Серёжка с Полевой. Глава 2

   http://proza.ru/2020/11/29/161     Глава 1

 
    Пока не положили гать и деревянный настил, было опасно ходить напрямик, топко. Родители построили дом на улице Полевой, где-то в 1959 году, а в 1960 я пошёл в школу. Летом бегал на речку по этим деревянным мосткам, мимо колодца.
    В детстве излазил там всё. Рыбачил и купался, один в войнушку играл, друзей-то у меня, мелкого, ещё не было. После, когда в школу пошёл, стали появляться не только хорошие друзья, но и неприятности, по прошествии лет кажущиеся мелкими. Но одна, самая большущая, запомнилась мне на всю мою жизнь.
 
    Улица наша растянулась по всей длине. Где-то уже и огороды были посажены, деревья плодоносили, а где-то... даже изгороди не упели поставить. Это создавало соблазн проверить, что растет вкусного у соседей – у нас-то ещё только в проекте были урожаи, в лучшем случае, через год.
И вот я, набравшись смелости, начал проводить инспекцию с другого конца улицы, с дома Лошеньковых, в саду которых заметил какую-то зелень. К моему огорчению... поживиться было нечем.
Лук меня не интересовал, морковка начала только вылезать из земли тонюсенькими оранжевыми карандашиками. Уже собрался, было, уходить восвояси, как вдруг заметил стручки гороха. Это позднее я узнал, что это горох, видеть, как он растёт, раньше не приходилось.
    Деловито наполнил стручками единственный карманчик на штанишках с лямками и, озираясь, покинул усадьбу соседей. Прибежал домой, как раз к обеду. Мамка уже разливала по мискам похлёбку, отец мыл в рукомойнике руки и громко втягивал носом запах супа.
А я... гордо выложил на стол с десяток стручков гороха и стал делить его на троих едоков, думая: «Вот сейчас меня папка с мамкой похвалят, как добытчика».

     То, что произошло дальше, никак не укладывалось в моей белобрысой голове.
– Сынок! Где ты нарвал горох? – спросил отец тихо.
Мать молча смотрела то на меня, то на отца. Улыбка ещё не сошла с моего лица, а в душе появилась чёрная пустота. Я начал осознавать, что совершил преступление.
– Что молчишь, Сергей? Отвечай!– настаивал отец.
Он отодвинул налитую ему миску с супом. Я подумал тоскливо: «Наверное, меня сейчас будет бить папка...»
До этого дня никто из родителей меня даже не шлёпал. Я на свою задницу старался приключений не искать, а тут... раз... и нашёл.

– Собери весь горох и пойдём. – промолвил отец сурово и отрывисто.
Как команду подал. Я знал, что отец с войны вернулся офицером, лейтенантом. 
– Куда пойдём папа? – спросил тихо.
Я почему-то подумал, что в тюрьму.
– Туда, где ты наворовал этот горох.– ответил он.
Я на ватных ногах повёл отца к дому Лошеньковых. Отец постучал в двери, встроенные в ворота.
– О, два Токарёвых пришли, проходите, рад вас видеть. – отозвался хозяин, пожимая отцу руку.
Он ласково взъерошил мои волосёнки на голове.
– Чем могу помочь, Василий? – спросил он. 
Отец помолчал немного.
– Выпори при мне этого воришку.
Он показал на меня пальцем.
– Доставай из кармана горох до последней горошинки. – приказал он.
Всхлипывая, я выполнил приказ и выложил всё на скамейку у крыльца дома.
Николай внимательно посмотрел на отца.
– Перегибаешь палку, Вася. Я не судья и бить мальца не буду.
Он достал папиросы и предложил папке. Пока курили, оба думали, что со мной делать. Когда затушили окурки в банке с водой, стоявшей на скамье, хозяин стал говорить, скорее для меня.
– Я ведь дома был, сидел на кухне и видел, как меня «грабят». Если бы хотел, поймал бы и надрал уши. Но ты вспомни, Василий, своё детство. Ты не страдовал по чужим огородам?
Он улыбнулся мне и продолжил: – Для ребятни всегда в чужом огороде яблоки вкуснее будут.
     В общем, лупить меня не стали, а мне почему-то от этого не было легче.
Шли домой молча.
– Сына, замарать своё имя легко, а вот потом веры тебе не будет. Никогда не зарься на чужое, даже по мелочи, по такой, как сегодняшний горох.– сказал отец, подходя к дому.

