Изр. гл. 6 Был ли Христос. Споры раввинов

               
                Изучая различные материалы для книги, меня заинтересовало  мнение раввинов о Христе.   Оказалось, не все просто и однозначно  в иудейской среде по этому поводу.  Версия не одна.
         В частных разговорах мне приходилось слышать  от евреев разные версии. Я всегда чувствовала, что они что-то не договаривают. Или умышленно, или сами введены в заблуждение  и  за давностью лет находят аргументы в поддержку любой версии.
                Как бы то ни было, позитивные слова в адрес  христианства представителей иной конфессии  всегда    приятны.

              На иудеях лежит пятно за распятие Христа. Почему  они распяли Христа?
              Не все были против него. Чтобы приговорить еврея к смерти, необходимо  было семьдесят голосов в синедрионе, которые не набрались. Тогда  ненавистники Христа обратились  к власти административной,  к Понтию. Вот почему  Пилату душно,  вот откуда напряжение в   споре  о степени вины подсудимого  из Галилеи:

***
" – Тесно мне, – вымолвил Пилат, – тесно мне!
Он холодною влажною рукой рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок.
 – Сегодня душно, где-то идет гроза, – отозвался Каифа, не сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все муки, которые еще предстоят. «О, какой страшный месяц нисан в этом году!»
 – Нет, – сказал Пилат, – это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа, – и, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: – Побереги себя, первосвященник.
Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление.
 – Что слышу я, прокуратор? – гордо и спокойно ответил Каифа, – ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
Пилат мертвыми глазами поглядел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку.
 – Что ты первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят! Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что мышь не проникнет ни в какую щель. Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященника? Да... если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя. Ни тебе, ни народу твоему, – и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, – это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье!
 – Знаю, знаю! – бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: – Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог. Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
 – О нет! – воскликнул Пилат, и с каждым словом ему становилось легче и легче: не нужно было больше притворяться, не нужно было подбирать слова. – Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как я хотел для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания! Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирною проповедью!
Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил:
 – Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? – И тут Каифа грозно поднял руку: – Прислушайся, прокуратор!
Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода Великого. Этот шум поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиною у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцанье, – тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад.
 – Ты слышишь, прокуратор? – тихо повторил первосвященник, – неужели ты скажешь мне, что все это, – тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с головы Каифы, – вызвал жалкий разбойник Вар-равван?
Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел в землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:

 – Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать."
***




                Разными ухищрениями враги Христа  добивались  согласия на побивание камнями или удушение. Но не распятие на кресте. Распятие на кресте - это позорная римская казнь. Римская традиция говорила следующее - распятый должен висеть, пока плоть не сходила с костей и кости не осыпались у креста. Казнь эта не только наказание казненному, это еще и устрашение населению.
                В еврейском государстве римляне не могли не считаться с иудейскими законами.  Например, с  субботой. Именно поэтому казнь, которая началась в пятницу, закончилась спустя три часа. Чтобы казнь не продолжалась в субботу,  двум разбойникам перебили колени. От шока разбойники умерли. Когда подошли к Иисусу, он испустил дух. Но надо было убедиться, что он мертв. Поэтому командир десятки римской Лонгин взял копье и пронзил Иисуса.  Кровь стекла по копью, упала на Голгофу,  и гора  раскололась надвое. Кровь продолжала истекать, и здесь появляется понятие, что смерть Иисуса искупила грехи человеческие.  "Голгофа" переводится как "череп", имея ввиду череп Адама.    Он был похоронен здесь. Первый согрешивший.
                Один из членов синедриона, тайный ученик Христа,   Иосиф Аримофейский, он  же важный сановник,  обратился к Пилату и попросил об одолжении - снять тело с креста и похоронить до наступления сумерек. Понтий, зная, что осужден невинный,  дал разрешение.  Тело сняли и перенесли  на камень миропомазания.      



                Один из ведущих раввинов и еврейских законоучителей, живших после XVI века,  Яков Эмден,   возглавлявший общину Гамбурга в Германии, отличавшийся независимым мышлением,  автор десятков книг по иудаизму, написал письмо об Иисусе, в котором он взглянул на него совсем иными глазами, чем большинство раввинов до и после него. Вот цитата из его письма:
                «Иудейский ответ христианам.
          Евреи никакого отношения к смерти Иисуса, который был праведным проповедником, не имеют.  Иисус, безусловно, был посланником Небес, который сказал две фундаментальные вещи - Тора никогда не будет изменена, она вечна. И что Он не пришел, чтобы изменить Закон Моисея:
            «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить.» (Матфей, глава 5, 17)
               Иисус принес всему языческому миру монотеизм, любовь к ближнему, мораль Торы и законы Моисея, которые распространились по всему миру через его учеников.
                Этого человека приговорили к смерти сектанты саддукеи,  которые тогда главенствовали в Синедрионе, Высшем иудейском суде. И к Саддукеям принадлежал первосвященник Иосиф Каифа. Саддукеи в переводе с иврита означает "праведные", но праведными они не были, они не верили ни в вечность  души, ни в бессмертие, ни в жизнь после смерти, ни в воздаяние на том свете. Иосиф  Флавий писал,  что саддукеи были преступные.  Они считались еретиками с точки зрения нормативного иудаизма. Эти люди, многие из которых продались римлянам, пришедшего с благой вестью, раввина, мудреца и толкователя Торы,  арестовали, засудили и способствовали его распятию римскими руками.»

             Куда бы Иисус ни приходил, его весь еврейский народ встречал благожелательно, радостно. Его принимали. Он лечил людей, делал добро. Его любил народ. Его не любила кучка подонков, которая распяла его римской казнью. Это не еврейская традиция. И из-за них тень пала на весь еврейский народ.

          Раввин М. Финкель в интервью ITON TV «Культурный шок» сказал следующее:  «У нас фактически одна вера с некоторыми различиями. Нас объединяет намного больше, чем разъединяет. Мы должны дружить с Россией, мы должны дружить с западным миром и со всем миром, кто верит в Бога. На этом надо концентрироваться.
                Именно учение Иисуса завладело умами более чем миллиарда человек. Сказать, что это было случайностью,  нельзя. Видна Божественная Рука. Провидение.  Именно через  Иисуса произошло  обучение монотеизму».

          Лично для меня вопрос в истинности существования Христа, разумеется, не возникает.      Проблема видится лишь в том,  что в существующем учении осталось от  подлинного учения Христа.               
            Так, наполнившись сполна Храмом, событиями, по преданию происходившими здесь,  впечатлившись  грандиозностью комплекса под названием "Храм Гроба Господня",  оставила эти стены и это место.
            Улицы, точнее, улочки Старого города тут же захватили меня, и я задалась вопросом: «Существует  ли разница между понятиями  "Старый город" и "Храм"? Как её понять? В чем она?»
          Бриллиант без оправы, безусловно, хорош. Но только в  дорогом изделии, помещенный на достойное место, удостоенный должной обработки  открывается во всей многоликости его уникальность, ценность,  красота.

                Храм, блистающий в оправе Старого города…
                Самой дорогой огранки  –  «люцер».

                Медленно пошла в обратном направлении,  по VIA к Львиным воротам. Улочки по-прежнему полны торговцев, их количество не уменьшилось. Однако  энергии заводить всякого проходящего мимо прохожего заметно поубавилось.
                Можно еще раз остановиться  на  каждой  "остановке" или неподалёку, приложить руки  если не к самим святыням,  то к  стенам домов, камням по сторонам и под ногами. Только в конце этого скорбного пути, вернее, в его начале, недалеко от Претории, обратила внимание на вывеску. Захотела войти.