в зал не приглашали, мероприятие было чисто техническое.
За несколько часов до начала дирижер лично убедился в том, что в зале не будет посторонних. Его интересовал только один завсегдатай – Ким, но сегодня ему пришлось бы крепко постараться, чтобы создать конфликт на съёмочной площадке. Жаль, что не в силах Зарнихина вызвать специальный наряд полиции для охраны своих артистов, а то бы он с радостью этим воспользовался.
Солист, Ярослав Темьянов, беспокойства не проявлял. Напротив, вёл себя весело, непринужденно. Зоркий глаз мог бы заметить, что футляр, с которым Ярик пришел на репетицию, чуть крупнее, чем обычный. Ещё бы – ведь в нём было два инструмента!
Григорьндрейч о сюрпризе пока не знал, к счастью для себя. Он сосредоточенно причесывался перед зеркалом, стараясь пригладить все завихрения и создать на голове что-то в стиле 50-х годов.
Женя канифолил смычок и приставал к соседке с интимным предложением подправить подставку. Галя отшучивалась. Пётр Николаич со второго пульта брюзжал что-то насчет погоды, хотя погода была прекрасная. Лауреано, отложив контрабас, рассматривал люстру и делал предположения о том, сколько такая махина потребляет ватт.
Духовики настраивались. Скрипачи обсуждали прошедший конкурс Венявского. Двое альтистов повторяли спиккато[li] в трудных местах. Всё было готово к началу.
Григорьндрейчу сунули микрофон и попросили рассказать что-нибудь. Григорьндрейч откашлялся, широко улыбнулся, так что уголки сомкнутых губ едва не встретились за ушами. Затем он посмотрел в публику и произнес речь. Воспроизводить мы её здесь не станем. Она была посвящена проблеме эстетического воспитания современного человека. В своей речи Зарнихин старался не горячиться и поберечь силы. Закончил он так:
– Сегодня почти каждый из нас слушает музыку в наушниках. Как только появляется какая-нть свободная минутка – человек хватает плеер и заполняет ее ударами ритм-секции. Мы разучились играть паузы. Мы не можем слушать тишину, она тревожит нас, потому что в тишине, как известно, рождаются мысли. Поэтому сейчас мы начнем с произведения, где все звуки выходят из тишины. На сцене – Ярослав Темьянов!..N-ский симфонический оркестр!!!.. И Григорий Зарнихин, - добавил он шепотом.
И, лихо развернувшись на 180 градусов, прямо без ауфтакта, послал в оркестр звуковую волну. Отразившись назад, она зазвучала тихим виолончельным tremolo[lii]. После к нему присоединились альты и кларнеты. За ними – скрипки. А затем вступил Ярик.
Все, кто присутствовал на последней репетиции, заметили, как изменился характер звучания. Теперь это был не монолог блестящего солиста, но рассказ стародавних времен, принесенный на ладони, словно бережно собранные нотные листочки. Это исполнял уже не просто лауреат международных конкурсов, а опытный, серьезный музыкант. Но подождите… ведь и сам инструмент был другим?
Григорьндрейч, единственный человек, стоявший лицом к Ярику, увидел и понял. Ярослав играл скрипичную партию на альте.
Так звучал инструмент Марины Леонидовны, словно сделан он был не из грубого, плохо обточенного дерева, а из нежнейшей грушевой породы, которую, говорят, применял сам Амати. Но разве только в материале дело?.. Этот альт был сотворен старым мастером с такой любовью, что её хватило на всех, кто был в этом зале. И на всех, кто потом слушал этот концерт по радио или телевидению.
И когда отзвучали последние ноты, Ярик поклонился, расправил чёрную шевелюру и объявил в микрофон:
– Прозвучали Вариации для скрипки с оркестром на тему Марины Сурдинской. Я скажу пару слов о ней, прежде чем продолжить.
Марина Леонидовна вырастила немало талантливых скрипачей и альтистов, многие из них выступают по всей России. Мелодия, которую вы только что слышали, это единственное из её сочинений, дошедшее до нас. Ноты этой мелодии записаны внутри инструмента. Да-да, прямо в самом альте. Этот альт я держу сейчас в руках.
Оркестранты оторопели. В замешательстве были и журналисты, впервые видевшие, чтобы скрипач играл на альте или наоборот. Женя со своего места смотрел на Григорьндрейча и подмигивал ему, а Григорьндрейч только бровями пожимал. Кажется, теперь он понимал, что за чехарда едва не разразилась во вторник вечером. Ярик продолжал:
– Альт, на котором играла Марина Сурдинская, был бережно сохранён её близкими, один из которых среди нас, это концертмейстер группы виолончелей, Женя Грицай…
Ой, не стоило этого говорить, не стоило! На словах "концертмейстер группы виолончелей" за кулисами послышалась возня, и на сцену выскочил – опрометью выскочил –
Угадайте, кто?!