***

    Первой моей учительницей была Стерхова Елизавета Семёновна. У неё на правой руке отсутствовали пальцы, но она умудрялась писать левой и исправлять ошибки в наших тетрадках.
Много беженцев и раненных принял Урал, скорее всего, в этом виновата война. Может попала под бомбёжку, она не рассказывала, а мы стеснялись спросить про увечье.

– Токарев Серёжа, ты зачем меняешь почерк? У тебя свой красивый. Не копируй, пожалуйста, Иру Ерёмину, у неё такой стиль.– говорила она, глядя поверх очков.
    У Иры ещё и стиль какой-то есть, оказывается. А почерк, мне нравилось изменять – то с левым наклоном, то с правым... размер букв менял. Экспериментировал. Чистописание-то мы уже давно прошли – там, конечно, были жёсткие требования. Шаг влево, шаг вправо – расстрел.
   
    Учительница меня привечала за хорошую учёбу, которая мне давалась легко, вот только вслух читать я не любил или что-то отвечать – стеснялся своего писклявого голоса. Сказалась хроническая ангина. Начальную школу закончил без троек, но на этом мои школьные успехи закончились.
                ***
 
    Ирина была самой шустрой в классе, училась хорошо, но в отличницы не рвалась, спокойно относилась к тому, что некоторые девчата учились лучше. Однажды взбрело ей в голову взять шефство надо мной. Вопреки учительской рассадке, кому и с кем сидеть в классе, безапелляционно выдворила своего соседа по парте, Сашу Яргина, и тоном, не допускающим возражений, указала мне на место рядом, за третьей партой у окна.
    Я ещё не забыл Катино верховенство над собой, а тут новая командирша нарисовалась. И не рыпнешся, Елизавета Семёновна одобрила её выбор. К моему удивлению, Иркина опёка оказалась вполне приемлемой. Убедившись, что я не тормоз и даже умею считать и читать, она быстро смирилась с тем, что её помощь в учёбе не пригодится. Наоборот, я ей иногда мог помочь в чём-то, хотя бы в том, что без её просьбы нарезал ровные палочки для изучения счёта из веточек ивы, растущей на болоте. И преподнёс ей свой первый в жизни презент.
Дома Ира похвасталась своей маме и сестре Свете моим скромным подарком.
– Это любовь. – заявила сестра и звонко засмеялась вместе с матерью.

     Такая наша любовь мирно жила до пятого класса. Придя с летних каникул, я неодобрительно хмыкнул, встал рядом с ней и попросил Лемберову Лену сравнить нас в росте.
– На пол головы разница. Переросла тебя Ирка. – сказала Лена.
И сочувственно на нас посмотрела.
– На вашей свадьбе нам гулять не придётся.– подытожила она
– Не судьба. – почесал я затылок и ответил за нас обоих.
     Но верными друзьями мы остались до окончания восьмого класса. А после выпускного вечера я заслужил первый поцелуй от своей одноклашки Иры Ерёминой. С группой одноклассников мы пешком отправились на площадь 1905 год да с песнями, такой был обычай у выпускников всех школ города. На площади поорали, что взбредёт в голову, потолкались с другими школьниками и потопали восвояси. Только вот Иринка что-то сникла и захромала.
– Не могу больше идти. – пожаловалась она вслух.
Оказывается, она намозолила в кровь ноги новыми туфлями.
– Давай мы тебя понесём? – предложили парни.
 Ирка засмеялась.
– Изомнёте меня всю, пока дотащите до дома.– ответила сквозь слезы.
– Разувайся, дорогуша, одевай мои туфли, а я в твоих лодочках потопаю. – предложил я Ирине.
Я знал, что размер обуви у нас одинаковый, но мои башмаки уже растоптаны. Она их одела и повеселела сразу.
– Теперь я дойду сама, Сергуня, дай я тебя расцелую. - сказала она и при всех меня поцеловала, «куда придётся».
А пришлось... в губы. Мы благополучно вернулись в посёлок, и я проводил Иру до дома. Надел свои туфли и пошёл к себе, на Полевую.
На этом школьная пора закончилась, а пути дороги наши разошлись в разные стороны.

