Заповеди князя

Земная жизнь - половая ловушка. Первое дело: догадаться об этом. Второе: подумать о выходе. С ходом времени (истории, прогресса) ловушка обрастает новыми уровнями сложности, маскировкой и оправданиями. Уже не только чувственная природа удерживает нас в плену: сюда надстроился второй этаж - социум. Чтобы человек не сбежал, его опутывают страхом смерти и боли, чувственными соблазнами, а также социальными обязательствами, которые день ото дня множатся. Также свою отдельную работу по закреплению плена выполняет гордыня: внушает пленнику мысль, будто земная жизнь это не плен, а рынок удовольствий и арена самоутверждения.
 
Замороченный человек не способен выглянуть за край ловушки. Порой он догадывается, что с его жизнью и с этим "светом" что-то не так, но всё же от пугающей догадки отмахивается, ибо она потребует сменить житейскую стратегию. Не менее трудно избавиться от гордыни. В общем, горделивый человек не готов признать себя рабом… Да что вы?! Прекрасная природа и великая цивилизация - это ловушка?! Не смешите его! Он слепо доверяет небоскрёбам, заводам, газетам, восходам и закатам солнца, женскому телу, социальной ноосфере. И любовь… ужели трубадуры и поэты воспевают половую ловушку? Не может быть! Может.

Народная культура в сказках отразила загадку о ловушке. Тут переданы растерянность героя, его окружённость враждебным и обманчивым миром, отсутствие чёткого описания задачи (поди туда - не знаю куда), а также связь женской сущности и смерти (баба Яга). И результат волшебного пути сказка тоже не может описать, ибо нет у сказителя предметного знания того мира, который не очарован бабой Ягой. Иной мир где-то рядом и всё же за тридевять земель. И наградой герою служат опять же брак с красавицей, обретение клада и другие известные прелести земного мира, которые герой должен был заменить... неизвестно на что. Увы, у сказителя безвыходная ситуация (почти как у нас в жизни): ему надо рассказать о переходе героя в иной мир, свобода и радость которого неописуемы. (Выход из прошлого легче описать, чем вход в будущее. Так не ведает эмбрион той жизни, которая откроется ему после родов. Быть может, каждый следующий мир содержит больше света, чем предыдущий.)

У нас на практике есть заранее указанный выход - смерть. Правда, такой выход никого не устраивает. А где свет мечты, где находчивость человека, мужество, интуиция, вера?! Где спасение не только себя, но и самой жизни? Обесчещенной.
Смерть - не тот выход. Решение задачи это иной способ жить. Об ином, духовном, способе говорят религии, но только буддизм подробно сказал о ловушке желаний, о мировой западне. В христианстве эта тема не прорабатывалась, если не считать отдельных уведомлений, таких как: "не я хочу грешить, но живущий во мне грех", "горе кормящим сосцами", "враги человеку домашние его", и кто-то определил наш мир как "юдоль печали". В полный голос о ловушке у нас не говорили, потому что не принято говорить о чувствах и пристрастиях, на коих держится вся ловушка. Тут срабатывает программный запрет.

Кто бенефициар земной ловушки? Христос указал на "князя мира сего", на дьявола. Он - режиссёр мировой порчи, внушитель соблазновых идей и страстных вожделений, раздуватель гордыни и получатель инфернального барыша. Что за барыш? Удовольствие владеть нами, кушать нас и торжествовать победу над Землёй.

Природа стоит на жестокости, тут все поедают друг друга, враг врага. Мы вроде как расположились на вершине пищевой цепи, на верхушке пирамиды пожирания, но однажды поймём, что кто-то сидит выше нас и поедает наши эмоции, мысли, старания… нас самих. Это князь мира сего. Как он выглядит? Имя ему легион и лиц у него много.
Можно допустить, что нет никакого князя, а есть просто свирепый порядок вещей. Но тогда вообще спасения нет. В таком разе ловушка тождественна реальности, а земная жизнь - бессмысленная трагедия, единственный выход из которой - смерть. Но это не просто выход куда-то (из театра на улицу) - это выход туда, где даже пустоты нет.
Поверить в такое невозможно. Жизнь страшна, но не настолько. Князь мира сего существует и правит бал. Прискорбный факт, и всё же, если князь есть, у нас имеется возможность уйти за границу территории, этим князем захваченной. (Ему принадлежит крошечная часть мироздания.)

Если бы в мировом уме (и порядке) не было принципа справедливости, то и не могла бы возникнуть идея справедливости, ставшая основой нашего мироотношения, не только этики. Если бы не было разума, не было бы его и у нас, ибо мы - искорки, отголоски бытия. Но если есть разум и справедливость, то найдётся и бунтарь против разума и справедливости, ибо такова природа личной свободы - выбор.
Бунтарь нашёлся. И разум, и принцип справедливости он использует не по назначению, не во благо, а в обман. Мы рождаемся на его территории. Почему? Потому что по своей природе мы не только божьи дети, но и дети дьявола. Его мотивы звучат в нас и влекут нас от самого момента зачатия. "Се бо, в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя" (псалом 50). И вся природа наша смешанная. Дьявол привнёс в человека ложь и смерть.

