Серёжка с Полевой. Глава 11

 http://proza.ru/2020/11/29/161 - глава 1   


    Вместо столовой в школе был буфет. Там не готовили, только кипятили воду для чая, да выдавали булочки или коржики, чтобы можно было подкрепиться школьникам на большой перемене.
Такой перекус стоил один рубль до 1961года, а после денежной реформы всего десять копеек. Мне почему-то больше всего запомнились коржики – они были сладкими, а некоторые попадались без дырок в центре... один сплошной коржик.
    Сытым такой школьный обед, конечно, не назовёшь, но это лучше, чем ничего.  Если родители, по каким-то причинам не приготовили еду дома, можно было поесть в рабочей столовой, она находилась недалеко. Нам обычно давали копеек по тридцать, чтобы сходить туда на обед.
    На эти три гривенника можно было купить: половину порции супа с мясом за шесть-семь копеек, вкусную котлету – за тринадцать копеек, или рыбу жареную – за восемь копеек. На гарнир – пюре картофельное или капуста тушёная за четыре-пять копеек. Чай с сахаром – две копейки, молоко кипячёное – семь копеек. Хлеб и горчица на столах лежали в тарелках бесплатно. Каково?

     Мы скучковывались в небольшой голодный коллектив после уроков и шли в столовую. Время нашего обеда не совпадало с обедом совхозных тружеников, и столовая была полупустой. Сами раздевались, вешая свои пальтишки в гардеробе, и направлялись к буфету, где была касса, в которой отбивали чеки. Что хотели, то и заказывали, выбирая любые блюда. Чтобы чек показался из кассового аппарата, кассир крутила ручку. С чеками шли к окну раздачи, попутно взяв подносы и ложки. Вилками не пользовались принципиально. «Что мы, аристократы что ли»? Встречал нас на раздаче, если не изменяет память, дядя Паша, повар столовой.

– Как приготовлено? – всегда интересовался, вкусно ли, после того, как мы наедимся.
– Вкусно! – громко отвечали мы, добросовестно съев свои порции.
    Смахивая крошки со стола в тарелки, относили грязную посуду на мойку. Правда, посуда после нас грязной не была – вымакивали тарелки кусочками хлеба. Расходились по домам и были сыты до вечера.
    Ужинать в столовую из наших никто не ходил – еда дома уже была приготовлена, да ещё... потому что вечером в буфете продавалось бочковое пиво. Столовую заполняли взрослые мужики. Некоторых, после такого «ужина», домой утаскивали жёны, под смех и подначки оставшихся товарищей.
Милиции, подкарауливающей пьяненьких работяг, не было. Так заканчивался трудовой день в совхозе.

                ***

      «Я больше не буду»... – эта фраза врезалась мне в память о школе. Класс наш был как класс, по-моему, ничем выдающимся не блистал. Если девочки ещё тянулись к знаниям, то у нас, парней, такой тяги не наблюдалось совсем. Мы шалили на переменах и по инерции продолжали куролесить на начавшемся уроке. Учителя относились к этому по-разному – некоторые осаживали, и мы притихали. Кому-то хватало приструнить нас просто строгим взглядом, и мы повиновались, а кто-то добивался нашего повиновения криком.

      Учительница по литературе, Августа Фёдоровна, для меня авторитетом не была, как и я для неё. И однажды это для меня закончилось плохо. Я «попал». Начался урок, она вплыла в класс, именно... вплыла, потому что была особой полной и движения у неё были плавные. Поздоровалась, как обычно, с классом, мы поприветствовали её вставанием, но галдеж не прекратился. И она, как всегда, выбрала меня для нравоучений.
– Вечно я во всём виноват.– ответил ей дерзко.
– Вон из класса, наглец! Я тебя из пионеров исключаю!

      Я снял галстук, подхватил папку (они у нас вошли в моду) с тетрадями и учебниками и выбежал из класса. Маму вызвали на другой день в школу к директору, и меня позвали к нему минут через двадцать.
– Здравствуйте, Лев Давыдович!– сказал я вежливо, когда вошел.
Присесть меня не пригласили. Мама, заплаканная, сидела с ним за столом, то и дело вытирая платком глаза.
– Сергей, ты будешь исключен из школы.– как-то буднично произнёс директор – Ты очень сильно обидел Августу Фёдоровну, и она требует твоего исключения. Завтра будет педсовет и мы с тобой расстанемся.
Похоже, он сильно волновался. Курил папиросы «Казбек»... одну папиросу за другой. Он всегда курил эти папиросы.
Я пожал плечами.
– Мам, пойдем домой. – сказал спокойно и вышел из кабинета.

