Случай на этюдах

Художник Станислав Самойлов рано утром выехал из Москвы.
Накануне он наспех собрался, упаковал краски, холсты, кисти и этюдник, бросил в рюкзак буханку хлеба, палку сухой колбасы и термос с чаем.

        Самойлов уже неделю собирался уехать, каждый день меняя решение, его подруга звала в поездку по путевке в Турцию или Египет,  где система «все включено» позволяла расслабится, ни о чем плохом не думать, настроиться на отдых и получать удовольствие.

           Но Стас Самойлов терзался сомнением, последние годы он испытывал творческий кризис, хотя полностью, в значении этого слова, кризисом назвать нельзя, это было неопределенное состояние при котором  мысли путались, как всклокоченные  ветром волосы, а сам процесс творчества превратился в рутину бесконечного копирования работ на потребу публике.

              От этой работы копейка капала, но творческого удовлетворения не приносила, несколько его старых картин, висевших в мастерской являлись примером успешной заточенности мысли, результатом  письма на пленэре, раздумий на тему отношений человека и природы.

            Картины стали участником многих выставок, вошли в каталог, с них написаны несколько копий и они успешно проданы.
Теперь творческий подъем остался в прошлом, мучительное состояние неудовлетворенности в творчестве преследовало Самойлова уже полгода.

           Наконец Стаса прорвало: « Русская глубинка - вот, что мне сейчас нужно, уеду на этюды, распишусь, вдохну воздух свободы творчества, оживлю свою палитру, буду упиваться цветом и тонкими отношениями в природе»

           Рано утром  войдя в  метро Стас добрался  до железнодорожного вокзала, зашёл в вагон электрички,  уселся возле окна,  почувствовал внутренний подъем и предчувствие грандиозных перемен проникло в сознание художника, отчего у него зачесалась ладонь правой руки.

          « Я ждал этот момент, - подумал Самойлов, - хотя ещё не до конца определился с конечной целью своего путешествия, -  отдавшись на волю провидения, - пусть будет, как будет, главное работать - писать, писать и впитывать  красоту природы, которая нас окружает, почувствовать свою сопричастность происходящим процессам, заточить  в себе остроту восприятия»

            Художнику в этом году исполнилось сорок лет, вроде бы и расцвет должен быть творческих идей, но на самом деле идеи появлялись и исчезали, они приходили в голову неполноценным полуфабрикатом, а для того, чтобы довести до логического завершения каждой задумки одной мечты мало, нужно работать не останавливаясь. Но понимать, осознать и делать, этого мало, нужно бороться с ленью, а это работа каторжника.

           Настоящее творчество - это сизифов труд,  на вершине находишься кратковременно, сразу катишься вниз. Ищущий художник вечно голодный, этот голод удовлетворяет не только конечный результат, а в большей степени сам процесс творчества..

             Станислав Самойлов по своей природе был долговязым и неуклюжим человеком, лицо художника вытянуто, напоминая турецкий финик, слегка приплюснутый нос, результат детской драки представлял владельца как профессионального боксера, зато печальные глаза  сверкали из под полуопущенных век  взглядом удивленного жизнью  бладгаунда. Коротко подстриженная борода и усы обременяли лицо словно щетинистые кисти. Зато руки художника красивые и изящные с длинными пальцами, как у пианиста, постоянно двигались, Стал все время что-то держал в руке, он или вертел карандаш, мял резинку или стучал костяшками пальцев о любую поверхность, будь это стол, книга или этюдник. 
          
           Проехав четыре часа на электричке Самойлов увидел из окна удивительную картину - зелёный луг в обрамлении хвойного леса с березовыми перелесками с кустами боярышника, рябинника и облепихи, заросли аира, борщевика, череды и ромашки образовали великолепную картину природы с  зеркалом болота вдалеке.
           Через несколько минут вагоны остановились на промежуточной станции, Стас схватил рюкзак, холсты и этюдник выскочил на платформу из уже трогающейся электрички.

          Это была даже не станция, полустанок какой-то, Самойлов оглянулся и двинулся в обратном направлении, туда где он увидел красивый луг с болотом.
          Лето уже заканчивалось, начало осени  дышало сыростью, утренними туманами, грибными запахами, созревшей морошкой, брусникой и черникой.
Солнце стояло в зените, жары не было, местами налетала мошкара, кусая и вгрызаясь в лицо, кожу рук, заставляя все время отмахиваться от неё как от комаров.