В годину тяжкого испытания человек понимает, куда он попал - в ловушку. Правда, умный это понимает ещё до того, как онтология перешла в онкологию. А глупый до самой смерти жалеет о том, что мало вкусил сладостей, недовкусил; он искренно считает земную западню кормушкой. Прозрение для всех наступает, когда жизнь превращается в смерть, когда занавес исчезает и открывается наше прошлое без прикрас. Прошлое - теперь это начинка человека, и весь он - ароматный пирожок для князя, ибо князь - гурман-смакователь человечков с душком. (Зачем ему это всё? Для удовольствия.)

Праведники страшились такого откровения о себе, ужасались ещё задолго до смерти, поэтому строго выстраивали свою жизнь, равняясь на целомудрие. В целомудренной жизни мало удовольствий, зато много радости.

В смертный час человека терзают стыд не потому, что он совершил разное плохое, но потому что вовремя не осознал эту жизнь как обман. Его провели, он повёлся на примитивные приманки. Мир был сетью, душа - рыбой.

Мой товарищ принял участие в судьбе одной девушки. Эта юная Ж. полюбила уголовника, из дома ушла, сына родила. Криминальный щегол снова сел в клетку, и Ж. решила домой не возвращаться, она поехала к интернет-приятелю. Он приютил её, но быстро ей наскучил, и она увлеклась его армейским товарищем. К товарищу ломанулась в Краснодарский край без приглашения - в надежде на своё телесное очарование. Тот кое-как от неё отбился. Она написала домой жалобное письмо, но отец к тому времени скончался, мать попала в интернат, их домом завладели отдалённые родственники. Ж. пошла по рукам в Краснодарском крае, уже не знала куда деваться. Отдала сына в приют. Вышла на панель. Мой знакомый выслал ей денег и заочно устроил поварихой на турбазу. Но Ж. не приехала, про деньги ни слова не сказала, где-то растворилась на рынке плотских утех. Я посмотрел на эту жизнь через призму данного сюжета и увидел нашу юдоль как вагинарий. Впрочем, и не было нужды в эту историю всматриваться, чтобы понять, что наш социально-земной мир - вагинарий. Хорошо всем известный вход в нашу юдоль является также и люком в могилу, входом в метро гробов. Такова диалектика ротации новобранцев и покойников.

Давеча кошка в подпол залезла и завопила, желая выйти. Открываю подпол, вижу кошку. Она смотрит на яркий свет, смотрит на меня и кричит. Ей хочется вылезти, но путь наверх её пугает: крышка массивная - вдруг прихлопнет? И свет слишком яркий. Она в сомнениях, она жалуется. Постоял я над люком пару минут и закрыл: оттуда есть выход через низовую отдушину, откуда она и проникла в подвал. Люди тоже порой видят свет над собой и тоже не идут наверх: постоят у выхода, помяукают и вернутся вниз. 
 
В нас действует запрет на размышление о смерти, а также о свободной воле, об истоке и завершении человека. Отшельники игнорировали этот запрет, поскольку человек имеет возможность не слушаться мозговой программы да и тела вообще.

Жизнелюбие, жизневоспевание в нас вложено ради победы гормонов и смерти. Жизнелюбы всюду совокупляются и поставляют жизнесмерти законную и внебрачную детвору. "Князь мира сего" - планетарный фермер - заинтересован в нашей чувственности и легкомыслии. Мандолина и виола, лютня и тамбурины должны звучать отовсюду. По его мнению, самое идеальное сочетание земных форматов: кладбище и карнавал, то есть праздничный путь на кладбище. Недаром на карнавалах гуляющие носят инфернальные маски, чутьём понимая суть праздника. Это вагино-могильное торжество, страстное смертослужение.

Фермеры дадут премию тому генетику, который научит кроликов украшать клетки и вольеры декоративным орнаментом, воспевать свой плен и находить в нём "счастье". С кроликами вряд ли… а для нас такое генетическое решение было найдено - князем, разумеется. Отсюда наши несчастья. Хотят ли граждане быть половыми активистами или не хотят - не важно: вагина манит сильней разума. Добрый молодец никуда от похоти не денется. В общем, завязывай галстук, расстёгивай гульфик, бери гитару и развлекайся, пока тебя не предали близкие, не продали власти, не ограбили банкиры, не угробили преступники, не свели с ума убийственные новости и личные тревоги, не уложили в больницу аварийные случайности, вирусы, бактерии, медики, старые раны, тяжёлые годы. Веселись, не омрачая душу вопросами: откуда всё сие и зачем. Такова первая заповедь князя - пленяйся!

Помимо сексуального плена, князь придумал иные зацепы для человека: денежный, политический, технологический, игровой, наркотический, тщеславный. Будут ещё.

Вагина - ворота смерти, проходная на людоедскую кухню. Женщине такая мысль не приходит на ум, поскольку такая мысль ей запрещена. Тут работают психические и, возможно, физиологические запреты. Главная миссия вагины выполняется втёмную. На публике вагина занята половыми делами и увлечениями, а её носительница занята самолюбованием, требует себе счастья, сентиментальничает, капризничает и т.д. ибо всё это входит в её гендерную "прелесть", в её имидж.