Угадали. Ким Иволгин.
Но как, ёлки-палки, как он проник в концертный зал??
Да очень просто. Позади сцены проходит служебная лестница, которая в то время была открыта прямо в город: через неё рабочие проносили цемент с одной улицы на другую[liii]. Сквозь эту-то лазейку Ким и попал в зал. Поначалу он незаметно держался за сценой, но услышав, как Ярик объявляет настоящего автора, весь аж позеленел от злости. К тому же автором был не его тесть, а совершенно незнакомый человек!
Выходит, у него нет никаких прав! Так ведь его и в преступлении обвинить могут! Ким отчаянно заскрипел зубами.
Ещё можно было уйти и не создавать шума. Но тут Ярик начал рассказывать о Жене, и Иволгин совсем потерял голову. Он бросился на сцену, пробежал между трубами и первыми скрипками, сбил с ног дирижера и врезался в группу басов. Послышались крики, громче всех заверещала Катя-кларнетистка. На мгновение всем показалось, что случился какой-то катаклизм, стихийное бедствие. Но это был не ураган и не землетрясение, это был просто несчастный человек, доведенный завистью до потери рассудка. Зарнихин выглянул из партера, куда его отбросило, и увидел, как Ким с исказившимся лицом вырывает у Жени виолончель. Всё произошло так быстро, что никто из музыкантов не успел вовремя отреагировать. А журналисты продолжали снимать!! Ярик положил альт и, взяв Кима под мышки, стал оттаскивать его назад.
Послышался звонкий хруст. Женя покрутил кистью, проверяя, нет ли вывиха, и заметил, что с часами что-то не так. Цифры исчезли. Стрелка барометра медленно, толчками, продвигалась от «БУРИ» к «ЯСНО» в обратную сторону. Причиной этому было прикосновение Кима к циферблату.
Две силы – одна доблестная, полная радости и света, другая – пораженная чахлым вирусом эгоизма – сомкнулись в нем и теперь спорили между собой. И по мере того, как они боролись, в глубине стеклышка появилось изображение. Сперва отдаленное, похожее на почтовую марку, но вот уже оно размером с небольшую фотокарточку… Что на ней изображено? Смотрите сами!
Мост над Волгой. Багряный отблеск луны над застылой водой. Белая колоколенка, словно тура шахматная. На деревянном причале награждают участников музыкального фестиваля. Это 1982 год. Жене 24 года, он заканчивает Гнесинку. В его руках – кубок в виде серебряной флейты Пана, на носу – скреплённые пластырем очочки.Чуть поотдаль стоит 16-летний Ким, на его лице невесёлая ухмылка: они с Женей разделили второе место. Первое не присудили никому, вот это-то и гнетет парнишку.
«Так не бывает, чтобы мы играли одинаково! Или ты, или я!» – думает Ким Иволгин.
И в этом его главная ошибка. Ему бы радоваться, что он сравнялся в мастерстве со старшим коллегой. А его душу наполняет тоска. Серенькая такая, противная.
…И вот с тех пор Ким всё искал случая выяснить, кто же из них двоих талантливее. Казалось бы, глупо. Но для него это превратилось в самоцель. Никак не хотелось мальчику признать, что их с Женей силы равны. Равны в глазах педагогов, тогдашнего руководителя оркестром и многих других… Иволгин не замечал, что испытывает неприязнь уже не только к Жене, но и к Жениным товарищам – Алексею, которого он пренебрежительно называл «филателистом», и молодому еще Грише, студенту дирижёрского отделения, который как-то раз на полном серьёзе заявил:
– Вот когда будет у меня свой оркестр, я вас с Кимычем на первый пульт посажу…
Тридцать лет прошло, Боже мой, как же так, почему?..
Ким отступил на шаг и побледнел. Руки его опустились. То, что он увидел в глубине циферблата, проникало теперь в самый дальний уголок его души, ещё никем не тронутый. Он стоял, не смея поверить своему сердцу, и чувствовал, как кончики пальцев бьет дрожь.
– Ну? – добродушно поинтересовался Женя, поглаживая запястье.
Ким молчал.
Григорьндрейч поднялся, элегантно отряхивая порванный пиджак. Он легко запрыгнул на сцену и обратился к операторам:
– Если хоть одна лишняя нота выйдет за пределы этого зала…



[li]Отрывистый штрих, т.е. манера игры, влияющая на характер звука.
[lii]ТрЕмоло – многократное быстрое повторение одной ноты, создающее напряжённый, шуршаще-звенящий звук.
[liii]Ещё один реальный случай, имевший место быть в одном из московских залов. Я имею в виду ситуацию с рабочими и цементом, а не Кима.

Глава 15 (последняя): http://proza.ru/2020/11/09/2108