            Под ногами прыгали кузнечики, мохнатые шмели тяжело перелетали с куста на куст, а стрекозы, как вертолеты-бомбардировщики проносились низко на землей,  охраняя свою территорию и хватая на лету более мелких насекомых.

                Через час Самохвалов  был на месте, картина перед ним открылась замечательная, ступив на луг художник почувствовал на какое топкое место попал, низина и близкое болото увлажнило почву настолько, что подушка листьев проваливалась под каждым шагом, слегка пружиня и напоминая гать, но это была своеобразная гать, по ней можно было идти не опасаясь, что она поплывет или провалится в трясину.

Пара аистов грациозно парили над болотом, затем опустились ниже и исчезли в зарослях камыша.
            Оглянувшись Стас благоразумно решил выйти на сухое место и уже там раскрыть этюдник и начать писать. Вдруг он увидел, как в ста метрах от него на поляну косолапо вышел медведь покрутил головой и начал объедать кусты брусники, переодически останавливаясь вытягивая морду и потягивая носом воздух.

            Самойлову повезло, ветер был в его сторону, медведи обычно очень чуткие к запахам хотя и близорукие по природе,  этот не заметил художника, продолжая слизывать сочные ягоды, срывая спелую, уже бордовую бруснику вместе с листьями, притягивая передние лапами с когтями по длине напоминавшие пальцы человека.

            Стас испугался,  присел, затаившись в траве, не зная, что делать, у него было два варианта - вскочить криками напугать мишку или затаиться, а потом незаметно уйти.
           Но незаметно уйти - это не про медведя, зверюга чутко реагирует на каждый шорох.

          « - Что же делать ? - судорожно думал художник, - этот хозяин леса жирует на зиму, я могу оказаться легкой добычей, пополнить его запасы, тем более, что все последние годы я придерживался мясной диеты,  живот начал упираться в брючный ремень»
         Медведь ещё поел брусники, зацепляя когтями передних лап, отправляя в пасть ветки с гроздями спелой ягоды,  затем лёг на спину  начав качаться, почесывая бока о землю.

       « Что он делает ? - с ужасом подумал художник, - неужели лежку на ночь устраивает, а мне что делать ? Встать и уйти я не могу, эта зверюга  сразу захочет поменять стол,  а каждый художник наверняка вызывает зверский аппетит, особенно у тех, кто жирует за чужой счёт, - Стас горько улыбнулся, - должен быть какой-то выход, нужно как можно скорее выбираться из этого проклятого места»

       Самойлов тихо надел рюкзак и толкая перед собой этюдник с холстами на животе пополз прочь  в сторону кустов боярышника.

         Уже через минуту вся его одежда была грязная и мокрая. Листья осоки с их зазубренными краями резали кожу и рвали одежду, крапива обжигала,  обдавая огнём иголок. Проклиная медведя, болото и этот луг с зарослями брусники, художник еле дыша продолжал ползти. Внезапно он провалился в водяную яму, его ноги не доставали дна, Стас хлебнул холодной, болотистой воды, хорошо, что его руки были вытянуты впереди, держали этюдник и холсты, лежащие на земле, зато рюкзак за спиной намок и тянул вниз.

          Самойлов с трудом выполз на край промоины, рюкзак ему удалось вытащить за собой. Снова художник пополз дальше проклиная медведя, поездку на этюды и всю свою блажь с творческими исканиями.

         Стас оглянулся, приподнялся,  посмотрел в сторону медведя, зверь как будто, что-то услышал, он живо вскочил на четыре лапы, не смотря на тяжелый вес его тело было подвижным, словно на пружинах, повернул морду в сторону художника и носом потянув воздух,  медведь открыл пасть с огромными зубами, оскалился показывая клыки и пробуя воздух на язык.

       Стас затих, а увидев, что медведь снова принялся есть бруснику, художник тихо  стараясь не шуметь  пополз прочь.
         Мокрый рюкзак  все время сваливался со спины, мох, грязь и высохшие поломанные стволы сухостоя как палки сломанного кустарника острыми краями кололи лицо, джинсы на коленях порвались , потерялись пуговицы на рубашке, разошлась и сломалась молния на спортивной кофте.

