Поэзия была для него ароматом жизни

«Как хороши, как свежи были розы…» Кому не памятна эта строка, столь изящная и печальная! Но из какого она произведения? Кто его автор?

 Этого не помнил и сам И.С. Тургенев, которого она вдохновила на создание прекрасного стихотворения в прозе: «Где-то, когда-то, давно-давно тому назад я прочел одно стихотворение. Оно скоро забылось мною, но первая строка осталась у меня в памяти: «Как хороши, как свежи были розы…»

 Ни разу в обширной тургеневской переписке не встречается имя автора. Между тем оно известно.

Иван Петрович Мятлев родился в 1796 году в Петербурге в знатной и богатой семье и был крестником Екатерины II. Отец – сенатор, тайный советник и камергер, мать – урожденная графиня Салтыкова, дочь и внучка двух генерал-фельдмаршалов. Как было принято в то время, в пять лет он был зачислен в коллегию иностранных дел. Получив превосходное домашнее образование, семнадцати лет, в разгар «грозы двенадцатого года», будущий поэт вступил корнетом в лейб-гвардии Конный и участвовал в заграничных походах русской армии.

Мятлев мог сделать блистательную карьеру – военную, статскую или придворную, однако ни одна из них не прельщала его. И хотя в 1821 году он поступил на службу в министерство финансов, которая продолжалась полтора десятилетия, дослужившись до чина действительного статского советника и звания камергера, он вышел в отставку и несколько лет путешествовал по Европе, побывав в Германии, Швейцарии, Италии и Франции. Несмотря на множество впечатлений от увиденного, Иван Петрович тосковал по России. Поэтому он так рад был снегу, неожиданно выпавшему в Париже и напомнившему о родном отечестве:

                Здорово, русский снег, здорово!

                Спасибо, что ты здесь напал,

                Как будто бы родное слово

                Ты сердцу русскому сказал…

                Но ты растаешь, и с зарею

                Тебе не устоять никак.

                Нет, не житье нам здесь с тобою,

                Житье на родине, земляк!

 

 

   В 1834 и 1835  годах свет увидели два маленьких сборника Мятлева – по 14 стихотворений в каждом, без имени автора и с надписью «Уговорили выпустить». В них были элегии, послания, размышления, подражавшие В.А. Жуковскому и И.И. Козлову, стихи, посвященные различным семейным событиям.

По возвращении из заграничного путешествия Мятлев поселился в роскошном доме в самом центре Петербурга на Исаакиевской площади, в котором проходили музыкальные и литературные  вечера, на которых выступали все заграничные и отечественные знаменитости.

Лирические стихи Мятлева печатались в «Современнике» и других журналах. Вот строки из его элегии «Лунная ночь»:

         Как роскошь я люблю осенней лунной ночи,

         Как мне при ней всегда отрадно и легко,

         Как уношусь всегда мечтами далеко,

                Когда луну мои встречают очи.

                Как для меня красноречив,

                Ее таинственный отлив,

         Когда он светлой, длинной полосою

                Лежит над спящею водою

         И листия дерев как будто серебрит…

Однако было бы ошибкой считать Мятлева только лирическим поэтом. Иван Петрович был неистощимым весельчаком: даже  в элегии – жанр, характерной чертой которого считалась грусть. он вносил элемент юмора. освобождая стихи от меланхолии.

Так, стихотворение «Маске в черном домино», начинающееся вполне серьезно:

                Не искушай меня обманчивым приветом,

                Не говори так ласково со мной,

                Не примиряй с постылым светом

И не дразни несбыточной мечтой

–  имеет неожиданный конец:               

                Не приставай – проговорюсь!

         Невольно заставляет улыбнуться элегия «Разочарование»:

                Я ошибся, я поверил

                Небу на земле у нас,

                Не расчислил, не измерил

                Расстояния мой глаз.

                И восторгу я предался,

                Чашу радости вкусил,

                Опьянел и разболтался,

                Тайну всю проговорил!

 Словосочетание «чаша радости» типично для лирики того времени. Однако выражения «вкусить чашу» и благодаря этому «опьянеть, разболтаться и проговорить тайну» – все это превращает лирическое стихотворение в юмористическое. Подобно этим и выражение «Не расчислил, не измерил расстояния мой глаз», из которого следует, что поэт ошибся, определяя «на глаз» расстояние от земли до неба.

         Обращаясь к красавице, Мятлев восхищается не только ею, но и… пахитосом, который она курит; и даже сравнивает их:

                Как пахитос хорош в устах

                Твоих, красавица младая,

                Ты в дыме, как виденье рая,

                Ты точно ангел в облаках!..

                Как я бы в этот дым желал

                Хоть на минуту обратиться:

                Я мог бы вкруг тебя увиться,

                Я б тайну сердца рассказал.

