Пробуждение священника

“Как хорошо, Господи, как хорошо...” – шептали уста священника. И только самый проницательный взор мог заметить на его грустном лице... следы былого страдания. УСТАВШИЙ ПАСТЫРЬ ЧИТАЛ ДЖОРДЖА МАКДОНАЛЬДА. “Томас Уингфолд, священник” – за таким неброским названием книги, скрывалась удивительная глубина содержания и высота чувств. Жизненный путь провинциального служителя церкви, пережившего просветление, открывался слезному взору пастыря. Священник продолжал читать и дождь пробуждения начинал орошать его уставшую, засохшую и почти уже окаменевшую душу. Воскресала душа, взлетала: “Как хорошо, Господи, как хорошо...” – продолжали шептать уста священника. “ПОЧЕМУ ТЫ ПЛАЧЕШЬ?” – ЖЕНА ЗАМЕТИЛА НА ЕГО ГЛАЗАХ СЛЕЗЫ, необычно-светлые слезы. Дождь пробуждения орошал его черствую душу. Сильный небесный дождь.

Что же так пронзительно тронуло и потрясло священника? Что сокрушило и воскресило вновь к жизни... его уставшую, засохшую и почти окаменевшую душу? В провинциальном пастыре Джорджа Макдональда - священник узнавал в и себя. “ВОДА В РОДНИКЕ ЕГО ЖИЗНИ ПОЧЕМУ-ТО БЕЖАЛА СЛИШКОМ МЕДЛЕННО И ВЯЛО… В Оксфорде он успевал довольно не¬плохо… С самого начала он знал, что его прочат в священники, и не противился, но принял это как свою судьбу. Более того, в смутном послушании, он всегда помнил о необходимости покориться всем преимуще¬ствам и лишениям того жребия, который для него выбрали… ЦЕРКОВЬ БЫЛА ДЛЯ НЕГО ДРЕВНИМ УСТАНОВЛЕНИЕМ, обладающим столь незыблемой ре¬спектабельностью, что способна была наделять ею своих служителей, выделяя им опреде¬лённое содержание и требуя от них соблюдения полагающихся обрядов. Он нанялся к ней на службу, она была его госпожой, и за тесное жилище, скромный доход и казённое, но более-менее приличное облачение ОН ГОТОВ БЫЛ ИСПОЛНЯТЬ ЕЁ УСТАВЫ - В ДУХЕ ВРЕМЕННОГО СЛУГИ-НАЁМНИКА. Ему было двадцать шесть лет” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”). “А ВЕДЬ ЭТО И ОБО МНЕ, ГОСПОДИ, это и обо мне...” – священник продолжал читать и все больше и больше узнавал себя.

“У него была некая смутная предрасположенность к честности; он ни за что не стал бы сознательно кривить душой ради того, чтобы стать архиепископом Кентерберийским…Он любил читать молитвы, ему нрави-лось произносить их вслух в церкви; к тому же голос у него был довольно приятный и ме¬лодичный. Он навещал больных - пусть с некоторым отвращением, но безотлагательно, - И ГОВОРИЛ ИМ ТЕ ПРИВЫЧНЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ФРАЗЫ, которые приходили ему в голову, считая, что свой долг по отношению к ним он исполняет, главным образом, вознося молитвы за немощных, положенные по церковным установлениям... Да, он исправно делал то, что от него требовалось, и не только «отправлял службы», но и следил за тем, чтобы всё совершалось благопристойно и чинно” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”). “А ВЕДЬ И Я БЫВАЛ ТАКИМ НОМИНАЛЬНЫМ, ФОРМАЛЬНЫМ ПАСТЫРЕМ, ГОСПОДИ, это и обо мне...” – священник продолжал читать и все больше и больше узнавал и себя.

“Мне с самого детства прочили карьеру священника. Это ужасно, я понимаю, но, по-моему, винить в этом особо некого. В мире вообще много всего такого, что неправильно с самого начала. Я довольно прилично сдал экзамены, хотя особыми успехами не блистал, побывал на приёме у епископа, СТАЛ ДЬЯКОНОМ, ЧЕРЕЗ ГОД ПРИНЯЛ РУКОПОЛОЖЕНИЕ, ЕЩЁ ГОД ИЛИ ДВА ЛИЦЕМЕРНО ЧИТАЛ ЧУЖИЕ ПРОПОВЕДИ и как мог трудился в приходе... ПРОПОВЕДИ У НЕГО БЫЛИ – ДАВНИШНИЕ, респектабельные проповеди на пожелтевшей бумаге, составленные и переписанные не кем-то неизвестным, но его собственным покойным дядюшкой, доктором богословия, чей аккуратный почерк был настолько чётким, что Уингфолд никогда не заботился о том, чтобы заранее прочитать очередную проповедь, и следил только за тем, чтобы отобрать нужные страницы. Его старый добрый дядя оставил ему в наследство сто пятьдесят семь доктринально безукоризненных проповедей (лишняя предназначалась для тех случаев, когда первый день года приходился на воскресенье), полагая, должно быть, что не только снабжает племянника проповедями на всю оставшуюся жизнь…” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”). “А ВЕДЬ И У МЕНЯ БЫВАЛИ ТАКИЕ ПРОПОВЕДИ, ГОСПОДИ, давнишние, чужие, сухие, не мною выношенные, не мною рожденные... это и обо мне... Господи...” – священник продолжал читать и все больше и больше узнавал себя.

