Глава 6. Расплата

Предыдущая глава: http://proza.ru/2020/11/16/1774

«Я слышал, бывает любовь на века,
Но плата за неё чересчур высока.
И каждый, кто рискнёт, платит полную цену.
Негаданно-нежданно приходит сама,
Пытает, убивает и сводит с ума»

Вельвет «Любовь на века»

«Движимый великой любовью к тебе, я причинил тебе зло,
за которое буду расплачиваться всю жизнь
и всю нескончаемую Вечность после смерти»

Генри Райдер Хаггард


     Саунд: Amurai_feat._Sean_Ryan-Killing_Me_Inside_Acoustic




     Локи медленно перевёл удивлённо-растерянный взгляд с гневного лица Лафея на кусающую губы йотунку.

     — Чего ещё я не знаю, Ангрбода?

     Не в силах произнести ни слова, колдунья с отчаянием наблюдала, как заостряется, мрачнеет, наполняется гневом его лицо.

     Внезапно принц стремительно подался вперёд, оказавшись с ней почти нос к носу, заглядывая в лицо злыми зелёными глазами, в глубине которых разгорались влажные, красные отблески.

     — Или всё, о чём ты поведала мне – всего лишь ложь, призванная скрыть твою собственную неблаговидную роль в этой истории? — голос его звучал тихо, но не разобрать в нём угрозу было сложно.

     — Локи... — испытывая острую потребность сказать хоть что-то, неловко произнесла лесная дева, старательно пряча свой взгляд.

     Ей вдруг невыносимо захотелось оправдаться. Объяснить, почему она так поступила, почему солгала ему. Но оказалось, что правдоподобно лгать было гораздо легче, чем говорить искренне. Сможет ли Локи понять и простить поступок той тщеславной, надменной, непоправимо самонадеянной юной Ангрбоды, увидевшей в своём пророческом видении, что ей суждено стать Вождем-над-Вождями и решившей воплотить это пророчество любой ценой? Как поведать ему о ядовитой тьме, проникнувшей в сердце, поработившей её вместе со злостью и ненавистью ко всему, что стояло на пути к вожделенной власти? Как рассказать о пришедшем позже горьком осознании того, что ей больше незачем куда-то идти и к чему-то стремиться, что ей не нужна эта сила и нечего делать с этой властью? О том, как тщательно выстроенный ею мир внезапно рухнул, осыпавшись бесчисленным крошевом догорающих угольков. О разъедающем чувстве одиночества и гнетущей пустоте в сердце. Как, какими словами поведать о том, что именно он, неожиданно ворвавшийся в её жизнь, сумел превратить в искрящуюся звезду то, что сгорело и погасло, казалось бы, навсегда. О том, как новая жизнь распустилась в ней огромным ярко-красным бутоном с дурманящим рассудок ароматом, позволив задуматься – а что... что если? И как вернулся панический страх потерять эту невероятную возможность вновь взлететь птицей к небесам, найти то, что она ощущала таким потерянным, вырванным из души клоком. О страхе утратить его руки – согревающие, обнимающие и питающие новой жизнью. Утратить открывшуюся внезапно возможность прожить вместе с ним минуты, секунды, мгновения искромётного счастья, а не превращаться в завядший цветок где-то на дне самой глубокой бездны, лишённой кислорода. В её собственных кошмарах.
     Локи не должен был узнать правду. Горькую правду о том, что та вынужденная ложь была лишь капризной прихотью, позволившей ей видеть его каждый день рядом с собой, наслаждаться его присутствием, позволяя проникать в свою душу все глубже и глубже с каждым мгновением, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя нужной и любимой.

     – Я. Задал. Тебе. Вопрос. – Хозяйка волков вздрогнула, вырванная из своих горьких дум тихим и низким голосом принца. – Ты вновь солгала мне?