И мужчине запрещено понимать значение и роль вагины (поставлять на земную сцену гормональных гладиаторов - развлекателей и кормильцев князя). Он должен полагать, что это мишень его устремлённости, концентратор чувственности и вход в продолжение жизни, в метро будущего. В этой связи ему полагается видеть в женщине сосуд удовольствия и мать его, по идее, потомков. Также в открытом доступе находим известные женские роли: творец житейской мороки, возбудительница желаний, провокатор мужского соперничества, объект заботы, повариха скандалов, украшатель пространства и прочее, необходимое для земных сюжетов, а точнее, для больничных карт, бытовой прозы и лирической поэзии. В целом же - для отвода глаз. Такова вторая заповедь князя: глубинную задачу пола не знать!

Песчаный островок твоей жизни окружён океаном смерти. Кушай киви, пока тебя не смыло. Живой островок посреди океана тьмы - это твоё тело. Больше у тебя нет ничего. Такова третья заповедь князя: пользуйся телом как островом посреди смерти!

Ириша чуть не посадила одного мужичка ни за что. Она добрая барышня, верующая, однако страстная не в меру; она стихотворец. Ирина только что вышла замуж и познакомила меня с мужем. Он тоже стихи пишет, умный, порядочный, только природного огня в нём нет, как мне показалось; по сравнению с ней - слишком размеренный. Я на правах старинного приятеля (она была невестой моего погибшего друга) спросил её насчёт темперамента: не затоскует ли она по активной половой жизни? На что она ответила, де, проблемы такого рода успешно решает сама и ни от кого не зависит. Главное, чтоб человек был хороший. Утешительный ответ. Однако в самом начале семейной жизни приспичило ей найти самца, ну и чтобы нигде перед своими не засветиться. Видать, сильно приспичило, сама уже не справлялась. Муж пишет стихи и работает, решает шахматные задачи и молится и, даже если оторвать его от этих занятий, он её страсти не утишит: не та в нём сила. Кого призвать на свидание? Когда очень прижмёт, выручательного человека найти сложно (это бесова шутка такая, всем известная). Ира навскидку позвонила отдалённому  знакомцу. Он только освободился из мест отдалённых, одинокий, скучает наверно по женскому телу. Подумано - сделано. Напросилась к нему в гости.
Чем ближе к утру подбиралось жестокое время, тем горше становилось у неё на сердце. Вопль «что я наделала!» звучал в ней всё громче. Домой она поехала с облегчённой, тряпочной плотью и тяжеленной душой (там бремя беды). Ехала домой и задавалась вопросом: неужто вожделение было таким нестерпимым? Иру он встретил  прямо в дверях, муж. Ночь не спал, извёлся. Отчего не звонила? Лицо несчастное, перегоревшее. Что ответить? Как она чистому, ждущему позвонит из комнаты греха?! Пришлось ей соврать, будто попала она в плен к мужику, что обманом заманил её в дом - рукописи просил привезти, а потом дверь на ключ... в общем, не могла ни уехать, ни позвонить. Прости меня! Муж взорвался. Ира не ожидала от него такой реакции. Она-то боялась, что жалеть её начнёт, поцелует её лживое, ароматное, пошлое лицо, а он за плечо схватил и потащил в милицию, заставил заявление написать.
Того мужика, псевдо-преступника, менты стали допрашивать, а тот побелел от ужаса, он умолял их поверить, что Ирина сама приехала, сама разделась. На очной ставке она дрогнула. Он ей в душу впился изумлёнными глазами: "Да ты что?!" - прошептал. У него первая ходка была по людской статье; он по «женской» статье не пойдёт ни за что, он повесится. Не смогла она ответно ему в глаза посмотреть: поняла, что настал ей конец, ибо сейчас она становится гадиной, перерождается, и с этим ей придётся жить, писать стихи, петь песенки, обнимать кого-нибудь, а там и детишек баюкать... нет, не от нынешнего - нынешний через час отвергнет её.
Ира отказалась от обвинения, вернулась к мужу в дом, стала вещи собирать. Всё холодное такое. И он молчит, ни слова не сказал. В общем, погуляла. А могло развернуться по-другому. Она осталась бы с мужем, а этот мужик в тюрьму переехал бы. Да, могло так сложиться. И ведь не вера помогла ей принять человеческое решение, нет, ей помогло воображение. Она себя увидела в будущем.  Могла ли она отринуть соблазн и остаться чистой? Конечно, могла. И всякий человек может, но помнить о такой возможности ему не следует: начальник планеты в этом не заинтересован. 

Человек выгуливает своё тело на поводке, дабы с ним не поссориться насмерть. Глупый уверен, что выгуливает сам себя и потому пребывает в слепом рабстве у князя. Умный понимает, что, выгуливая тело, всего лишь платит дань природе. При этом не выпускает из руки поводок, чтобы тело не загрызло кого-нибудь на прогулке и чтобы, вкусивши зла, не набросилось на своего хозяина. Да, хищное тело способно покусать разум.

Слепой уже не боится тьмы