Блок. Ты оденешь меня в серебро - прочтение

                * * *   

                Ты оденешь меня в серебро,
                И когда я умру,
                Выйдет месяц – небесный Пьеро,
                Встанет красный паяц на юру.

                Мертвый месяц беспомощно нем,
                Никому ничего не открыл.
                Только спросит подругу – зачем
                Я когда-то ее полюбил?
               
                В этот яростный сон наяву
                Опрокинусь я мертвым лицом.
                И паяц испугает сову,
                Загремев под горой бубенцом...
               
                Знаю – сморщенный лик его стар
                И бесстыден в земной наготе.
                Но зловещий восходит угар –
                К небесам, к высоте, к чистоте.
                14 мая 1904





     – «Ты оденешь меня…» – “ты” – это “подруга”, которая “одела его в серебро”, которую он когда-то “полюбил”.

     – «…оденешь меня в серебро» – "серебро" – обычный атрибут лунного света у Блока.

     – «…месяц – небесный Пьеро» – в период «Стихов о Прекрасной Даме» луна воспринималась Блоком как око, которым, через которое Лучезарная смотрит на него, следит за ним, напоминает ему о себе:

                «…Взгляни наверх в последний раз,
                Не хочет бог, чтоб ты угас,
                Не встретив здесь Любви былой.
                Как в первый, так в последний раз
                Проникнешь ты в Ее чертог,
                Постигнешь ты — так хочет бог —
                Ее необычайный глаз.
                10 июня 1901»

                «Он входил простой и скудный,
                Не дыша, молчал и гас.
                Неотступный, изумрудный
                На него смеялся глаз.

                Или тайно изумленный
                На него смотрел в тиши…
               
                …Странен был, простой и скудный
                Молчаливый нелюдим.
                И внимательный, и чудный
                Тайный глаз следил за ним.
                Сентябрь 1902»

     – «…красный паяц» – красный цвет у Блока противостоит лазури Лучезарной.
   
     – «Встанет красный паяц на юру» –
    
«Юр» – 
     1. открытое, обычно возвышенное место, отовсюду видное, не защищённое от ветров. «Домишко был действительно жалкий. Он стоял на юру, окутанный промёрзлой соломой и не защищённый даже рощицей». М. Е. Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина»
     2.   бойкое, открытое место, где всегда собирается, толпится много народу. «Такое наше дело, говорит он, человек ты завсегда на народе, на самом на юру, — ну и должен со всяким вступать в разговор. Г. И. Успенский, «Старьёвщик».
                Из словарей (https://ru.wiktionary.org/wiki/)
 

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «– «…сон наяву» – Ср. в стих. В. С. Соловьева "Вижу очи твои изумрудные ... " (1892): "В эти сны наяву, беспробудные ... ". Блок часто использовал этот образ (например, в письме Андрею Белому от 20 ноября 1905 г.)

[
                «Вижу очи твои изумрудные,
                Светлый облик встает предо мной.
                В эти сны наяву, непробудные,
                Унесло меня новой волной.
                В. С. Соловьев»
 

Письма от 20 ноября 1905 я не нашёл – в «АНДРЕЙ  БЕЛЫЙ  и АЛЕКСАНДР  БЛОК  ПЕРЕПИСКА 1903-1919» такового нет. А «Полное собрание…» обрывается на 9-ом томе.  Не до Блока нам опять…]

    Но для Блока “сны наяву”, то есть состояния неотличимости сна от яви – это не метафоричность, а регулярная реальность, которая давным-давно предрекла ему его судьбу, возможно, описание его –  в   стихотворении «Ты свята, но я Тебе не верю»,

                «…И давно всё знаю наперед:
                Будет день, и распахнутся двери,
                Вереница белая пройдет.
               
                Будут страшны, будут несказанны
                Неземные маски лиц…
                Буду я взывать к Тебе: «Осанна!»
                Сумасшедший, распростертый ниц.

                И тогда, поднявшись выше тлена,
                Ты откроешь Лучезарный Лик.
                И, свободный от земного плена,
                Я пролью всю жизнь в последний крик.
                29 октября 1902»

     –  «И паяц испугает сову / Загремев под горой…» – небесный Пьеро срывается с небес и пугает ночных птиц.
    
    Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

«
     – …Встанет красный паяц на юру. – В трактовке Андрея Белого, принятой Блоком, красный цвет противополагается белому как знаку мистических прозрений.
    – …на юру… ­ здесь: на холме.
«Мотив "опрокинутости", связанный с темой смерти, самоубийства, появляется уже в 1902 г.: "Тогда мой путь опрокинется, // И я возвращусь к Тебе" (см. стих. "Когда святого забвения ... "; т. 1 наст. изд., а также коммент. к нему); "И, опрокинувшись, заглянет // Мой белый призрак им в лицо" ("Сбежал с горы и замер в чаще ... ", 1902; т. 1 наст. изд.) и др. Ср. также у Белого: "И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвения" (Белый А. Северная симфония. М., 1904. С. 105.)»