                ***

    Василий Андреевич Токарев демобилизовался по ранению. Вернулся, но одна рука у него сантиметра на четыре стала короче – много осколков вынули вместе с косточками, так срослась. Начал встречаться с моей будующей мамой, Таисьей Васильевной, она красивая была женщина, хоть и с ребёнком. Поженились, появился я, Серёжка, Сергей Васильевич. У мамы была дочь от первого брака, Зиночка, Зинаида Степановна. Моего отца сестрёнка звала дядей Васей и не любила. Её папка погиб в первые дни войны, воевал офицером-пограничником.
Зина была на пятнадцать лет старше меня. Подросла и уехала в город, училась в техникуме, жила в общежитии, затем заочно закончила Уральский Политехнический институт.
     Отец всё делал сам своими покалеченными руками. Единственная помощь была оказана ему от совхоза при постройке дома – дали работяг катать брёвна. Он ещё успевал на работу ходить, как все мужики, хорошо – недалеко, столярка и кузня находились около тепличного комбината. Папка работал в столярке, делали там телеги, колёса к ним, сани... да всё что надо. У отца руки были золотые, он и всю мебель в новый дом своими руками урывками сделал.

    Когда я подрос, помогал родителям по хозяйству. Эх, жить, бы да жить... да отец начал пить. Ругань из-за этого каждый день в доме стояла, и родители развелись. Отец уехал на Украину, туда, где воевал, лежал в госпитале. Там и завёл себе хохлушечку, очевидно.
    И всё. В двенадцать лет я стал главой семьи. На двоих с мамкой десять соток огорода надо было вскопать землю, посадить картошку, два раза окучить, выкопать, высушить и перетаскать в подпол. И другие овощи, тоже. Да дрова напилить-наколоть и в поленницу сложить. Зимой снег из ограды вытаскать, тротуар очистить, воды натаскать. Ну что ещё?

    Ах, да!!! Уроки надо было учить. Да пошли они на...
Переходный возраст? Мы о таком не знали. В четырнадцать лет мать разрешила мне курить папиросы дома в открытую, чтобы не заронить огонь от спрятанного окурка. Ну и чарку настойки после тяжёлой работы не грех выпить, чтобы можно было спину разогнуть.
Да чуть не забыл, надо было ещё всей школой помочь совхозу в поле на уборочной. А там чего только не убирали – капусту и картошку, морковь и свёклу, редьку и турнепс... Ох, и уставал же я! Спал «без задних ног» – не до танцулек было.
– Мам! Дай ещё минуточку посплю... – просил утром, когда мамка пыталась добудиться.
Конечно, этой минуточки было мало.

                Мой друг - Котофей

    На Полевой двадцать семь строился наш дом. Уже стоял сруб с шиферной крышей, обрисовывался контур усадьбы, и огород в десять соток, вспаханный лошадью с плугом, был настоящим богатством. Сажать картошку в перевёрнутый дёрн нельзя, и земля отдыхала.
Отец  обустраивал наше первое жилище в выходной, после работы в столярке. Иногда ночевали папка с мамкой в ещё не готовых хоромах, так как бегать в совхоз со Вторчермета каждый день родителям было внапряг. Да и меня, обузу непоседливую, брать с собой было в тягость. Вот и оставляли меня с Зиной, старшей сестрой и нашим котом, в большом частном доме на трёх хозяев. Мы его снимали на окраине города Свердловска.
     Хозяева имели половину дома, отдельный вход в свой двор и даже кур держали и кроликов. Другую половину занимала наша семья, а рядом с нами комнату снимала вдова с девочкой лет десяти. Звали её Катька, препротивная соседка, постоянно дразнившая меня – «бесштанная команда».