     Практически прикасаясь к её коже губам, Локи выдохнул свой вопрос медленно, тщательно отмеряя силу слов, каждое из которых заставляло Ангрбоду вздрагивать от отвращения, которое она испытывала к себе в недрах своей души.
     Он стоял перед ней, закованный в металл брони и странную ожесточённость. Сквозь прозрачный лёд его лица проступило что-то тёмное, мрачное, болезненное. Пересилив страх, колдунья подняла помутневший в одно мгновение взор, и в медленно расширяющихся зрачках её блёклых, погасших глаз царевич прочёл безмолвный ответ.

     – Значит, это правда, – тихий голос внезапно обрёл железную твёрдость. Оскалившись, принц горько рассмеялся. – Так значит не было никакого похищения, не было холодного Северного ветра, коварно унёсшего беспечную богиню, не было ледяных пещер, где бесконечно страдала моя мать. Сколько же еще раз ты лгала мне? Сколько раз использовала ради своих целей? Ты посмела явиться сюда вместе со мной, надеясь на что? На то, что я убью своего отца, и твой обман никогда не раскроется?

     Всё более распаляясь и задыхаясь, Локи плевался упрёками, словно ядом, загибая пальцы и перечисляя все прегрешения йотунки. Он стоял перед ней, всем своим видом излучая ярость и презрение.
     Охваченной звериной тоской, Ангрбоде захотелось оборотится волком и убежать в лес, наперегонки с ледяным ветром, воя на бездушно холодную луну. Из неё разом словно вынули стержень. Там, где только что стояла могучая колдунья с сердцем из стали, осталась только женщина, горечь которой было невозможно измерить.
     Покачнувшись на подогнувшихся ногах, она упала на колени, опустошённая, разбитая на тысячи осколков, без надежды на возможность когда-нибудь вновь стать целой. Две тонкие дорожки слёз влажно блеснули на остроскулом лице.

     – Ты вправе меня ненавидеть, – наконец выдавила она из себя, чувствуя на кончике языка горечь от собственных проступков. – И оправданий у меня нет. Я думала, что действую во благо тебе, но по обыкновению своему сделала еще хуже.

     – Мне твои оправдания — что золотые монеты ручью, — воздух вокруг принца потрескивал от ядовитого жалящего холода, казалось, еще мгновение и пол под его сапогами покроется густым слоем инея.

     Он и в самом деле не хотел ничего слышать. Его не волновало, как и почему всё произошло, важно лишь то, что Ангрбода солгала ему. Обида тяжкой горечью легла на сердце, расползаясь холодными, витиеватыми нитями, замораживая знакомыми льдами.

     – Я сожалею о своей лжи, но ничуть не сожалею о содеянном, ибо в противном случае ты бы не родился вовсе. А тот, кто родился вместо тебя, никогда бы не стал принцем двух величайших миров, - едва слышно произнесла колдунья.

     Несмотря ни на что она должна была держать себя в руках, чтобы не переступить той черты, что навсегда бы развела их с Локи по разные стороны двух миров, разделяя тяжёлой стальной преградой обмана и предательства.


     Локи сглотнул и отступил на шаг, сжав губы в тонкую линию и качая головой из стороны в сторону. На лице его ничего не отразилось, но глаза не соврали, став холодными и глубокими, как два прихваченных зимним ледком колодца.

     – Правда – вещь непостоянная, легко искажаемая, её легко обратить против тех, кто думает, что это меч, которым можно защитить себя, – произнёс Лафей, до сей поры молча наблюдавший за перепалкой сына и лесной колдуньи. – Но в том, что сказала эта лгунья, есть своя логика, и только за одно это я готов простить её. Кто знает, может быть судьба дала нам всем еще одну возможность исправить ошибки прошлого.
 
     Властитель Йотунхейма смахнул ледяную крошку с пасти зверя, вырезанного на подлокотнике трона, бесшумно поднялся во весь свой немалый рост, а затем медленно и тяжело, словно почувствовав себя еще на столетия старше, спустился по гладким, острым, как ножи, ступеням и коротко кивнув Локи, произнёс:

     – Пойдем со мной, сын. Я хочу показать тебе кое-что.