    На следующий день в школу не пошёл. Прибежали Ерёмина Ирка с Танькой Дудиной, девчата-друзья с первого класса.
– Серёжка, не глупи! – набросились они на меня с криком и наперебой затараторили.
Я молчал.
– Был педсовет и ВСЕ учителя были против твоего исключения из школы! Лене Лемберовой мать рассказала, (учительница). Единственное условие тебе поставили – извиниться перед Августой.

     Но не уточнили, прилюдно принести свои извинения, в классе... или как...
– Доучиваться надо, а то загремишь в спец. школу. Осталось-то, седьмой закончить и восьмой перекантоваться, а потом... другая школа.– добавила Танюха.
Девчонки чуть не волоком потащили меня из дома, и я не стал больше упираться, пошёл сам.
      Всё происходило, как в тумане. Я не стал вылавливать Августу Фёдоровну, чтобы не извиняться у всех на виду. Зашёл в учительскую и там, при учителях, которые были за меня на педсовете, попросил прощения. Простила ли она – не знаю, но я вышел и повторял про себя, как в тумане: «Я больше не буду... я больше не буду»...
Видимо, перенёс сильный стресс. Прозвенел звонок на урок. Я вошёл в класс. Какой будет урок, не понял – учителя в классе ещё не было. Ловя на себе взгляды одноклассников, подошел к своей парте и сел. И тут же получил по голове портфелем, так что искры брызнули из глаз. Мне бы развернуться и врезать в ответ Шаимке (Шаимову Мишке), а меня держала, как в капкане, одна и та же фраза –«Я больше не буду».

     Выскочив из класса, чуть не ревя от обиды и бессилия, (потому что не считал себя ни в чём виноватым) я бросился вон... мимо входящей учительницы по литературе... Августы Фёдоровны.
Она остановила меня, схватив за плечо мёртвой хваткой.
– Иди на место.
Начался урок. Я был никакой. Следующие полтора года, до выпуска из восьмого класса, в школу ходила моя тень. Восьмой класс я закончил на тройки, но это было: «Три пишем, два в уме». И по одному предмету красовалась настоящая двойка за четверть.
Спасло то, что вычислялась средняя оценка по четвертям. Получалась троечка с большим минусом, но на второй год не оставили, выпустили из опостылевшей школы в большое плавание, в жизнь.
  Через несколько лет, уже работая, я закончил одиннадцать классов в школе рабочей молодёжи, будучи старостой класса, и без единой тройки в аттестате.
Стране были нужны грамотные специалисты.



P.S.

Татьяна Тарасова-Пыжьянова

  Родные мои земляки! И просто люди, читающие и любящие литературу! Не могу подобрать лучших слов благодарности, за то что окунулись в чудесную пору детства и юности с героем этой повести, с улицы Полевой, Серёжкой Токаревым. Сопереживали или возмущались порой его не детской логикой и поступками, сравнивали со своим детством, находили что-то общее в этом бесхитростном повествовании.


Сергей Токарев.

... Отвлекусь. Скажу так – этот месяц в совхозе был самым жутким за последние годы. Слова: умер... умерла... умерли... (а это знакомые мне люди) бередили душу. Причём, узнал, что и я, оказывается, тоже давно умер.
    Не буду говорить, кто это сказал, чтобы не обидеть человека, который меня уже похоронил и поминал. Но... «слухи о моей смерти несколько преувеличены» – до сих пор живой. Вероятно, потому что больше тридцати лет не употребляю спиртного, да и с табаком завязал. Стал расти в ширину и называть себя «центнером».
    В совхозе не был лет сорок с лишним, мы жили в городе. Построили кооперативную трёшку на ЖБИ тридцать восемь лет назад, и живём-поживаем. Детей не завели, всё откладывали, а потом стало поздно. Живём не шикуем, но и не бедствуем, пенсионерим. Остались ещё старые друзья – мы дорожим и бережём нашу дружбу.