             Стас прополз ещё метров двести, оглянулся, за ним стояли высокие кусты боярышника и облепихи, медведя уже не было видно.
            Самойлов поднялся,  быстро зашагал в сторону железнодорожного полустанка. Через три километра он остановился присел под березой на кочке,  решив отдышаться и подумать: - что делать дальше?

           « - Жаль, что я не взял ружьё,  правда ружья у меня  нет,  зато есть электрошокер, но я и его забыл взять, теперь не знаю, смог бы пристрелить зверя, все-таки божья тварь»

             Самойлов вспомнил какой огромный медведь, - «да если он поднимется на задние лапы, будет явно под три метра, а лапища, лапища какая, такой лапой раз махнёт и этюдник вдребезги, да что этюдник - моя голова треснет как арбуз, пикнуть не успею, не зря его хозяином тайги зовут, а весит этот зверюга не меньше трёхсот, а то и четыреста килограмм»

            Художник ещё раз опасливо посмотрел в сторону где оставался медведь, затем быстро поднялся и снова зашагал прочь.
           Ещё через километр  Самойлов увидел поляну с обгоревшим деревом, молния ударила в высокую  березу расколов ее пополам, дерево обгорело и покосилось, похоже его спас дождь,  крона с ещё зелёными листьями сохранилась.

          Что-то символичное было в этой картине. Стас раскрыл этюдник выдавил краски на палитру и начал писать, но сделав кистью набросок и положив несколько мазков художник опасливо покосился в сторону откуда пришёл.

          « А вдруг медведь все-таки почуял меня и сейчас идёт по следу» - от этой мысли стало жутко, но главное пропало желание писать.
           «Пожалуй сфотографирую это место, потом по фотографии напишу»
Самойлов полез в карман за телефоном, но телефона на месте не оказалось, - «Похоже я его потерял, а может утопил, как же мне теперь без связи быть ?» - тревожно подумал художник.

            « Скоро начнёт темнеть, следует подумать о ночлеге, раньше я мог бы сделать шалаш, наломать веток и заснуть на листьях, но теперь, когда на меня охотится медведь не хочу стать его ужином, а может мне уже со страху начинает казаться, что зверюга меня преследует»

             Мокрая одежда давала о себе знать, Стас замёрз и его начинало знобить.  В рюкзаке был свитер, который тоже промок, художник вспомнил за чай в термосе,  и только сейчас почувствовал голод. Размокший хлеб есть было неприятно, он нарезал колбасу, принялся жевать, мокрый хлеб, отжав в кулаке воду,  отправлял в рот сырыми хлебными комками, стараясь не чувствовать непривычного вкуса.

             Выпив горячий чай Стас почувствовал облегчение, исчезла дрожь в руках.
Поднявшись, художник двинулся к железнодорожному полустанку. Это даже не станция, а так платформа с домиком, где сидел обходчик.

             Выйдя на платформу, Самохвалов встретил железнодорожника.
Высокий, сутулый мужчина в брезентовом плаще сгребал на асфальте платформы опавшие листья, он размахивал метлой словно косил косой траву. Увидев Стаса мужик не удивился, зато любопытно рассматривал одежду художника.

             Вид у художника и правда был нелепый -  рваная грязная одежда, рубашка без пуговиц, разошедшаяся молния на кофте, мокрый рюкзак за спиной, этюдник и холсты, лицо оцарапанное осокой, такого художника он первый раз видел.
             - Мужчина скажите, я могу тут где-нибудь переночевать, может гостиница есть поблизости ? - спросил Самойлов, поднял вверх указательный палец правой руки вращая им по часовой стрелке.

              Смотритель выслушал Стаса, сделал паузу, откашлялся и степенно, надувшись как индюк начал говорить: - Гостиниц в наших краях отродясь не было, но в паре километров на север стоит бывшая деревня, от которой осталось несколько домов, на этом хуторе вам точно предоставят ночлег.

               Самойлов заметил с каким взглядом его рассматривал смотритель, художник терзаемый противоречиями сначала разозлился, затем посмотрел вниз, увидел дырки на коленях и голый живот, рубашка и мокрая кофта разошлась без пуговиц и нормальной молнии.

             « Вот хренотень, похоже я выгляжу идиотом, о боже как холодно, не хватало ещё заболеть в этой глуши, меня уже знобить начинает, - подумал Стас, поправил рюкзак на спине и двинулся на север, - как же они тут живут в краю непуганых медведей ?»