     Юноша, в душе которого клокотали совершенно противоположные чувства, чуть помедлил, бросив напряженный взгляд на Ангрбоду и, крутанувшись на пятках так, что плащ завернулся полукольцом, двинулся вслед за широкоплечей, жёсткой и корявой, как старый дуб, фигурой своего отца.

     Колдунья подняла голову, провожая их взглядом, полным тёмного безграничного отчаяния. Ангрбода чувствовала себя выжатой и опустошённой. У неё ничего не осталось. Ничего. Только холодная, суровая, приносящая боль реальность. Ей нужно было собраться с духом и выйти из сумрака своих желаний и мечтаний, что острыми осколками засели глубоко в сердце. Осознать, в конце концов, что нельзя поймать то, что стремится от неё убежать, как бы быстро она за этим не гналась.

                ***

     Дом Высокой Зимы был тих и мрачен, лишь бледный свет просачивался сквозь прозрачные кристаллы, вмурованные в арочный потолок. Своды ледяного чертога гулким эхом отвечали на каждый стук кованых сапог принца по гладкому полу. Лафей вёл сына через длинную галерею, конец которой терялся в сумраке, вдоль бесконечных рядов ледяных колонн, украшенных замысловатыми руническими надписями. В каждой из них Локи видел своё отражение, и оно очень ему не нравилось. Так выглядят давно почившие и непогребённые, а не настоящие герои, каковым он мнил себя, предпринимая это опасное путешествие.

     Просторные залы сменялись извилистыми коридорами, что, сплетаясь, сливались друг с другом как морские змеи в брачный сезон. Принц уже собирался поинтересоваться, когда же конец дороги, когда владыка ледяных великанов остановился перед широкой двустворчатой дверью, украшенной искусной резьбой, с красивыми ручками в виде причудливых цветов. Дверь была покрыта толстым слоем тусклого льда. Судя по всему, сюда никто не заходил очень долгое время.

     Лафей положил ладони на створки дверей и замер, прислушиваясь, пытаясь уловить песню живого льда, что когда-то звучала в его ушах музыкой, давней и горькой, преследующей его века, подобно длинной черной тени. Но лёд был мертв и нем, как и та, что когда-то жила за этими дверями. Неожиданная боль вгрызлась в сердце мелкими острыми зубами. Через секунду лед треснул и осыпался мёртвыми осколками к ногам Короля.

     Локи с удивлением смотрел на застывшую перед закрытыми дверями фигуру отца, на острое и гордое лицо, отмеченное тенью страха, почти ужаса, которые, принц думал, совершенно чужды ему.

     Казалось, Лафей перестал дышать, а когда решился снова вздохнуть, дыхание его было полумёртво и жалко. Он слишком хорошо знал, что ожидает его за этой дверью – боль, которую он избрал добровольно.

     Пришлось с усилием потянуть за ручки. Тяжёлые створки распахнулись, охая древними петлями, как измученные чудовища.

     – В этой комнате жила твоя мать. Здесь ты родился, – произнёс Владыка ледяного царства каким-то чужим голосом, оборачиваясь. Отступив, он посторонился, пропуская сына вперёд. – Входи.

     Локи поднял бледное лицо и встретился глазами с подавленным, безнадежным взглядом отца. Сжав кулаки, усилием воли он одеревенело шагнул за порог.

