Мел

   Вы помните то, завершающее мгновение своего детства? А запах мела? А вкус? Я - помню.

   Кажется, что мне минуло не больше четырёх лет, когда отец впервые взял меня с собой в биллиардную. Это было так приятно, оказаться в компании взрослых. До этого дня, даже в собственный день рождения меня усаживали отдельно, за маленький деревянный столик на тонких оленьих ножках. Конечно, его накрывали скатертью, накладывали много вкусного и обязательно оливки, которые я терпеть не мог, и старался, чтобы противная, похожая на чей-то глаз ягода, не касалась ничего из того, что я собирался съесть. Со своего детского места я слышал пожелания здоровья и счастья, но, в общем-то, обо мне скоро забывали, и сытого до боли в животе, уводили спать, позволяя взять с собою в постель любую из подаренных игрушек.
   В биллиардной же не было детского стола и мне было позволено трогать всё, что захочется, лишь бы не мешался в минуту, когда взрослые, сжимая в руках деревянную палку, стоят в неудобных позах, навалившись на стол. Я не был уверен, что это сооружение действительно можно считать столом, так как, приди кому охота пообедать, сидя за ним, то это было бы очень неудобно, по причине высокого бортика и смешных сеточек, свисающих по углам. Конечно, туда можно было бы положить яблоки, но...
    Шары, что скатывались со стола, попадали в сеточки, и это было очень здорово придумано, потому что, упади они на пол, то неминуемо разбились бы. Я видел на полочке в углу несколько таких покалеченных шаров. Отец рассказывал мне, что шары сделаны из бивней слона, и мне представлялось, как слон приходит к зубному врачу, жалуется на боль в правом бивне и тот отпиливает от него небольшой кусочек. Счастливый слон уходит домой, а врач надевает чёрный фартук и точит из бивня красивый блестящий шар. Именно так подробно мне это всё и воображалось.
   Иногда отец просил меня помочь ему достать из сетки набившиеся туда шары, и я подталкивал их снизу двумя руками, но, пожалуй, приятнее всего было подавать мел.  Я держал его в руках, иногда нюхал, втягивая ноздрями бархатистый его аромат, и каждый, кому предстояло ударить по шару, просил у меня мелок, крутил им по кончику кия и тут же возвращал обратно.

   Отец оставил нас, когда мне было почти что семь. Я не понимал, куда он ушёл, и часто спрашивал мать, где папа, но не получал ответа на свой вопрос. И вот, когда мать отвела меня в первый класс, проходя к своей парте мимо доски, я ощутил знакомый запах мела. Почти не осознавая, что творю, я ухватил самый маленький кусочек, и сунул в карман.
Я был счастлив целую неделю после того. Кусочек известняка размером с горошину  не просто напоминал об отце, но почти заменил мне его. На переменах, пока мои одноклассники салили друг друга, я стоял у окна, вдыхая густой запах мела.

- А ну-ка, покажи, что это у тебя! - Раздался вдруг требовательный голос учителя.
Опасаясь лишиться своего сокровища, я медленно раскрыл ладонь.
- Это... мел? Где ты его взял?!
- С доски...
- Ты знаешь, что это воровство? Ты! Украл!
- Но он такой маленький... им уже и написать-то ничего нельзя, разве только точку...
- Ты не имеешь никакого права присваивать себе школьное имущество! Ни единой крошки! Этот мел принадлежит школе, а значит - государству, и ты теперь - государственный преступник! - Продолжал назидать учитель ещё некоторое время, но потом, когда слегка поутих, поинтересовался, - А зачем тебе этот мел? Отвечай!

   Но я молча стоял, и не мог ничего сказать...  Всё ещё продолжая выговаривать мне, учитель уронил мел, тот откатился, и мальчишка, что пробегал мимо, раздавил его ногой в крошечное, едва видимое пятнышко на полу. Это и была она, та самая точка, завершившая моё детство.