                Но нет! К чему? Меня пленив,

                Ты о тоске моей не спросишь:

                Меня, как пахитос, ты бросишь,

                До половины докурив.

 

Даже деловые записки Мятлев писал стихами. П.А. Вяземский приводит в своих воспоминаниях такую записку, адресованную ему, бывшему тогда сослуживцем Ивана Петровича по министерству финансов:

«По общем совещании, при общем желании вас в Знаменском видеть и никого лишением  этого удовольствия не обидеть, мы сделали выбор, почтеннейший князь, для сего воскресного дня-с, ибо Тимирязева служение повело ехать в пятницу в Красное Село, и такова его служебная забота, что там его удержит и суббота, но я ручаюсь вам за этого бравома, что в воскресенье он точно будет дома, и могу на том ручаться и тем паче, что дом его теперь у нас, на даче…».

Пусть не смущает читателя непонятное слово: искаженное французское «brave home» означает «порядочный человек» – подобные вставки иноязычных слов, зачастую искаженных, в русскую речь    обычны для лексики дворянского общества того времени. Вспомним роман А.С. Пушкина «Дубровский», персонаж которого помещик Спицын с грехом пополам объясняется с французом-гувернером и спрягает русский глагол «тушить» на французский лад: «Пуркуа ву туше?». Такие слова и выражения нередки в Мятлевских стихах.

Несколько дней Мятлев, Пушкин и Вяземский трудились над сочинением шуточного «поминания» – стихотворения,  начинающегося словами:

                Надо помянуть, непременно помянуть надо:

                Трех Матрен,

                Да Луку с Петром…            

и составленного из перечисления рифмующихся фамилий:

Надо помянуть и тех, которые, например, между прочими:

                Раба божьего Петрищева,

                Известного автора Радищева,

                Русского лексикографа Татищева,

                Сенатора с жилою на лбу Ртищева,

                Какого-то барина Станищева,

                Пушкина, не Мусина, не Онегинского, а Бобрищева,

                Ярославского актера Канищева,

                Нашего славного поэта шурина Павлищева,

                Сенатора Павла Ивановича Кутузова-Голенищева

                И, ради Христа, всякого доброго нищего.

         Вероятно, этим совместным сочинением навеяно и стихотворение Пушкина, обращенное, как полагают, к Мятлеву:

                Сват Иван, как пить мы станем,

                Непременно уж помянем

                Трех Матрен, Луку с Петром,

                А Пахомовну потом.

                Мы живали с ними дружно,

                Уж как хочешь, будь что будь,

                Этих надо помянуть,

                Помянуть нам этих нужно…

Отдельным изданием вышла юмористическая поэма Мятлева «Коммеражи», высмеивающая нелепые сплетни и их распространительниц:

                Трещоточки, чечеточки,

                Что разболтались вы?

                Что лезет за нелепица

                Из вашей головы!

 

                Вот этот, дескать, женится,

                А этому отказ;

                Вот тот за той волочится,

                Тому подбили глаз;

                А этот, с бакенбардами,

                Весь разорился в пух;

                А этот, что в отставке-то,

                С ума сошел, и вдруг!

         На закономерный упрек:

                И сами вы, трещоточки,

                Узнали всё? Навряд!

сплетницы неизменно отвечают:

                «Узнать-то не узнали мы,

                А только говорят!»

 

         Широкую известность при жизни автора получило стихотворение «Фонарики». Хотя оно не было тогда напечатано, но распространялось во множестве списков:

Фонарики, сударики,

Скажите-ка вы мне:

Что слышали, что слышали

В ночной вы тишине?

Так чинно вы расставлены

По улицам у нас.

Ночные караульщики,
         Ваш верен зоркий глаз!

 

Освещающие городские улицы фонарики становятся свидетелями многих сцен – больше печальных, чем радостных. Однако на все происходящее они взирают одинаково равнодушно.

                Фонарики, сударики,

                Горят себе, горят,

                А видели ль, не видели ль –

                Про то не говорят..

         Стихотворение «Фонарики»  было напечатано только смерти Николая – в  годы его царствования не могли быть пропущены цензурой такие строки:

                Быть может, не приметили.

                Да им и дела нет,

                Гореть им только велено,

                Покуда будет свет…

               

                Фонарики, сударики –

Народ всё деловой:

Чиновники, сановники,

Всё люди с головой.

Они на то поставлены,

Чтоб видел их народ,

Чтоб величались, славились,

Но только без хлопот.

 

                Им, дескать, не приказано

                Вокруг себя смотреть.

                Одна у них обязанность:

                Стоять тут и гореть…

                Так что же им тревожиться

                О горестях людских!

Недаром  «Фонарики» были включены в нелегальный сборник «Русская потаенная литература ХIХ столетия» – одно  из лондонских изданий А.И. Герцена и Н.П. Огарева.