– Бесштанная команда, пойдём играть в магазин (или... в швейное ателье)! – кричала она.
Не упускала момента поучить меня уму-разуму, и я шёл с ней играть – выбора у меня особо не было. Кличку эту она мне присвоила за то, что мамка купала меня летом во дворе в ванночке и, конечно, без трусов. А у Катьки сразу находились какие-то дела во дворе. Да какие дела – подсматривать за голопузым пацанёнком. Как бесплатное кино...
     За ограду строго-настрого запрещалось выходить не только мне, но и этой дылдине, потому что мимо нашего дома, на Селькоровской 20, шла дорога с цыганского посёлка в город.
– Серёжа, запомни адрес, если тебя украдут цыгане или ты заблудишься, это поможет тебе сбежать и вернуться к нам.– предупреждали родители.
   Сестра, на которую меня оставляли родители, после техникума работала чертёжницей в каком-то институте, на обед приезжала меня покормить и повоспитывать.

    Кота нашего Зина учить побаивалась, еду он принимал, а погладить, «извините», не разрешал. Прижимал уши: «Не вздумай даже»!
Котофей имел своё место на полатях у печки, на которые запрыгивал с пола – р-р-аз и... там. Мне туда совсем не достать, я и не пытался. Изредка он присоседивался ко мне, когда я спал на родительской кровати, (если они ночевали на стройке). И ещё... кот позволял мне гладить его, мурлыча какие-то свои сказки.  Мы разговаривали. Он делился своими обидами, вернувшись с улицы, а я  жалел его, но это происходило лишь тогда, когда мы оставались дома одни. Больше никто его благосклонности не удостаивался. А однажды он меня спас, при этом сам чуть не поплатился жизнью.

    Соседями мы были дружными, часто бывали в гостях  друг у друга. Катькина мама приглашала к себе, смотреть телевизор КВН с линзой.
Ей говорили:
– Он у тебя не показывает ни черта.
А она отвечала:
– Я его сейчас по башке напи...зжу, будет казать!
И сильно его стукала. КВН начинал работать, как следует.

   От нас через забор жил мой злобный враг – петух. Я, шестилетний мальчуган,  его очень боялся, старался не показываться в том дворе. Так он перелетал в наш и норовил исклевать насмерть меня или Катю. Пока не вмешался наш кот. В очередной налёт, петух, увидев меня одного, закукарекал воинственно, налетел и стал клеваться.
    Это было последнее в его жизни преступление. Чёрной молнией бросился мой Котофей ему наперерез, вцепился в петушиную шею и задушил. Хозяин этого бойца ещё не знал, что петуху пришёл конец. Услышав его «кукарку» в нашем дворе, явился, чтобы погнать забияку домой. Но, увидев его мёртвым с раной на шее, легко определил убийцу. Забрал петуха и через некоторое время пришёл снова... да с ружьём.
    Наши с Катькой доводы в защиту кота отмёл и, не найдя «преступника», (по его мнению) сматерился и вернулся домой. Выстрел прозвучал дня через три, но убить Котофея ему не удалось – раненый он через подпол пролез в сени к Кате, забился в угол и лежал чуть живой. Мы не знали, что делать – родители были на работе. Ждали Зину, хотя не верили, сможет ли она чем-нибудь помочь...