      Грунтовка, местами поросшая травой говорила о том, что по этой дороге давно не ездили. Вдоль дороги одиноко стояли столбы электропередачи с обрезанными проводами.
          « Похоже цивилизация и сюда добралась, раз алюминиевые провода на металлолом сдали, я слышал как воруют металл в Подмосковье, вот и сюда добрались, - размышлял Самойлов, - но как же здесь красиво, березы смешались с соснами, вековые кедрачи встали как великаны, опустив ветви с длинными иголками, их крона увешана шишками, любимым лакомством всех лесных зверей, если в году урожай кедра значит зверьё зиму переживет»

            Через полчаса Стас увидел деревню, вернее то, что от неё осталось - десяток домов, стоящих вдоль одной улицы, с обвалившимися крышами и заколоченными крест накрест досками окнами. Только в трёх домах слабо горели огоньки, дома эти стояли на удалении друг от друга.

            Подойдя к первому дому Самойлов увидел как к нему навстречу  ковылял высокий дед, опираясь правой рукой на палку. Одет мужчина был весьма странно, короткие  широкие штаны, голые волосатые ноги обуты в чёрные, резиновые галоши, на плечи накинут такой же брезентовый плащ с капюшоном, какой художник видел на смотрителе железнодорожной платформы.

Косматые волосы на голове, чуть тронутые сединой, седая борода и насупленный взгляд. Дед слегка прихрамывал на правую ногу, опустив голову старик шёл не глядя на гостя.
            Поравнявшись Самойлов спросил деда.
            - Дедушка, не подскажете, где здесь можно переночевать, да заодно и одежду подсушить, а то весь продрог.

             Дед остановился, поднял голову и посмотрел мимо художника, затем сказал обращаясь как бы самому к себе.
             - Много вас тут ходит, всех не приютишь.
             - Да я заплачу дедушка, сколько скажите, я ведь не какой-то бомж.
            - А бомжи не люди, что ли, - зло ответил собеседник, - ну ладно, пошли со мной, у меня переночуешь, - бросил дед, не глядя на художника  поковылял дальше.

            Стас поплёлся за ним.    
            «Странный дед, они все здесь такие угрюмые ?» - подумал художник, поправляя сползающий рюкзак за спиной.
          Пройдя через пустынную улицу они подошли к крайнему дому, стоящему на отшибе от остальных домов возле самого леса. На удивление изба оказалась в добротном состоянии, стены дома сложены из кедрового кругляка и рублены «в лапу» нижние венцы из лиственницы, крыша покрыта тесом, почерневшим от времени.
          Поднявшись на крыльцо вошли в просторные сени, художник разулся, повесил рюкзак и поставил у стены этюдник с холстами.

          Войдя в горницу Стас удивился, по середине стояла большая русская печь. Под высоким потолком горницы висела пятирожковая люстра.
          Дед перехватил взгляд художника и хмуро произнёс: «Да света у нас почитай лет пятнадцать уже нет, спасибо Чубайсу... мать их за ногу...»
        Кого их дед не уточнил, но это было и так ясно.

        В доме повсюду были развешены пучки травы, различные коренья,  на полу валялись шкуры волка и такие же шкуры лежали на диване.
       - Спать будешь на диване, меня дедом Матвеем кличут, - буркнул дед и уже глядя в лицо художника добавил, - голодный ?
       - Да, есть немного.

       Дед Матвей прошёл за печку, через минуту вышел и протянул Стасу белую простынь.
      - Сымай мокроту, завернись в простыню, а то тебя уже трусить начинает, не ровен час заболеешь, - произнёс хозяин и вышел из избы.
        Через минуту дед снова зашёл, внёс охапку поленьев и бросил их возле печки.
       Часть дров дед заложил в печь и поджег.

       За окном уже стемнело, пришлось зажечь керосиновую лампу. Тепло от огня в печи начало распространяться по избе,  пошёл приятный дух горящих березовых поленьев, стало уютно в доме. Самойлов сидел на диване завернувшись в простынь и наблюдал за дедом.