     Это была большая, просторная комната, вся залитая светом, идущим откуда-то сверху. Царевич запрокинул голову и обнаружил круглые световые колодцы в потолке, своды которого напоминали крону дерева с переплетенными ветвями. Вся эта роскошь была вырезана из потемневшего от времени красновато-коричневого дерева, столь редкого для этих мест. Во всех рассказах, во всех описаниях быта йотунов, известных Локи, говорилось, что они всё производят изо льда. Однако никакой ледяной мебели в комнате не было и в помине. Высокие деревянные шкафы с витыми декоративными столбиками заполняли книги, альбомы и рукописные свитки, среди которых можно было увидеть рамочки с засушенными цветами, шкатулки, в которых обычно хранят украшения, какие-то яркие коробочки, из чего угадывалось, что комната явно принадлежала женщине. Вдоль всех шкафов были расстелены мягкие ковры, а не шкуры животных, как представлялось асам. Большой ковёр также покрывал и центр комнаты. Пол сиял зеркальной поверхностью отполированного мрамора – мозаика всех оттенков зелёной травы украшала его. Возле окна располагалось удобное ложе, застеленное ярким расшитым покрывалом. Пара кресел, стол для письма, шифоньер, зеркало, мягкая банкетка – всё это было гораздо меньшего размера, чем требовалось типичному представителю ледяного мира. У одной из стен, выложенной природным камнем красовался большой камин в изящной облицовке из белого мрамора. Рядом, в кованой дровнице были аккуратно сложены поленья. Возле глубокого удобного кресла примостилась скамеечка для ног, а в самом кресле лежала плетеная корзинка с принадлежностями для шитья, и ее содержимое отчасти высыпалось наружу.

     Но более всего поразила Локи стоявшая возле кровати детская колыбель – резная, деревянная, лёгкая и прочная ладья, украшенная искусно вырезанными цветами, листьями и кистями винограда. Удобная, застеленная белоснежным бельём, она, казалось всё еще хранила отпечаток крошечного тельца, когда-то лежавшего в ней младенца. Над изголовьем висели подвески в виде фигурок животных. Рядом располагался маленький столик, на котором лежала стопка пелёнок и серебряная погремушка, украшенная изумрудами. Всё здесь было пронизано любовью и счастьем. Нигде не было видно не пылинки, как будто комнату законсервировали много лет назад, и складывалось впечатление, что хозяйка вышла ненадолго и вот-вот вернётся.

     Со смешанным чувством любопытства, горечи и странной жалости принц рассматривал нехитрое убранство: никакой особой роскоши, лишь всё самое необходимое, добротное, комфортное. Каждая вещь, каждая мелочь несла на себе отпечаток личности хозяйки.

     Локи зачаровано коснулся бортика – и колыбель легонько качнулась, отвечая на прикосновение.

     – Я ничего не трогал здесь с тех пор, как Лаувейя исчезла, – услышал он за спиной голос Лафея.

     – Расскажи о ней, – попросил царевич, не в силах отойти от детской кроватки.

     – Присядь, сын. Это будет долгая история. Ты можешь не поверить в неё, но мне незачем тебе лгать. Мой разум открыт для тебя - загляни в него, и ты увидишь каждый мой шаг, свою мать в том образе, в котором я впервые увидел её, всю нашу короткую совместную жизнь от первого и до последнего дня, ты можешь увидеть даже своё собственное рождение — всё, что захочешь. Я открою свой разум и свою память для тебя.

     - Это лишнее, - отчуждённо произнёс Локи, оглядываясь вокруг и усаживаясь в одно из кресел, демонстративно закинув ногу на ногу. - Я хочу услышать историю от тебя.

     Лафей остался стоять возле дверей, так и не решившись войти внутрь. Его скорбная, сгорбленная фигура тёмным силуэтом выделялась на фоне дверного проёма, как в рамке картины.

     – Впервые я услышал о Лаувейе задолго до того, как она появилась в этих покоях. Нордри приносил на своих крыльях вести со всего Йотунхейма, подобно тому, как вороны Одина сообщают ему о происходящем в Девяти мирах. Он же рассказал мне, что в Железном лесу появилась прекрасная дева, земная богиня из Ванахейма, сияющая, как серебро в лунном свете. И будто бы привез её с Лиственного острова Фарбаути, вождь клана Молний, чтобы сделать своей женой.