     Я термин “опрокинутость” читаю  по-другому.  Мне кажется, что это обозначение принудительного перехода героя в другую реальность. Переходы по собственной воли он совершал с помощью “двойников”:
    «Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний…
    …Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов - тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, – он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности – все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз...»
                Блок Александр Александрович. «О современном состоянии русского символизма».
     «После большого (для того времени) промежутка накопления сил (1-23 апреля) на полях моей страны появился какой-то бледноликий призрак (двойники уже просятся на службу?), сын бездонной глубины… К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников».
                Блок. Дневники 18-ого года о событиях 901 года.

     Всю весну 902-ого года он пробродит по “каменным дорогам” с двойниками – одним из двойников! 
     А “опрокинутость” – это не когда – он, а когда – его.

     Упомянутое в Примечаниях стихотворение «Когда святого забвения…» написано в «Мае 1902» – это период его хождений по «каменным дорогам» – радостных блужданий по тропе миров, и оно о конкретном, любимом им перекрестке – мире камышовых заводей:

                «Когда святого забвения
                Кругом недвижная тишь, —
                Ты смотришь в тихом томлении,
                Речной раздвинув камыш.

                Я эти травы зеленые
                Люблю и в сонные дни.
                Не в них ли мои потаенные,
                Мои золотые огни?

                Ты смотришь тихая, строгая,
                В глаза прошедшей мечте.
                Избрал иную дорогу я, —
                Иду, — и песни не те…

                Вот скоро вечер придвинется,
                И ночь — навстречу судьбе:
                Тогда мой путь опрокинется,
                И я возвращусь к Тебе.
                Май 1902»

     (Кстати, и у Андрея Белого в Северной симфонии – о том же самом мире:
     «…Справа и слева были синие, озерные пространства, подернутые белым туманом.
И среди этих пространств подымались сонные волны, и на сонных волнах качались белоснежные цветы забвения.

   …Тянулись и стояли облачка. Адам с Евой шли по колено в воде вдоль отмели. На них раздувались ветхозаветные вретища.
   Адам вел за руку тысячелетнюю морщинистую Еву. Ее волосы, белые, как смерть, падали на сухие плечи.
   Шли в знакомые, утраченные страны. Озирались с восторгом и смеялись блаженным старческим смехом. Вспоминали забытые места.
   На отмелях ходили красные фламинго, и на горизонте еще можно было различить его далекий силуэт.
   
     …По колено в воде шла новоприобщенная святая.
     Она шла вдоль отмелей, по колено в воде, туда... в неизведанную озерную ширь.
     Из озерной глубины, где-то сбоку, вытягивалось застывшее от грусти лицо друга и смотрело на нее удивленными очами.
     Это была голова рыцаря, утонувшего в бездне безвременья... Но еще час встречи не наступил.
     И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвения.

     …В этой стране были блаженные, камышовые заросли; их разрезывали каналы, изумрудно-зеркальные...»

     Напомню, что право первородства на этот мир, где ждут, когда придет их время, меж Блоком и Белым неустановимо.)
     И вот он тихо проводил время:

                «Я эти травы зеленые
                Люблю и в сонные дни.
                Не в них ли мои потаенные,
                Мои золотые огни?»

     А его, едва ли не за шкирку:

                «Тогда мой путь опрокинется,
                И я возвращусь к Тебе».

     Второе стихотворение, упомянутое в Примечаниях  – «Сбежал с горы и замер в чаще», будет написано всего через пару месяцев – 21 июля 1902. Но оно уже  из другой эпохи. Эпохи расплаты за предыдущее уютное времяпрепровождения на тропе миров, – теперь это время бесконечных летних кошмаров:

                «Сбежал с горы и замер в чаще.
                Кругом мелькают фонари…
                Как бьется сердце — злей и чаще!
                Меня проищут до зари.

                Огонь болотный им неведом.
                Мои глаза — глаза совы.
                Пускай бегут за мною следом
                Среди запутанной травы.

                Мое болото их затянет,
                Сомкнется мутное кольцо,
                И, опрокинувшись, заглянет
                Мой белый призрак им в лицо.
                21 июля 1902»

     Но «опрокидывание» и здесь – ссылка на другой мир. Весной – это был  мир служения, противостоящий всем соблазнам вольных гуляний, теперь, летом – мир нечисти, откуда на живых взглянет «мой белый призрак».

     Возвращаясь к исходному…
     В одном из самых оскандалившихся стихотворений раннего Брюсова прозвучали строки:

                «Всходит месяц обнаженный
                При лазоревой луне…» 

     В исходном стихотворении схожая картина. Лирический герой в своём сне наяву видит противостояние «тебя», одевшей его, умершего, в серебро, с только что по результату народившимся “небесным Пьеро”. Бросающим “тебе” обвинения: «Зачем?..»
“Опрокинувшись” в этот сон поэт… тот поэт, который уже умер, то есть тот который живому поэту – снится… Ох, уж мне эти сны наяву!  как тут разобраться, кто кому снится?! – поэт видит, как “Пьеро” на небе не удерживается, и под горою распадается, испаряется, истлевает, и только

                …зловещий восходит угар –
                К небесам, к высоте, к чистоте.

угар восходит к небесам, к сияющей луне, к небесным чертогам, к Тебе.