Растрепанный снег

«Пока ходишь - надо ездить», - говорит один мой эпатажный друг.
А чем я лучше?

В выходные взял лыжи охотничьи, сел в автобус в Саранске, на автовокзале, через полтора часа вышел у рябкинского поворота и напрямик в сторону Нагорного Шенино полетел.

Настоящее счастье почти никогда не имеет в своей составляющей энергии денег. Деньги – средство добраться до условий, при которых это счастье может возникнуть или нет.

Запомнить, запомнить, чтоб впоследствии использовать как лекарство. Через время все равно запорошится бытовым хламом. И надо будет ехать добывать это счастье снова.

Как хорошо, что все не наше и временное. Хорошо, что все не навсегда. Стужа подчеркивает ценность жилища и тепла. И ничто так не подчеркивает жизнь, как зима, хотя годы принято измерять летом.

«Страна у нас не визуальная, - говорит один знакомый режиссёр,- но зачастую настоящее творчество и возникает там, где вроде бы и снимать нечего».
И правда – здравствуй, русское поле, я твой вообще не колосок… пылинка с проселочной дороги. Фона никакого. Смотришь – небо, а через неуверенное тире горизонта - такого же цвета земля. Ну, сосны справа. Ну, заброшенный домик лесника с сараем для сушки шишек.

И глупо думать, что ощущения даются извне.

«Вне» может быть любое. Вопрос в том, есть ли что-то внутри тебя?
Если не пусто, то какая-нибудь внешняя мелочь, нелепость могут вытащить что-то незнакомое, удивительное, рожденное вот прямо «здесь и сейчас».
А ты думаешь, что все дело в море. Море – внутри. Просто, когда ты до него доехал, ты создал условия. Ничего не отвлекает, телефон выключен. Хотя зрительный контакт, да и осязательный тоже важен.

Впрочем, я-то море вообще терпеть не могу. Какие-то жирные или силиконовые тюленьи тела. Да и шумно там, гамно.

Мне нравится вот это бесконечное ничто. Я старомодно полагаю, что жизнь - это большое приключение, испытание. А география и менталитет сюда всегда добавят наипрекраснейшего веселого абсурда.

В рюкзаке - пупырчатая курица, нога свиньи и водка. Несколько бутылок водки. Консервы и колбасу товарищ запрещает нам привозить.

Мы выпиваем, чтобы (не признаваясь в этом, конечно, себе) обманчиво и хотя бы на время приблизить ощущения детства. Ощущения приближаются, а детство (чего врать) нет.

Мы ходим за водой по узенькой тропке в ручей, варим щи в печи, и видим через окно, как лохмотьями валит, пахнущий мамой, пришедшей с мороза, снег. Если выйти – он залепит-закроет глаза: угадай, кто? Такой снег бывает раза два за зиму, и то весной, когда у подъезда прощаться так не хочется. Снег – всегда добро, если ты, конечно, не дворник и не коммунальщик на грейдере.  Снег умягчает сердца и предметы, он кружит фонарям головы.

В дыре из-под печки торчит с нарисованными маркером глазами компьютерная мышь. Для большей убедительности по пластмассовой спине написано «мыш», для мягкого знака места не хватило. И кошачья миска перед ней. Такой у фотографа, живущего в избе прикол. Хотя живая кошка, приходящая, в его доме изредка тоже имеется. Фотограф говорит: «Когда у тебя появляется твоя кошка, все остальные кажутся некрасивыми».

Мы сидим и пытаемся преобразовать опьянение в некие шуточки, в поиск радости. Мы не судим не и толкуем этот мир. Во-первых, потому, что лень. Зачем портить такой день? А во-вторых, потому, что мир всегда больше, чем все твои мотивировки и логические связи о нем. Как только тебе кажется, что ты какой-то его кусок объяснил, ты тут же попадаешь в тюрьму собственной концепции. Все на свете одновременно становится и хуже, и лучше. Просто «хуже» всегда очевиднее, оно заявляет о себе громче.

Поздним вечером мы победоносно выходим попИсать с крыльца. Это экзистенциональное, мужское. А в небе приветственный салют из звезд.
Ночью в кухонных часах ломается кукушка. Она просто вылетает и застывает посреди своей дороги.

***

Утром я отправляюсь на тех же лыжах в город Краснослободск. Фотограф и единственный житель деревни, выходят со мной за околицу, дорогу показать.
- Вон, видишь, - тычет пальцем абориген, -справа лесной язык, внутрь не суйся, там валежника до… много, обогнешь лес и увидишь на горе город. Километров тут двенадцать всего.

Речка Рябка, которая встречается мне на пути , в месте брода – голая, холодная вода. Снимаю ботинки, заворачиваю штаны, лыжи на плечах, как у прыгунов с трамплина, когда уже приземлились.

У торфяного болота встречаются две черные норки. Они сплетаются и катаются кубарем. И непонятно: то ли это любовь, то ли драка.

Огибаю указанный лес, а там еще один выступ, а за ним второй, третий.
И тут до меня вдруг доходит, что впереди-то еще большая река - Мокша. А вдруг и она не замерзшая?

Лед вперемешку со снегом, впрочем, стоит. Проталины с водой виднеются только посередине. Шагнул одной лыжей, второй. Держит. Добрался до середины, на телефон во внутреннем кармане куртки пришла смс-ка. Она была настолько громкой и оглушительной в той тишине и высоких берегах, что покатилась эхом по руслу. Я присел и растопырил в стороны руки, как идиот.

Когда выбрался сквозь кусты ивняка, райцентр уже проступал вдалеке. Сел на лыжи, как на доски, подышал. И придумал рекламный ролик для сотовой компании.

Идет рыбак по реке. На плече ремень, на ремне, соответственно, ящик. В руке бур. И тут ему на телефон приходит сообщение. Рыбак кладет ящик с буром на лед, лезет во внутренний карман пухлой куртки. В этот момент лед под ним проваливается, куртка быстро напитывается. И он уходит под лед, тонет.

Дальше – крупно камера должна показать планирующий ко дну телефон, когда он поворачивается к зрителю экраном, движение его как бы замедляется и зритель видит сообщение от абонента Жена: «Купи корм рыбкам».

А в финале слоган какой-нибудь под некий советский хит (свою же музыку сегодня никто придумать не умеет): «Мы здесь и по всей России!»
…До города оставалось километра четыре. Туда за мной на машине должна была приехать жена.

Снова, растрепанный, пошел снег. Два раза я оглядывался, и ни разу не увидел следов.