     Женщины из других миров редко появляются в наших краях, тем более богини. Это было событие, о котором не говорили только мёртвые. Я мог лишь позавидовать Фарбаути, но клянусь тебе этой колыбелью, у меня не возникало даже мысли о похищении его невесты. Привязанность, любовь были для меня тогда пустыми словами, которые я использовал в нужный момент, а потом выбрасывал, как ребёнок надоевшую игрушку. Моя голова была занята более важными делами – войной с нашими извечными врагами - асами. Мне это было знакомо и привычно, ибо война для хримтурсенов есть средоточие силы духа, единственное достойное мужчины дело. Это было хорошо, и это было правильно. Слабые погибают в пламени войны, сильные выживают и дают достойное потомство. Наша природа безжалостна и милосердна одновременно. Она не знает другого способа сделать своих детей лучше. Мой отец, мой дед, все наши предки воевали с асами, и я не знал другой жажды, кроме как обратить в прах стены ненавистного Асгарда. Я мечтал стоять выше всех, жаждал власти, величия и контроля.

     При этих словах изумрудные глаза принца вспыхнули, а по лицу разлился румянец - Локи хорошо  понимал то, о чём говорил его отец.

     – Вот поэтому Один и отобрал у вас Ларец Вечных Зим, — произнёс он неживым голосом. — Чтобы вы больше не несли войну в другие миры.

     — Я вижу, как искривили тебя Асы и их мелочная мораль, — сдерживая гнев, проговорил Лафей. — Это ваше хвалёное асгардское благородство! Не убить, а недобить, оставить подыхать и корчиться от боли целый мир. Сделать посмешищем всего Иггдрасиля. Без надежды на лучшие дни.

     Пространство между отцом и сыном застыло настороженным молчанием. Несколько мгновений они смотрели друг другу в лицо так, что казалось было слышно, как взгляды царапают друг друга.

     — Я привел тебя сюда не для того, чтобы искать ссоры, — массивная фигура Короля шевельнулась и снова замерла, лишь тревожным росчерком полыхнул в полумраке серебряный венец на его голове. — Я ведь хотел поведать историю твоего рождения, а не перебирать обугленные обломки нашего бытия.

     Локи откинулся в кресле, глядя в лицо своего истинного отца, удивляясь тому, что не чувствует ни гнева, ни страха и в сердце у него пусто и спокойно, как в высохшем орехе.

     – Я готов выслушать тебя.

     – Не все сокровища завоёвываются в бою, — вздохнул Лафей, продолжая свой рассказ. — Я понял это в тот день, когда Нордри принёс мне неожиданную весть о том, что какая-то дева, измученная, израненная и обессиленная, просит убежища в стенах Дома Высокой Зимы. Известно ли тебе, что уважение, которое выказывают женщинам в Утгарде, сродни поклонению? Их жизни священны. Ведь они рождают нас. Ни один хримтурс не оставит деву в беде, из какого бы мира она не пришла.

     Я послал своих воинов к рубежам Внешних Земель, где Нордри нашёл загадочную незнакомку, и вскоре они доставили её в мои покои. Тогда мною двигало простое любопытство: кого и по какой причине занесло в наши земли. Впервые увидев Лаувейю, измождённую, потерянную, в грязных порванных одеждах, более похожую на морок или иллюзию, чем на живую деву, я на мгновение растерялся. Даже в таком жалком виде она была настолько прекрасна, что меня словно накрыло удушливым жаром, не испытанным никогда ранее. Это она, думал я в упоении разглядывая её, любимица солнца, явившаяся из того лучезарного мира, где круглый год поют птицы и растут никогда не виданные мною цветы. Как могла она оказаться в столь жалком положении? Я был в смятении и растерянности, но с каждой секундой во мне крепла уверенность, что эта юная богиня — воплощение всего, что я так жаждал обрести.