       «Интересный типаж, стоит написать его портрет, угрюмый дед, но глядя на его руки удивляюсь - силища в нем огромная была, кулаки как у молотобойца, впрочем дед и сейчас крепкий, вон какую охапку поленьев принёс и не запыхался, но странно - в доме нет ни одной иконы, похоже дед неверующий, хочется спросить, но как-то неловко»

        Дед Матвей начал накрывать на стол, достал из погреба маринованные грибы, огурцы и поставил на стол бутылку самогона.
       - Тебе повезло, - сказал дед, - нонче заяц в силки попался, попробуешь жаркое с зайчатиной, а самогон тебе силы даст, чай ты и правда промёрз коли трусишся, как в лихорадке.

         - Вы дедушка Матвей не беспокойтесь, у меня организм крепкий, а что это водка у вас такого странного цвета, - спросил художник
           - Самогон настаиваю на кедровых орехах, - ответил дед, -  ну малость добавляю кореньев всяких, по моему рецепту, для успокоения значит нервной системы, - сказав эту фразу старик первый раз улыбнулся, его улыбка была зловещей и загадочной.

          - И, что это за коренья ? - поинтересовался Стас.
          - Тебе это знать необязательно, твоё дело пить да хозяина нахваливать, шибко много знать хочешь.
         Присев к столу Самойлов положил на тарелку жареную заячью ножку, картофель с морковкой и лучком, взял в левую руку соленый огурец, а правой поднял стопку с самогоном.

          - Хочу поднять тост за хозяина этого гостеприимного дома, за вас, дедушка Матвей, спасибо, что приютили художника.
         Не чокаясь Стас отпил из стопки несколько глотков и почти полный стакан поставил на место.
        Дед сурово посмотрел на гостя.

        - Ты че, паря, хозяина не уважаешь, че до дна не выпил, негоже в гостях так себя вести, - сказал дед, сверкнув глазами, сам выпил всю стопку и пустую поставил на место.
       « Тренированный дед, - подумал художник, - похоже прийдется последовать его примеру» - Стас взял стакан и залпом выпил содержимое.

        Водка приятно обожгла гортань, прорвалась внутрь и пошла гулять по всему организму. Художнику сразу стало так хорошо, что он улыбнулся, хрустнул огурцом и произнёс:
         - Отличный самогон, надо будет купить у вас бутылочку на дорогу, в Москве друзей угощу.

         Дед ухмыльнулся наливая следующую стопку.
       - Ты, милок закусывай, зазря, чтоли косой по лесу бегал, жирок нагуливал, видно знал, что к нам на стол попадёт.
        - Да зайчатина и правда вкусная, это не курица и даже не кролик, заяц - это зверь ! - авторитетно заявил художник, уже осоловело глядя на старика, - и мясо у него красное.

         Дед поднялся и поставил на стол миску полную спелой брусники.
        - Ешь бруснику художник, лучше закуски под водку не сыскать.
          « Где-то сегодня я уже видел эту ягоду» - подумал Самойлов, улыбнулся и ложкой зачерпнул бруснику.

          - А и правда, вкуснятина, ей под такой закусь да бутылку, - пошутил художник, поднимая второй тост, - за ваши красивые места и за ваше гостеприимство !
          На этот раз Стас сразу залпом выпил стопку, по русскому обычаю перевернул его и поставил на стол, показывая, что стакан пуст.

           Самойлов расслабился, третий тост пошёл на ура, водка в бутылке закончилась и дед поднялся, поставил на стол новую бутылку.
           « Дед летит впереди паровоза, во даёт, старик а ещё меня перепьет» - думал художник, но уже со второй бутылки разлил по полстакана.

           - Всегда мечтал забраться в какую-нибудь глушь, остаться наедине с природой и впитывать ее красоту, -  произнёс Самойлов, благодушно глядя на старика и удивляясь, после выпитого дед Матвей сидел все равно, что пил, что радио слушал, из под мохнатых бровей наблюдая за художником.

             Через пару тостов голова художника опустилась носом в тарелку, Стас поднял ее, невидящим взглядом посмотрел на деда, отключился, заснул держа в руке пустой стакан, а а правую щеку поместив в тарелку.
              Старик подошёл, легко приподнял гостя и переложил на диван накрыв пледом, сшитым из волчьих шкур.

             Убрав со стола, дед вышел на улицу, посмотрел на полную луну, опять загадочно усмехнулся, вернулся в избу и прошёл за печь в следующую комнату, где у него стояла кровать.
            Посреди ночи художник проснулся, Стас открыл глаза и увидел как полная, яркая луна светит в окно, заливая горницу холодным светом.

