Тамаркины мытарства 50

Отвратительное, гнетущее чувство вины не давало Юльке покоя. Почему с этим Плошкиным всё так сложно? Почему нельзя просто поставить точку в этих странных отношениях?.. Но ведь не Сергей её преследует, а она сама… Сама пришла к нему в вагончик, а после, там, у шлагбаума, когда увидела его с незнакомой женщиной, зачем-то так виртуозно сыграла роль чуть ли не заботливой жены... Сама побежала выяснять с ним отношения, зная, чувствуя, что из этого может получиться… Почему он не попытался оправдаться, объяснить, когда она его оскорбляла? Одно цеплялось за другое и не давало ей оторваться, освободиться. Или она сама не хочет освободиться, а ищет любые причины и поводы, что бы ещё раз встретиться с ним, увязая всё глубже, распаляясь: то ненавистью неожиданно переходящую в… симпатию. То чувством вины, то яростью и внезапными порывами безудержного влечения…
 Она понимала, знала, что всё это глупо, бессмысленно и надо с этим кончать, но сейчас было важно только одно: им необходимо встретиться и переговорить. Всего один разговор… последний, решающий разговор!

Утром Юлька увидела Сергея идущим по узкой дорожке, петляющей между ямами и вывороченными из земли валунами, на площадку. Она встала у мостика через канаву так, чтобы они неизбежно столкнулись, но неожиданно он свернул, перепрыгнул через канаву и пошёл наперерез по грязи и ухабам. Этот его манёвр несколько обескуражил Юлю, но досадная неудача только подстегнула решимость поставить точку в этой нелепой истории.

Она не поехала на обед и стала поджидать Сергея возле столовой. Он вышел из вагончика со своим соседом по комнате, прошёл несколько метров и вдруг, будто спохватившись, что-то ему сказал и повернул обратно. Юлька поспешила за ним, но опять не успела. Сергей завернул за угол и будто испарился.

Нельзя было Серёге столкнуться с Юлькой лицом к лицу... Не смог бы сдержать себя, заглянув в её глаза. Пусть она ненавидит, презирает, всё, что угодно… но только держится подальше. Закончится её командировка, уедет, закрутится в водовороте привычной жизни и забудет это глупое приключение в лесной глуши.

«Я должна ему сказать!.. Несколько слов, чтоб он понял!.. — всё больше взвинчивалась Юлька. — Трус! Никчёмный трус!» Она могла внушать себе всё, что угодно, но ей было жизненно необходимо услышать его голос, как ныряльщику, не рассчитавшему свои силы, нужен глоток воздуха.

Юлька встала в узком проходе между штабелей плит, так, чтоб её не было видно, а она могла просматривать все подходы к бульдозеру. Шедшие с обеда мужики расходились по рабочим местам, но Сергея среди них не было. С изумлением и досадой увидела она, как грохоча, дёрнулась железная махина и двинула к дальнему котловану. Юлька быстрым и уверенным шагом пошла наперерез и, остановившись на пути бульдозера, замахала руками. Двигатель заглох, и из бокового окна высунулась коротко стриженая голова Серёги.
— Здравствуйте, Юлия Владимировна! — поздоровался он предельно вежливо и без малейшего намёка на иронию. — Вы что-то хотели?
Юлька опешила. Она ожидала чего угодно: резкости, злобного цежения сквозь зубы, грубости в конце концов!.. А тут почтительное, без всякой театральности обращение.
— Я… Мне… Я хотела спросить, когда будут засыпать фундамент? — ляпнула она первое, что взбрело в голову.
— Вам, Юлия Владимировна, нужно обратиться к Петру Андреевичу, думаю, что он точно знает. А наше дело холопье: скажут засыпать — будем засыпать, скажут откопать — будем откапывать.
Ей надоели все эти хитрые заходы издалека, и она спросила напрямую:
— Обиделся на мои слова? Сам ведь промолчал и вместо того, чтобы просто объясниться — бегаешь и прячешься.
— Я не умею обижаться на красивых женщин. И от вас не прячусь, а просто обхожу сторонкой, чтоб не раздражать — у девушек морщинки от нервов появляются. Извините, Юлия Владимировна. Осознал, раскаялся, больше не повторится…
Никакой издёвки или сарказма в голосе — ровно, серьёзно, бархатно…  Пытается поймать его взгляд, чтобы понять, увидеть подсказку. Его взгляд всё время ускользает, и на лице никаких эмоций... «Лучше бы нахамил, обматерил!.. Ведь всё больше и больше себя виноватой чувствуешь! И перед кем?.. Плевать я на него хотела!»
— Я поеду?
Юлька медленно отошла в сторону, освобождая проезд.


Мобильник высветил: двадцать часов пятьдесят три минуты, а на поляне так ни кто и не появился. Под натиском полярного дня, темень ночи неумолимо шла на убыль: почти девять вечера, а на улице светло хоть газету читай. Серёга уже ни кого не ждал, а просто сидел на стволе поваленной ветром сухой сосны и отчего-то размышлял о том, что при носке кирзовых сапог ногам гораздо удобней в портянках:  сапоги не натирают, не болтаются и срок службы носков увеличивается кратно. А с носками была напряжёнка — пары едва хватало на рабочий день. Он принял решение пустить на портянки привезённый Тамаркой, ещё неодёванный, домашний халат.
Со стороны стройгородка с хрустом зашумели кусты осинника. «Пришёл сучёныш!» — Вскочив на ноги, внутренне воскликнул Плоха, и ощутил раж, как перед значимым, решающим событием. Он будто откатился на несколько лет назад, туда, где бушевали страсти, и пёрся он напролом с бесшабашным, весёлым куражом не просчитывая шагов, не задумываясь о последствиях…

Продолжение: http://proza.ru/2021/02/01/1770