“НО НЕУЖЕЛИ ВЫ НИ РАЗУ НЕ ПРОПОВЕДОВАЛИ ТОГО, О ЧЁМ ДУМАЛИ САМИ? – снова ЗАГОВОРИЛ КАРЛИК. – Я не имею в виду проповеди, которые человек составляет, усердно читая комментарии; кстати, я слышал, что некоторые из наших лучших проповедников обращались к этим кладезям учёности в поисках своего первого вдохновения. Я ГОВОРЮ О ТОМ, ЧТО ВЫШЛО ИЗ ГЛУБИНЫ ВАШЕГО СЕРДЦА – может быть, от восторга внезапного открытия или какого-то другого сильного чувства? Eсли в душе человек не чувствует, что ему есть чем поделиться со своими прихожанами, ему нужно немедленно обратить свои силы на то, чтобы снабдить их той духовной пищей, которой питается он сам. Иными словами, если в его собственной сокровищнице нет ничего нового, пусть он выносит древние сокровища из чужих хранилищ. Если же его собственная душа не получает должного пропитания, как можно надеяться, что он отыщет нужную пищу для своей паствы? ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ НА ЦЕРКОВНОЙ КАФЕДРЕ; пусть он лучше займётся чем-то другим – тем, к чему предназначен, что лучше всего подходит его способностям и внутреннему строению” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”).

Что же пробудило священника Томаса Уингфолда? Кто заставил или убедил его радикально изменить отношение к жизни, служению, церкви, и проповеди? ТАК БЫВАЕТ, ТАК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫВАЕТ, ЧТО ИНОГДА ГОСПОДЬ ОБЛИЧАЕТ И ПРОБУЖДАЕТ НАС ДАЖЕ ЧЕРЕЗ АТЕИСТОВ И ЛЮДЕЙ, НА НАШ ВЗЛЯД, НЕВЗРАЧНЫХ. И наступил момент, когда прежде формальный проповедник наконец-то начал говорить “странные” проповеди. “К концу проповеди, когда туман его чувств стал рассеиваться, Уингфолд снова начал различать отдельные лица своих слушателей. Мистер Дрю опустил голову. Как я уже говорил, кое-какие привычки, которым он научился в юности и следовал в зрелом возрасте и которые считались среди деловых людей вполне честными, теперь, по сравнению с Божьим идеалом в торговле – то есть с такой торговлей, какой не постыдился бы заниматься Сын Человеческий, будь его земной отец не плотником, а лавочником – стали ему ненавистными, а воспоминания о них – невыносимыми. Не становилось ему легче и при мысли о том, что пока он не знал полной меры того, как все эти годы пользовался людским невежеством для своей выгоды: ведь обычно такие вещи стараются подальше укрыться в темноту и не желают выходить на свет, чтобы стать явными. Теперь он всячески старался искоренить из своей торговли все подобные обычаи, но они всё равно оставались для его духа болезненным воспоминанием, и он бесконечно страдал от их груза. Так что когда проповедник протянул ему надежду полностью и окончательно избавиться от них благодаря тому, что в нём будет обитать Бог всех живых человеков и истинных торговцев, это показалась ему неизъяснимым блаженством. В ТО УТРО МАЛО КТО В СТАРОЙ ЦЕРКВИ ГЛАСТОНСКОГО АББАТСТВА ПОДОЗРЕВАЛ, ЧТО ЭТОТ ИЗВЕСТНЫЙ И ПРОЦВЕТАЮЩИЙ КОММЕРСАНТ ПЛАЧЕТ” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”).

“Священник остался наедине с органом. ОРГАН МОЛЧАЛ, КАК МОЛЧАЛ И САМ УИНГФОЛД, НО В СЕРД¬ЦЕ СВЯЩЕННИКА ПРОСНУЛАСЬ МУЗЫКА, и его благодарная хвала, без голоса или инструмента, дивной мелодией возносилась к Тому, Кто слышит безгласные мысли и Чьё сердце дро¬жит в ответ на каждый аккорд чувства, раздающийся в сотворённых Им сердцах. Ах, что посылаем мы туда, где наши помышления звучат либо резким диссонансом, либо благо¬датной гармонией? МЫСЛИ СВЯЩЕННИКА, ОДИНОКО СИДЯЩЕГО В СУМЕРЕЧНОЙ ЦЕРКВИ, ЛЕТЕЛИ К НЕБУ АНГЕЛЬСКОЙ ПЕСНЕЙ, потому что в сердце его не осталось ничего кроме благодарности - не за какой-то уже обретённый дар, но за наполнившие его дивные надежды. Он преклонил колени возле старого органа и поклонился Богу и Отцу Господа Иисуса Христа, ибо только на этого Бога и ни на какого другого было всё его упование. КОГДА ОН ПОДНЯЛСЯ С КОЛЕН, ЦЕРКОВЬ ПОГРУЗИЛАСЬ В ТЕМНОТУ, НО В ЕЁ ВЕРХНИЕ ОКНА, ОСВЕЩАЮЩИЕ ХОРЫ, СИЯЛИ МИРИАДЫ ЗВЁЗД” . ” (Дж. Макдональд, “Томас Уингфолд, священник”).
Священник продолжал читать и дождь пробуждения начинал орошать его уставшую, засохшую и почти уже окаменевшую душу. Воскресала душа, взлетала: “Как хорошо, Господи, как хорошо...” – продолжали шептать уста священника. “ПОЧЕМУ ТЫ ПЛАЧЕШЬ?” – ЖЕНА ЗАМЕТИЛА НА ЕГО ГЛАЗАХ СЛЕЗЫ, необычно-светлые слезы. Дождь пробуждения орошал его черствую душу. Сильный небесный дождь.

Иван Лещук, из “Дневника священника”