Сатира «Разговор барина с Афонькой» построена в форме диалога помещика и крепостного. На вопрос барина «Как мои мужики живут?» Афонька отвечает: «Зажиточно». Не удовлетворенный этим ответом  помещик допытывается:«Да как же зажиточно?». Мужик выражается образно и метко:

                А так зажиточно,

                Что в семи дворах один топор.   

                Поутру дрова рубят,

                А вечером в кулак трубят.   

         «Следовательно, мои мужики плотники и музыканты», – замечает барин глубокомысленно. Затем он  интересуется, как уродился в его поместье хлеб, и слышит в ответ:

                А так хорошо,

Что колос от колоса –

Не слыхать левичья голоса.

 Сноп от снопа –

Столбовая верста;

А копна от копны –

Целый день езды.

Такой ответ также удовлетворяет барина: «Следовательно, хлеб мой хорошо уродился».

Буквально на разных языках ведется разговор приехавшей в свое имение помещицы Бурдюковой – героини  сатирического стихотворения «Сельская быль на святой Руси» – с  крестьянами: барыня  изъясняется на французском, мужики, естественно, отвечают на простонародном русском. Где уж тут понять друг друга! На слова крестьян: «Мы яровое убрали  и убрали траву…  И нам теперь всем отдых дан, но аржаному срок… В продажу хлеб уже глядит, убрать бы поскорей... Как опоздаем, будет жаль, не довезем…» барыня отвечает: «Ступайте прочь! Черт подери! Мне наплевать!.. Мне это все равно. Вы дураки!»

В конце концов помещица велит прогнать надоевших мужиков, так и не поняв, что пришли-то они с выгодным для нее предложением – вовремя убрать созревшую господскую рожь.

                Вот управляют как у нас!

                Всё – минус, а не плюс,

– заключает автор.

         Сродни Бурдюковой и Акулина Курдюкова – главная и заглавная героиня поэмы «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею…», написанной от имени тамбовской помещицы, рассказывающей про свой вояж и изъясняющейся на смеси французского с нижегородским, вернее с тамбовским, причем французские слова были набраны русскими буквами курсивом, а русские слова приобретали французские артикли:

                Берег весь кипит народом

                Перед нашим пароходом:

                Де мамзель, де кавалье,

                Де попы, дез офисье,

                Де коляски, де кареты,

                Де старушки, де кадеты…            

         Путешествовала Курдюкова по Германии, Швейцарии и Италии – тем же странам, в которых несколькими годами ранее побывал и сам автор. Поэма выходила в свет отдельными томами – каждой стране посвящен том – и была отпечатана в лучшей типографии Петербурга, однако местом издания значился Тамбов – ведь мадам Курдюкова была родом оттуда. Издание  сопровождалось превосходными иллюстрациями знаменитого рисовальщика того времени В.Ф. Тимма, изобразившего дебелую помещицу то едущую в  карете, то с помощью нескольких человек усаживавшуюся на мула, то начинающую на балу танец со столь же дородным иностранцем. А вот Курдюкова смотрится в зеркало, в котором отражается… Мятлев. 

Приехавшие в Петербург стремились  попасть в один из домов, где бывал Мятлев и услышать, как он читает свою поэму. Обладавший великолепной памятью и замечательным артистическим талантом, Иван Петрович читал несколько тысяч строк наизусть.

«На одном из вечеров января месяца 1841 года, – читаем мы в воспоминаниях музыкального критика Ю.К. Арнольда, – Иван  Петрович Мятлев читал только что оконченную, прелестную свою юмористическую поэму «Путевые впечатления мадам де-Курдюковой». Сколько психологической правды в этой вещице, сколько тонких схваченных черт из нрава, из привычек и воззрений русской степной провинциалки с претензиями на аристократизм! И какая художественность в легкости тривиально-банального стиха нигде не встречаешь! Читал же И.П. Мятлев  из на

                Вот дама Курдюкова,

                Ее рассказ так мил,

                Я от слова до слова

Его бы затвердил.

                Мой ум скакал за нею,

                И часто был готов

                Я броситься на шею

                К madame de  Курдюков

 – писал М.Ю. Лермонтов.

«В 1841 году мы в первый раз приветствовали появление этой описательной поэмы, исполненной остроумия, неподдельной веселости, благородной шутливости и лучшего тона насмешливости. Вся мелочь избалованной барыни, все невежество… вся спесь помещицы, грубый ее язык – все это…  мастерски схвачено, - писал в журнале «Современник» П.А. Плетнев в критической статье, соединенной с некрологом, посвященном памяти внезапно скончавшегося в феврале 1844 года Ивана Петровича Мятлева. - Он быстро ушел из нашего круга. Но память о нем никогда не померкнет между нами. Мы его любили как поэта и как человека. Его появление вносило радость в общество, его ум оживлял беседу, его разговор прогонял скуку. Поэзия была для него ароматом жизни».