Коты, торты и заинтересованные лица

несколько записей из дневника того года, когда душевное состояние моё было плохим, зато (и поэтому) состояние творчества – хорошим

воскресенье, 3 июля 2016 г
ПРО КОГО НАДО ПИСАТЬ СКАЗКИ
«Однажды голуби сидели на крыше...» – настучал я на клавиатуре.
И задумался, как продолжить. Вдруг послышался тоненький писк. Я встал и открыл дверь в комнату, потому что уже знал: это Ника.
– Ми-и-и-и-и-и, – повторила Ника, увидев меня.
Она не говорит «Мяу», как все нормальные кошки.
– Ну, заходи уже, чего стоишь, – нетерпеливо сказал я. – Я сказку начал писать, а ты мешаешь.
Но Ника все тянула свою ноту. Как настоящая оперная певица, она может ее тянуть, когда хочет, до полного инфаркта слушателей.
Я посмотрел на миски: еда есть. На воду посмотрел – тоже есть. Чего ей от меня надо?
– А потому что нечего про птиц сказки писать! – сказала Ника, заходя наконец в комнату и укоризненно подрагивая хвостом.
На ее писк примчался Кузя. Он все утро спал на подоконнике, сладко ворочаясь там, за занавеской. Только иногда я видел, как в плотную ткань упирается его лапа или башка, и завидовал. Кузя прискакал, топоча, как солдат сапогами. Подрос малыш.
– Га? – спросил он.
– Да вот, видишь, – ответил я.
Ника пошла и улеглась на его место. Он проводил ее взглядом.
– Она права, – заметил Кузьма. – Сказки про птиц? Тоже мне, нашел тему.
И ускакал во двор.
Я закрыл дверь, занес пальцы над клавиатурой, как какой-нибудь, скажем, Рахманинов. «Их было так много...» – написал я. Но тут раздалася хриплый гортанный мяв.
– Мхрфря-а-а! – кричал Барон.
Это был, конечно, он. Только Барон так мяучит, словно кричит. Причем все время. Стоит ему появиться в доме после очередной прогулки – так сразу.
Я терпел, терпел, но мысль убежала. Тогда я выскочил за дверь комнаты в коридор и крикнул:
– Барон, фу! В смысле, кончай орать!
И сделал такое выражение лица, как будто я его сейчас стукну, хотя могу только погладить. Но я всегда делаю такое выражение, а Барон всегда прекрасно понимает мою игру. Он замолчал, со стуком упал на спину и принялся елозить. Я погладил его по животу.
– Ты мне мешаешь сказку писать, – упрекнул я.
– Про птиц? Не надо про птиц, – презрительно ответил здоровенный черный котяра.
И перекатился на другой бок, притворяясь, что мои поглаживания ему совершенно неинтересны, а он тут просто развлекается.
– Мррря? – спросил Пушок, прибегая на весь этот шум.
Пушок самый шкодливый, самый худой, самый боевой и трогательный кот. Он улучает момент и скидывает крышку с кастрюли, он может утащить любой кусок, оставшийся на столе без присмотра на несколько секунд. Но стоит подойти и лишь подумать о том, чтобы погладить – он мгновенно начинает петь песни, и падает ниц, и подставляется.
– Что, Пушкин? – Я погладил его. – Ты тоже против птиц?
– Конечно против! – воскликнул он. – Да, да! И вот здесь почеши.
– Надоели вы мне, – сказал я и вернулся к ноутбуку.
Я хотел написать, что голуби были похожи на горсть семечек, насыпанных неким великаном на крышу дома, но при этом соседний дом был почему-то чист. И опять не успел.
– Какой ты непонятливый, – вздохнула Нора, Мать Всех Котов.
Она не суетилась, а спокойно лежала. Она всегда спокойно лежит в коробке с тряпками или на скамейке, на столе или в траве. Потому что знает: сам приду и сам всё поглажу.
– Ясно ведь, что сказки надо писать не про этих противных птиц, а про нас, котов!
Я подумал и ответил:
– Так вот ведь я уже и написал.