     Сестра помогла. Обработала рану на голове, отстригла ножницами обрывок уха и перебинтовала голову. Кот не противился, даже не мявкнул от боли. Зина умела оказывать первую помощь раненым – в школе всех обучали необходимым навыкам. Она знала, что делать дальше, пошла в отдел милиции и написала заявление. Очень грамотно обрисовала ситуацию при составлении протокола, и соседа арестовали на пятнадцать суток, за опасное применение огнестрельного оружия. Ружьё конфисковали.
     Пока хозяин мотал свою «пятнашку», мамка рассчиталась за съёмное жильё и выписала всех нас из домовой книги. Отец приехал на лошади, запряжённой в телегу,  погрузил пожитки, ножную швейную машину «ZINGER» и кота в корзине. Мы поехали в Гореловский совхоз, а Зина собрала свои вещи в чемодан и уехала пока пожить у подруги. Потом, как дочери погибшего на войне офицера, ей дали место в общежитии, а чуть позднее и квартиру.

    Кот постепенно выкарабкался из полумертвого состояния и пришёл в себя, начиная проявлять интерес к новому жилищу. Обследовал владения снаружи дома, побывал в пОдполе и устроился на пальтушках, на русской печи.
     Лето заканчивалось, и родители спешили обустроить жильё до холодов. Окна уже поблёскивали стёклами, двери были везде навешаны, и две печки, сложенные отцом, исправно обогревали нас холодными ночами. Урал. Наступил школьный месяц сентябрь, а меня в школу не отдали – не хватало одного месяца до семи лет.
– Да и где ты, Серёженька, будешь выполнять домашние задания? Видишь ведь сам, какая стройка идёт... – успокаивала мама.

    Вы заметили, наверное, что нигде не упомянуто, как зовут моего друга-кота. А вот не было у него имени, так и звали – Котофей. Достался он нам на Вторчермете, как приданое к жилью. Прежние хозяева переехали и забрали его с собой, а он через неделю вернулся на свой «шесток» у печки, обвёл нас своими жёлтыми глазищами, как бы говоря: «Я часть этого дома, и с этим вам придётся примириться».
     Мы не возражали. Только, уже переехав в совхоз, боялись, что котяха опять уплетётся жить на Селькоровскую 20. Котофей никуда не сбежал, стал жить в новом для него месте, наводя ужас на местную кошачью компанию. И ещё года четыре или пять прожил с нами, а потом исчез.

     Как я его звал, искал...... обошёл все соседние улицы, съездил на автобусе на нашу старую съёмную квартиру и к его старым хозяевам... Нигде моего друга не было. Его войлочную лежанку на печи мы долго не убирали, надеялись...  вдруг вернётся, когда-нибудь.


                Горький мёд


     Наступившая холодная зима не застала нашу семью врасплох – даже в сильные морозы хватало протопить «голландку» раз в сутки. Испытание на прочность и живучесть дом выдержал с большим запасом, нигде ничего  не промерзало, в подполе температура стояла в самый раз для хранения картофеля и овощей. Благодаря добросовестной службе Котофея, мыши завестись не успели.
В большой комнате и спальне родителей было тепло, а на кухне – прохладно, но если русскую печь затапливали, тепло расходилось по всему дому. Мамка готовила вечерами после работы и не могла нарадоваться. По сравнению с плиткой, печь не шла ни в какое сравнение...  «Это небо и земля». – говорила она отцу.

     Морозы спали, можно было побегать на улице, я подрос, и свободу мою уже не ограничивали двором. А на улице появлялось полно всякой разношёрстной ребятни. Кто постарше, те занимались делом – вывозили снег за ограду, вываливая так, чтобы немного подправив кучу, попутно получилась горка для нас, мелюзги. Но сразу не давали на неё карабкаться.
– Ещё успеете, зима длинная, накатаетесь. – смеялись парни над нашим нетерпением.
Горка выстаивалась, замерзала, её поливали несколько раз и «торжественно» сдавали в эксплуатацию своим младшим сестричкам и братишкам. Да и сами разок-другой скатывались с неё... кто на заднице, кто на фанерке, кто на валенках.