                ***
               
... Помнил о тебе, Таня... Сразу возникла перед глазами девочка, выполнившая взрослую норму на совхозном поле. Здорово! Посмотрел, столько ты всего «напроизведенила», очень впечатлило. С большим удовольствием прочёл твои рассказы о детстве, так это воспринял, как будто сам нырнул в то время.
     В тяжёлое время мы жили. Ваша семья – на Гореловском, а наша – в совхозе, на Полевой.
Давно закончилась война, но всё о ней напоминало – бараки, бедность, два магазинчика на оба посёлка с очередями. Да и болото с деревянным настилом через гать, что вела в школу и магазин, на тепличный комбинат, на поля, на хутор и в мехцех. Лесопилку помню, сейчас ничего не осталось. Помнишь колодец, Таня, на который ходили все с коромыслом и пустыми вёдрами, а обратно возвращались с тяжелыми полными? Вроде, на болоте стоял, а вода была вкусная, ключевая.

     Не было в посёлках никакой канализации, водопровода и оттопления – у всех стояли, как в сказках, русские печи.
Окна вашего двухэтажного дома выходили на речку Патрушиху и водокачку на том берегу, на березовую рощу и «шанхай», (так называли одну улицу, выстроивших собственные дома, жителей).
     Ваша семья жила на первом этаже, (говорили, что это была молельня помещика Горелова) с маленькими окнами, зато с террасой на втором этаже, на которую ребята лазили с торца по срубу, когда соседей не было дома. С этой высоты можно было увидеть далеко поля и всю округу, как с эмпайр-стейт-билдинга в Нью-Йорке, самого высокого дома в Америке. Только мы тогда о таком чуде и не слыхивали.

     Сейчас в роще построили небольшой Храм во имя святого праведного Симеона Верхотурского. Большого пруда больше нет перед плотиной – спустили всю воду. Течёт теперь Патрушиха по канаве, и болото осушили, ни гати нет, ни деревянного тротуара – стоят дворцы. И полей нет – одни коттеджи. И торфянского леса нет – там дворцы УНЦ РФ. Нет и богатого леса за «шанхаем», куда мы ездили за ягодами и грибами – там танкодром. Отняли у нас память и детство.

     Это никогда бы не было написано, не случись моя встреча с Таней Тарасовой, моей знакомой девочкой. В те года мы жили в пяти минутах друг от друга... полвека назад. Прошло месяца два, как я вошел в Одноклассники, и в одной из тем моё внимание приковала её фотография. Причём не той молодости, а теперешних лет, где она выглядела, как и тогда, красивой и стройной.
    Сразу оговорюсь, кроме приветливых кивков в юности, нас ничего не связывало. Так думал я. Оказалось... таки связывало и очень – ДЕТСТВО – наше прошлое. Я про Танину, теперешнюю жизнь не знал, не догадывался даже, что Танюшка пишет стихи и прозу.
Мы просто взахлёб, перебивая друг друга, бросились в воспоминания. Вацап, наверно, шипел от перегрузки, столько мы переговорили ночами. Таня мне сделала комплимент: «Серёжка, ты так интересно рассказываешь такие давние события – это надо записать, получится классный рассказик». Рассказиков получилось много. Таня увлеклась сама, правила мои сырые вспоминашки, выпытывала новые и новые, и писала ночами.
Таня! Я чувствую, что этот текст не будет лишним. Спасибо, дорогая подруга детства!

                ***
    Возвращаюсь на полвека назад в прошлое, вижу как наяву, лица друзей и подруг. Многих, очень многих из них уже нет в живых, ушли за порог жизни, не попрощавшись. Кто погиб, кто от водки умер, кто от болезни, кто добровольно покинул этот свет.
Лишь старые фотографии и память помогают встретиться с ними и поговорить о том-о сём. Мне кажется, мы-таки встретимся все в том, ином мире, расположившись у костра, как кому удобно...
И кто-то воскликнет: «Вон Серёга с Полевой идёт, подвиньтесь, дайте ему место»!

Заштриховано время,
Перекручены нервы,
Заморожены мысли,
Перевязано сердце.

Лишь ресницы, как птицы,
Взмах один и... довольно.
Остальное продолжит
Ветерок своевольный.

Чуть рванёт и отпустит
Не разбив, не поранив,
Только брызги покоя
По душе барабанят.


P.S.(2)
Танюша, нам с тобой повезло – мы сумели побывать снова в нашем замечательном детстве.
Будь здорова, дорогая! С уважением и любовью, твой Серёжка с Полевой.


Серёжка! Я плАчу... Мы вернулись в наше детство и юность! Писать с тобой
эту повесть было приятно.

Таня Тарасова

На фото: Сергей Токарев - малыш, подросток, юноша, настоящий мужчина.
И жена, Галина.