             И тут он увидел медведя, того самого, с которым встретился в лесу. Медведь стоял на задних лапах наклонившись над столом, в какой-то момент зверь повернул голову и зыркнул в сторону художника, затем он опустился на четыре лапы и вышел из избы.

            Фигура медведя показалась художнику огромной, ростом под три метра, когда зверь шёл половицы под ним прогибались и скрипели, толкнув носом дверь, мишка вышел на улицу.

           Когда медведь поворачивал голову, художник притворился спящим, а сам из под полуопущенных век продолжал наблюдать за его действиями.

          Стаса парализовало от страха, он лежал ни живой, ни мертвый.
           « Во попал, что мне делать ? - лихорадочно думал Самойлов, хмель мгновенно улетучился из его головы, - надо срочно бежать отсюда, но куда, на станцию, да куда-нибудь только подальше от этого оборотня, - Стас вспомнил морду медведя смотрящую на него, спящего, - может он меня тоже захочет зажарить как кролика...»

            Самойлов вскочил с дивана и как был в трусах выскочил в сени, схватил с крючка свой рюкзак, брезентовый плащ, не найдя свои кроссовки впрыгнул в резиновые калоши и выскользнул на улицу.

             Спрятавшись за домом художник осмотрелся, медведя нигде не было видно.
           « Куда же он ушёл, черт паршивый, может ещё за какой напастью, - подумал Самойлов, надел плащ, накинул на голову капюшон и побежал огородами в сторону железнодорожной платформы.

             Добежав до дороги художник побоялся двигаться на открытой местности, медведь мог быть поблизости, он свернул с дороги в лес и ориентируясь по столбам побежал вдоль дороги.
            Ветки молодых сосен кололи и хлестали художника по лицу, он спотыкался о кочки и падал, поднимался и снова бежал.
         Страх перед медведем придал силы.

         « Скорее, скорее,  подальше от этого места ! - сердце  колотилось, выпрыгивая из груди, Стас постоянно оглядывался, не преследует ли его медведь.
           Но вот в серых тонах, освещённая луной показалась железнодорожная платформа, в домике обходчика было темно.
           « Наверно обходчик приходит только утром, к электричке, - подумал художник, - для меня благоразумно будет отсидеться в кустах.

            После выпитой водки хотелось выпить воды, Стас вспомнил, что в термосе ещё оставался чай.
           Чай уже остыл, но своё дело сделал, Самойлов начал успокаиваться.
            «Как же меня угораздило встретиться с этим оборотнем, а водку дед хлещет и ни в одном глазу, фантастика ! Что же он туда ещё намешал, что мне крышу уже после первой стопки снесло ?»

           Художник пока бежал согрелся, но сейчас начал замерзать. Свитер, по прежнему был в рюкзаке, но Самойлов забыл в избе его вытащить, но сейчас надевать влажный не было смысла.                Стас начал подпрыгивать и обмахивать себя руками, пока он так делал согревался, стоило ему остановиться,  сразу начинал замерзать.
          Первая электричка подошла со стороны Москвы утром, когда солнце уже взошло.
         Художник вскочил в последний вагон, сел на сидение и облегченно вздохнул.
        « Наконец-то я выберусь отсюда, доеду до первой станции, выйду и буду ждать поезд обратно до Москвы.

           Так и случилось, в Москве художник оказался вечером, взяв такси Самойлов добрался в мастерскую.
            Первое, что сделал художник - налил полстакана бренди, залпом выпил, сел в кресло и закрыл глаза.
            Перед его взором прошли картины его приключений, медведь, поедающий бруснику, дед Матвей со стаканом самогона в руке, обратная дорога, по которой он бежал из деревни.

           « Похоже я набрался впечатлений...- горько подумал художник, - нет, нельзя растерять такой бесценный багаж, - Стас вспомнил медведя в тот момент когда он сам лежал на диване, а зверюга на него посмотрел, - умирать буду, а этот взгляд и эту рожу никогда не забуду, - сказал себе Самойлов.
           Художник взял готовый холст на подрамнике, поставил его на мольберт, выпил ещё виски и по памяти начал воспроизводить запомнившийся образ медведя.
          На квадратном холсте метрового размера, широкими мазками художник начал наносить красочный слой, Стас решил написать голову медведя с открытой пастью, свирепыми подслеповатыми глазами, чтобы все в облике зверя говорило: « Я тебя съем !»
         Самойлов работал быстро, когда портрет был почти закончен художника сморила усталость он присел в кресло и заснул.