     Темнело рано.  Досыта наигравшись, ребята разбегались по домам. Старшим надо было делать домашние задания, а я устраивался на полатях и читал свою любимую книжку: «Тысяча и одна ночь». Мне-то в школу только через год идти.
Читать меня научила старшая сестра Зина, а считать научился ещё летом, играя в «Магазин» со своей соседкой Катей. Хорошая, в общем, девчонка, хоть и выпендрюля, но ей-то в четвёртый класс, а мне... в первый.
     До занятий в школе, задумал папка свозить меня на смотрины к своей родне, в деревню Сухановку. Мне тоже хотелось, интересно было на родных посмотреть, только ждать того ещё долго пришлось. Отцу отпуск выпадал на июнь и маме – тоже. Домашнее хозяйство она бросать не хотела, да и весной собирались купить поросёнка. И так дел полно – огород и дом не бросишь без присмотра.

     Одна комната, рядом с кухней, была временно отдана папке под столярную мастерскую – руки у него были золотые, (так считала мама). Вот он и мастерил там домашнюю мебель: стол с красивыми точеными на токарном станке ножками, в большую комнату – скамейки и табуретки, шкафчик маме для посуды. Стенок раньше не было импортных и советских... тоже.
Мне, как будущему школяру, сделал этажерку под книги и учебники, и ещё смастерил мне детскую лопатку фанерную, чтобы я помогал снег с тротуара счищать и многое другое.
Я с полатей наблюдал за отцом, будто перенимал мастерство у него таким образом, под ногами шибко не крутился.

      А Котофей, примостившись у меня в ногах, дремал, чуть поводя одним ухом, другое же было отстрелено недавно. Мама в другой комнате на швейной машинке строчила красивые узорчатые занавески на окна и всегда успевала  приготовить еду. Иногда помогала отцу покрывать новую мебель самодельной морилкой под красное дерево.
– Вот с делами большими управимся, весной огород вспашем-посадим, дровами запасемся на зиму вперёд, ворота и забор с фасада покрасим, наличники с фронтоном, и... я беру отпуск. Повезу, Серёжка, тебя в гости к своим родным на недельку. – напоминал папка.
Мать не протестовала.
– Вася, только с моих отпускных нужно сначала телевизор купить, форму Серёже и портфель.– сказала она
– Портфель мне не надо!– заявил я сразу – Мне нужна сумка, как у командиров. У Вовки Попова такая есть и у Дубинина Юрки есть.
Родители улыбались, переглядываясь, отец не выдержал.
– Давно приготовили тебе сумку «командирскую», Серёжа. Тая, покажи сыну-то.

       Мать достала и подала. Да, это был планшет – настоящая мечта моя, только из кирзухи, как сапоги у отца. Такие же были и у друзей. Первым делом, надел планшет на плечо и покрасовался перед родителями, пройдясь туда-сюда. Тут вспомнил, что у меня есть пара книг, расстегнул и сложил в него. До самой школы там лежали.
       Зима закончилась. Вот она была и... нету. Погода сменилась бурной весной, прибавившей опасений, что водой от талого снега затопит подпол. Она подошла чуть-чуть выше приямка, и это было ещё хорошо, у некоторых соседей картошка утонула.
– Если вовремя откачивать воду с приямка, всегда сухо будет. Вода промочит грунт и уйдёт, он чуть просядет, спрессуется и больше не пустит воду в подпол. – объяснил мне отец.
       Так оно и вышло, в дальнейшем, в подполе всегда было сухо. И на улице подсохло,  и земля в огороде. Вспахали её на лошади – спасибо родственнику нашему с Полковой, дяде Ване Политову. Посадили картошку, добавляя в каждую лунку ещё и навозу с пол лопаты.
Дрова отец купил, распилил на чурки, а колоть отказался.
– Колоть надо замёрзшими, в разы легче колются. – сказал он.
Я мотал на ус науку. Родители покрасили зелёной краской резные наличники, фронтон с окошечком и ворота с изгородью от палисадника, а торцы сруба и печные трубы – гашёной известью. Получился не дом, а терем сказочный. Мне он очень нравился.

