Ну когда же ты снова на миссию?

Он в ответ им всегда улыбался, когда они его настойчиво спрашивали: “Ну когда, ну когда же ты снова на миссию?” И все удивлялись, а некоторые... возмущались, ну почему же он им ничего не отвечает... совсем... ни слова. Ну почему же он всегда так странно молчит... и жить продолжает, как и прежде, как и раньше... и ходить и летать... в одиночку... Они никак не могли понять, почему он ни разу о себе не рассказывал... никому и нигде... о своем движении... служении... достижении... и другим запрещал говорить... о нем. А может быть... он никому не служил? Больных позабыл, заключенных, голодных, жаждущих, отверженных, пораженных... А может быть он всегда... отдыхал? Океан познавал, горный воздух любил, восходы... закаты? Не молился как мы, не трудился нигде? В наше тяжкое... смутное время? Но он продолжал им не отвечать... молчать. И никто так и не узнал тайну его жизни, до самой его смерти... кроме тех, кому время, финансы, все силы... все нервы - он всю жизнь от себя отрывал... иногда аж стонал... но скрывал... уходил на привал... а потом... снова в путь...

“Ну когда, ну когда же ты снова на миссию?” Вопрошали его настойчивые ревнители... И все удивлялись, а некоторые... возмущались, ну почему же он им ничего не отвечает... совсем... никогда... ни слова... Что же он... что он от них скрывает? Для чего, почему, зачем? А он продолжал им всегда улыбаться... и не обижаться... когда они его спрашивали. И только самые проницательные успевали заметить на его лице... необыкновенно светлую грусть. За них, за себя, за кого? И никто так и не узнал... тайну его жизни... до самой его смерти... А при его жизни... неизреченную радость созерцали в его глазах все... встречавшиеся с ним только просто взглядом. Где бы он не был, и чтобы он не делал... он носил “при себе” и “в себе”... благодать Христа... Куда бы он не шел... не входил... он приносил туда Христа. Молча, со словами, без слов... И все повторяли, что он не такой как все... и он действительно был иной... для мира давно чужой...

А однажды... в церкви... всегда за ним наблюдавшие - заметили, как грустно-слезно он смотрел на рассказывающего о “своем служении” известного миссионера. Говорили потом, что при этом, лицо его стало как-будто расколотым...  болью... напополам. За него, за себя, за кого? Но никто так и не узнал... тайну его жизни... до самой его смерти... И они никак не могли понять, почему он ни разу о себе не рассказывал... никому и нигде... о своем движении... служении... достижении... и другим запрещал говорить... о нем. И да... он никогда не просил деньги... пожертвования... для себя... на “свое служение”. Отец его научил... он всегда говорил ему, что каждый ученик Христа - служитель, спаситель, миссионер. И что его миссия не прекращается и не останавливается никем, нигде и никогда. Всегда и на всяком месте... он раздавал Христа... Особенно... в смутные времена... И всегда улыбался, когда его настойчиво спрашивали: “Ну когда, ну когда же ты снова на миссию?” И только самые проницательные успевали заметить на его лице... необыкновенно светлую… грусть. 

Иван Лещук, “Записки смутного времени”