          Ему снова снился дед Матвей, медведь, брусника и дорога от хутора до железнодорожной платформы.
          Утром Стас проснулся и с ужасом оторопело уставился на портрет.
           То, что он увидел не поддавалось никакому логическому объяснению - с портрета на него глядел дед Матвей.

           « Что за чертовщина ? - подумал художник вскочив с кресла и боясь приблизится к портрету, - я хорошо помню, что писал морду зверюги, такого не может быть, что же это такое, откуда взялся этот дед, да ещё и смотрит так нагло»
            Самойлов побежал на кухню, умылся, попил воды из под крана и снова вернулся в зал мастерской.

            Картина по прежнему стояла на месте и дед Матвей с тем же видом смотрел на Стаса.
           « Такое даже в страшном сне не приснится, - снова подумал художник, затем прошёл в туалет откинул крышку унитаза и мельком посмотрел в зеркало.
            Какой Самойлов испытал ужас, когда увидел, что из зеркала на него смотрит рожа медведя.

            Стас застыл, продолжая держать крышку от унитаза, он не верил своим глазам, затем судорожно ощупал своё лицо и не почувствовал шерсти.
      « Нос мой, уши и губы мои, как такое может быть ?» - с ужасом продолжал размышлять художник, затем снова посмотрел в зеркало,  рожа медведя свирепо смотрела в отражении.

       Стас обхватил голову руками, сел на унитаз, начал раскачиваться и вспомнил старый, советский фильм « Морозко»    - « Какое я должен доброе дело сделать, чтобы проклятый дед вернул мое отражение»
        В этот момент позвонил звонок входной двери, на пороге стояла его подруга и возмущённым голосом принялась отчитывать Самойлова.

        - Ты куда исчез Стас ? Я нервничала, уже в полицию хотела идти.
         Художник ни слова не говоря схватил подругу за руку и повёл в ванную.
         - Ира, что ты видишь ? Кивком головы показывая на зеркало.

         Ира в недоумении перевела взгляд со Стаса на зеркало и обратно.
          - Стас, я тебя не понимаю, что ты хочешь сказать?
          - Что тут непонятно, - разозлился художник, - кого ты видишь в зеркале ?
          Подруга испуганно посмотрела в зеркало, затем так же испуганно глянула на Самойлова.

           Увидев реакцию Ирины художник чуть не заплакал.
          - Я так и знал, что он со мной сделал, о горе мне ! - схватив девушку за руки художник стал на колени и начал просить:
           - Ирочка, какое мне доброе дело для тебя сделать !

           Ира улыбнулась, приняв все это за игру и кокетливо произнесла: « А женись на мне, может я и соглашусь»
           Но художник без колебания согласился, затем вскочил  и с закрытыми глазами подбежал к зеркалу.

           - Ира подойди и посмотри в зеркало, скажи кого ты там видишь.
           Девушка подошла с недоумением посмотрела в зеркало и снова перевела взгляд на Стаса.
       - Как кого, тебя и вижу, обещал теперь женись.

       - Что меня такого как я есть,  ты сейчас видишь ? - продолжал спрашивать Самойлов с закрытыми глазами.
       - Да, по прежнему вижу лживого художника, который обещал женится, а теперь тянет кота за хвост.
       Стас повеселел но глаза все ещё боялся открыть.

        - Ирочка, ты точно видишь мое отражение, ничего не перепутала.
         Подруге вся эта игра надоела и она сказала:
        - Хватит уже Стас дурака валять, давай собирайся поедем за билетами, через три дня летим на десять дней в Египет, пирамиду Хеопса хочешь посмотреть, - сказав, Ира прошла в зал мастерской откуда послышался возглас.

         - Ой Стас, а когда ты успел медведя нарисовать.
         Услышав ее слова художник перекрестился и устало сел на крышку унитаза.
          « Похоже есть Бог на свете, раз добрые дела помогают, но неужели мне и правда прийдется жениться ! - подумал Самойлов и боясь смотреть в зеркало вышел из ванной комнаты.


Валерий Олейник
Декабрь 2020