      В палисаднике посадили два кустика сирени, которые позже выросли в большие кустищи, выше окошек, и красиво цвели по весне. В саду-огороде мамка сама командовала, где-чего сажать.
Отец сколотил небольшой парник под огурцы да кадушку просмолёную под водосток поставил. На этом большие дела закончились, если не считать, что поросёночка в новую конюшню купили, да телевизор с мамкиных отпускных взяли. Нормальный телик, безо всяких линз показывал хорошо с комнатной антенной.
Форму мне решили купить ближе к школе, вдруг я за лето вымахаю, а букварь и учебники обещали в школе дать бесплатно. Да мне и не нужен был букварь этот, читал я уже не по слогам и писал, хоть и коряво, но понятно. По крайней мере, мне самому.

... И вот мы с папкой поехали в гости на его малую родину. Он загодя накупил подарков родным, сложил всё в рюкзак, поцеловал маму, а она... зачем-то... меня. Попрощались так. Дорогу помню смутно.
    Сперва на паровозе, потом на такси, это так назывался грузовой автомобиль, покрытый брезентом. И вот мы оказались на пороге дома отцовых родителей. О приезде нашем родичи знать не могли, мобильников в ту далёкую пору ещё не было, но в селе работало сарафанное радио – «Василий, с сыном приехал к Токаревым». – быстро разнеслось по деревне.

     Дома оказалась только мать отца, а для меня, баба Сюна. Она от неожиданности всплеснула руками и крепко обняла нас.
– Как хорошо, что вы приехали, родные мои! – радостно приговаривала бабуля.
Зацеловала меня всего. Успела всплакнуть, посмеяться, отдать распоряжения в окно кому-то, чтобы сгоняли на пасеку за Афанасием, братом отца, и за Зоей, его новой женой, да Витьку с Нинкой чтоб не забыли захватить. Это, стало быть, мои двоюродные брат и сестричка.
Дядька мой заведовал пасекой в селе, жена ему немного помогала, ну и ребятишки немного. С ними... помощь не помощь, а под присмотром находились. Первая жена дяди Афанасия заболела и умерла рано, оставив ему сына Витьку, а Нинка родилась уже от Зои, новой жены.

... Отчий дом Токаревых стоял, наверняка, больше ста лет, был чёрным от времени, но не покосившимся и не трухлявым. Главой был теперь в нём отцов брат, Афанасий. Наследование происходило по житейской логике – старшие сыновья выросли и выпорхнули на волю, остался самый младший в доме, он и унаследовал родительское гнездо.
    Ближе к вечеру собралась наша многочисленная родня, и горница была забита гостями. А мы, мелкота, на завалинке вовсю знакомились и делились детскими заботами и радостями. Время пролетело незаметно.

    Погостив с неделю, как и планировал отец, мы вернулись домой к ждущей нас мамке. Она с радостью встретила, отец вручил гостинец – тяжеленный бидон с мёдом и вышел во двор. Я тискал Котофея, боясь, что тот отвык от меня за неделю. Но нет, кот отвечал ласковым урчаньем и тёрся об мои ноги.
Вернулся отец.
– Таисья, выйдем на улицу.– попросил он каким-то охрипшим голосом.
Мать пошла за ним. А я, отпустив Котофея, прошмыгнул следом, уже предчувствуя какую-то беду. Отец с матерью дошли до уборной в конце двора.
– Кого приводила в наш дом, Таисья? – спросил гневно и с обидой папка.
Пальцем он показал на втоптанный окурок папиросы у дверей туалета. Мать побледнела.
– Да что ты, Вася? Сам, наверно, бросил...
И осеклась.
Отец никогда не бросал окурки на землю. А матери больше нечего было сказать – заминка выдала её с головой. Семья наша ещё как-то пыталась существовать. Пыталась от слова – пытка. В конце концов, всё рухнуло и покатилось ко всем чертям.


Продолжение - http://proza.ru/2020/11/29/767