     Прекрасная незнакомка всё еще была без чувств, а я, глядя на неё, терялся в догадках: кто она – эльфийка, из ванов или асинья? Я боялся, что когда она очнётся и увидит меня рядом, то испугается, ведь моя внешность не соответствует понятиям о красоте любого представителя этих миров. Поэтому я изменил себя.

     – Как это – «изменил себя»? – брови принца непонимающе выгнулись.

     – Это несложно, – улыбнулся Лафей, и от его клыкастой улыбки Локи передёрнуло. – Мы ото льда. Мы – вода, текучая и переменчивая. У неё одно имя, но много обликов. Когда ты наливаешь воду в сосуд, она принимает форму сосуда. Также и мы постоянно меняем форму по своему желанию. Хочешь, стань камнем, но при этом нужно забыть о своей тёплой плоти, желаешь обратиться в птицу – забудь насколько тяжелы твои кости, захотев перекинуться в волка, не вспоминай о том, что ты не зверь. Мы скользим из одного образа в другой, призревая запреты своей реальности, наслаждаясь свободой и новыми формами. Единственное условие - никогда не забывай путь к своей первоначальной форме. Её неуловимое очертание должно всегда храниться в твоём собственном сердце.

     Слушая Короля, Локи внезапно почувствовал в воздухе колебание. Лафей менялся, перетекая подобно воде из одной формы в другую, уменьшаясь и смягчаясь. Через мгновение царевич увидел перед собой очень высокого, стройного юношу с бледной, почти синюшной кожей, тонким, прямым носом и синими, миндалевидными глазами. Длинные тёмные волосы были заплетены в множество косичек и собраны на затылке в высокий хвост.
Лоб перехвачен всё тем же серебряным венцом. Теперь уже он не нависал над ним, как скала, а смотрел прямо в глаза, слегка свысока.

     – Таким увидела меня Лаувейя, когда очнулась.

     – Иллюзия? – Локи недоверчиво качнул головой, внимательно присматриваясь к изменившейся внешности собеседника, выискивая в ней хоть малейший намёк на обман. Так хотелось потрогать этот невероятным образом изменяющийся кусок материи, до зуда в кончиках пальцев.

     – Магия, – произнёс Лафей и, словно угадав желание сына, протянул ему руку.

     Принц осторожно дотронулся – кожа была тёплой и гладкой. Локи досадливо сморщил нос – чудес за свою жизнь он навидался много, но вот менять облик, это уже что-то новое.

     – Из слов девушки я узнал, что она не кто иная, как невеста вождя Фарбаути, – продолжил свой рассказ Король, мимоходом избавляясь от чужого облика и снова становясь таким же, как и всегда. – Ей было непросто расстаться со своим островом, но чего не сделаешь ради любви. Фарбаути должен был сразиться с Матерью Волчьего племени за место Вождя-над-Вождями. Опасаясь коварного нрава колдуньи, её жених построил дом на самой окраине Железного леса. Ангрбода не раз присылала к нему своих волков с требованием избавиться от чужеземки, ибо в своих смутных пророчествах видела она, что сын ванки одолеет её. На самом деле её больше пугало растущее влияние Фарбаути на обитателей Ярнвида. Женившись на Лаувейе, он мог заручиться поддержкой самого короля Ванахейма, который всегда поощрял смешанные браки и видел в них возможность заполучить могущественного союзника в своём извечном противостоянии с Асгардом. В конце концов, потеряв терпение, Ангрбода созвала своих сестер и братьев из клана и обернувшись волками, они напали на дом Фарбаути. Но пока вождь сошёлся в жестоком поединке с оборотнями, Лаувейе удалось незаметно выбраться из дома и сбежать. Спасаясь от погони, она устремилась к границе миров, но волки пошли за ней по пятам. И тогда дева взмолилась, призывая на помощь стихии. И первым её мольбы услышал Нордри, что вечно летает ущельями Нидфьёлль и равнинами Йотунхейма. Он устремился на помощь беглянке, жестокой метелью отогнав её преследователей, а затем бросился ко мне. Мои воины принесли деву, чуть живую от страха и усталости в мои покои. Волки Ангрбоды еще долго бродили у подножья гор, оглашая окрестности своим злобным воем, но нарушить границу Утгарда так и не посмели.

     Я предложил Лаувейе защиту и убежище, обещая, что как только минёт опасность, послать от неё весть Фарбаути. Но на самом деле я не собирался этого делать. Поверь, я не причинил вреда твоей матери. Я спас её. Но то, как я поступил дальше не даёт мне повода гордиться собой.

      Итак, я поселил Лаувейю во Дворце Высокой Зимы. Я создал для неё эту комнату, обставив её со всей возможной роскошью. Но твоя мать попросила меня убрать всё, что посчитала лишним, оставив для себя лишь то, что ты сейчас видишь. Она очень скучала за своим женихом. Надо тебе сказать, что этот вождь исколесил всю округу в поисках пропавшей невесты, но ей об этом знать не следовало. Лаувейя так сильно обожгла моё холодное сердце своей красотой и неприступностью, что я забыл обо всём. Ради неё я был готов стоять на краю самой глубокой пропасти и смотреть в неё, лишь бы только видеть рядом с собой эту удивительную деву.

     Ради своих амбиций, власти и могущества я мог пойти на что угодно. Убийства, разрушение целых миров – меньшее из того, что я мог совершить, если речь шла о господстве над всем Иггдрасилем. Я погряз в ненависти, жадности, злобе и Имир знает, в каких ещё пороках. Но Лаувейя, внезапно ворвавшись в мою жизнь, стала для меня островком спасения и умиротворения, моим счастьем и радостью, которые я не мог, не хотел потерять ни за что на свете, хотя и понимал, что всё это счастье держится на хрупком стекле, на хрустале, что может разбиться от любого неверного движения. Я хотел отдать ей всё, что имел, всё тепло, всю любовь, что она вызывала в моём сердце, хотел сделать её своей Королевой, бросить к её ногам весь мир. Но для этого нужно было изгнать из её сердца ненавистный образ Фарбаути. Глупец! Я никогда и никого не любил раньше и опрометчиво надеялся, что смогу завоевать доверие и любовь прекрасной ваннийки, осыпая её драгоценностями, исполняя её малейший каприз и обещая вознести на вершину мира.

     Я лгал, говоря, что ей опасно возвращаться в Ярнвид, что волки Ангрбоды постоянно рыщут окрестностями, в то время как её жених ни разу не появился в наших пределах. Я выбрасывал письма Лаувей, которые она просила отослать жениху и на свой родной остров. Я хотел, чтобы она принадлежала мне и только мне. Но ничего не помогало. В сердце прекрасной девы пылал огонь любви только к Фарбаути. Шли дни и месяцы и постепенно этот огонь сменился досадой, обидой и гневом. Но мне там места так и не нашлось. В её взгляде, обращённом на меня, всегда были лишь признательность и благодарность, не более того.

     Я являл собой странное и жалкое зрелище для своих подданных. От них не укрылось, каким мрачным и вечно раздражённым стал их повелитель, забросивший государственные дела, ради чужестранки. По Двору поползли слухи, мол, что за существо способно очаровать Короля настолько, что он нарушает неписанные, соблюдаемые тысячелетиями законы? Короля околдовали! Мой гнев не знал пощады. Я безжалостно пресекал все слухи, собственноручно расправляясь со всеми недовольными. Но долго так продолжаться не могло. Рано или поздно мой народ мог взбунтоваться против меня. И я не выдержал, в отчаянии решившись на мерзкий поступок, не зная тогда, что плата за него будет слишком высока даже для Короля. Ничто во Вселенной не обходится без жертвы, требуемой взамен. Тогда я ещё не знал, что мне придётся расплатиться за всё собственным сердцем. Я мечтал только о том мгновении, когда гордая ваннийка станет моей. И в один из дней я явился в покои Лаувейи, приняв облик Фарбаути. Она бросилась мне на грудь со слезами радости, покрывая поцелуями моё лицо. От её чарующего хрипловатого голоса, от тепла её желанного тела у меня закружилась голова, и я больше не смог сдерживать обуреваемых меня желаний.

     Наутро, как не молила Лаувейя забрать её домой, я ушёл, заверив, что опасность со стороны Ангрбоды еще слишком велика, и ей сейчас безопаснее находится здесь. И с того дня она жила лишь ожиданием, когда жених явится за ней. А я, не в силах побороть искушение, время от времени появлялся в её покоях, переняв черты ненавистного мне Фарбаути, и каждый раз, покидая любимую, уверял, что еще слишком рано возвращаться.

     Однако через некоторое врем стало понятно, что эти визиты не прошли бесследно. Лаувейя понесла от меня. Она была так счастлива, а я не знал, что мне делать – радоваться или плакать. Ведь это означало, что вскоре мой обман раскроется. Редко кто с таким упоением ждал рождения ребёнка, как мы с Лаувйей. Я продолжал приходить к ней, то в облике Фарбаути, то в том, в каком она обычно привыкла меня видеть, и подолгу задерживался, не в силах отвести взгляд от округляющегося с каждым днём живота. Лаувейя часто просила меня положить ладонь на живот, и неизменно при этом я испытывал священный трепет. Каждый раз ребёнок отзывался на мой голос и прикосновение сильным толчком. Чем ближе приближался день, когда Лаувейя должна была разрешиться от бремени, тем тяжелее мне было покидать её. Я постоянно думал о том, как впервые возьму своё дитя на руки и прижму к груди.

     И вот, этот день настал. Малютка появился на свет. Лаувейя была счастлива, ведь она думала, что уж теперь-то она непременно вернётся в Железный лес. Я явился в её покои в облике Фарбаути, с трепетом ожидая увидеть собственного сына. Он был мал и хрупок, точно снежинка, и я боялся даже прикоснуться к нему, чтобы не покалечить. Но в тот момент, когда я осторожно взял его на руки, он вдруг начал синеть, принимая образ йотуна, а на его тельце проявились родовые узоры моей семьи.

     Лаувейя лишилась чувств, а когда она пришла в себя, мне не оставалось ничего, как раскрыть весь свой постыдный обман. Я явился перед ней в своём истинном облике, чем заставил еще раз лишиться чувств. Мне казалось, я убил её. Но прекрасная ваннийка оказалась сильнее, чем я думал. И всю свою силу она обратила в ненависть ко мне. Она сказала, что, если моя нога еще раз переступит порог её комнаты, она убьёт и себя, и дитя.
 
     Мой стыд и моё горе были столь велики, что весь свой гнев я обрушил на странный, маленький срединный мир, населённый существами столь слабыми духом и телом, малодушными и жестокими, идущими на поводу у своих примитивных желаний и словно созданными для того, чтобы подчиняться. Остальное, я думаю, тебе известно. Этот поход принёс войну, истребление и поражение моему народу, окрасив окраинные земли кровью ледяных великанов. Лаувейя сбежала с нашим сыном, воспользовавшись суматохой. Так считал я. 

     Забрав Ларец Вечных Зим, Один отрезал Утгард  от остальных девяти королевств, лишив меня возможности броситься на её поиски. Лишь Нордри, как и прежде, доносил до меня вести из Йотунхейма. От него же я узнал, что моя любимая погибла, не выдержав перехода через Ледяную пустошь, и Фарбаути отвёз её тело на Лиственный остров. О ребёнке никто ничего не слышал. Я потерял любимую и сына, а взамен получил вечный груз раскаяния и понимания того, что обрёк свой народ на жалкое существование под вечной пятой покорности Асгарду.

Следующая глава: http://proza.ru/2021/02/08/2059