Все события в человеческой жизни не случайны, мир построен на причинах и следствиях, всё со всем связано тончайшими нитями. Сладко так думать, ведь тогда есть хоть какой-то, пусть малопонятный, но смысл. А на самом деле никаких причин ни для чего нет и нечего их искать. Смысла нет. Всё совершенно случайно. И тем не менее – связано! Связано, чтоб оно было здорово, тончайшими нитями! (Динозаяц, сельский философ)

понедельник, 4 июля 2016 г.
– Когда жалуешься на здоровье, – сказал Динозаяц, – и на жизненные обстоятельства...
– А на них ежедневно хочется жаловаться, – подхватил Динозаяц.
– ...То вспомни, что на свете есть такая беда, как утро понедельника. И есть люди, которым в это утро надо рано вставать!
– Ужас! И идти на работу!
(позавтракали, зажмурившись от счастья, и легли спать)

вторник, 5 июля 2016 г.
Для чего кабачкам такие огромные, как уши слона, листья? Да к тому же еще и колючие.
– Что за глупый вопрос, – перешептываются кабачки там, в тени. – Чтобы ты нас не сорвал! Ребята, прячься!
Солнце припекает макушку. Я накрываю ее панамкой. А кабачки прячутся внизу, у самой земли, в приятной прохладе.
– Смысл прятаться, – говорю я. – Все равно сорвут. Так не лучше ли сейчас?
– Не лучше! Мы хотим подрасти!
Огородник из меня никакой, даже не начинающий. Но и я знаю, что крупный кабачок не так вкусен, он уже с зернами, и вообще. Мне так говорили.
– А вы задумывались, для чего растете? – спросил я.
Это был жестокий вопрос, так как ответ известен: чтобы люди наслаждались, употребив их в еду любым из многочисленных способов. Но молодые кабачки были еще слишком молоды. Они ответили:
– Для счастья!
Однажды утром я проснулся и увидел на кухонном столе кабачок. Хотя имя с суффиксом ему уже не подходило: это был кабак. Огромный, он занимал весь стол.
– Ну что, подрос? – спросил я.
Это был явно один из тех, кого я пожалел. Кто-то из опытных огородников его сорвал, положил на стол в назидание мне и ушел на работу.
Кабак молчал и лаково отсвечивал упругой кожей. Он не хотел теперь разговаривать, так как почти сравнялся со мной размерами. Теперь это был не плод земли, а дирижабль. Может, он мечтает летать? Возможно, кабак-великан видит себя в облаках, а не на сковородке?
– Мечтать я и сам умею, – сказал я.
И с трудом втиснул его в холодильник.
Пусть им занимаются опытные огородники. А я потом сделаю вид, что не знаю, из чего приготовлено то или иное блюдо.
Ведь я, как и кабачки, достиг больших успехов в искусстве самообмана. Без которого жизнь на планете была бы вообще невозможна.

Они растут, где хотят и когда хотят.
Их изображали на своих ширмах средневековые японские живописцы.
Я рисовал их много раз.
Мне всегда нравились мальвы.
Хочется думать, что и я им нравлюсь.

суббота, 9 июля 2016 г.
(запись в Киеве)
Две девочки лет двадцати сидели за столиком в пиццерии и громко хихикали.
Это продолжалось так долго, что я, наконец, отодвинул чашку кофе и обратил на них внимание.
Ничем не примечательные, обыкновенные, неброско одетые девчонки. Не знаю почему, но в таких случаях всегда кажется, что девушки – сестры, так как причесаны и вообще выглядят довольно одинаково. На этих, белобрысых, были белые блузки и синие джинсы. Словом, ничего особенного, кроме поведения.
Они смеялись, хохотали, прыскали и ржали. Своим весельем они заразили всю пиццерию. Люди невольно улыбались, глядя на них. Даже официанты и официантки.
А девушки всё не могли успокоиться. Слезы текли у них из глаз, они махали друг на дружку руками, складывались пополам, и уже не смех вылетал из их ртов, а сдавленная икота.
Я перестал удивляться, когда вспомнил себя в этом возрасте. Для такого веселья не нужна никакая причина. Абсолютно любой жест, слово, намек может вызвать лавину неостановимого хохота. Просто для этого нужен человек, который с тобой на одной волне. Друг или одноклассник, с кем вы постоянно перешучиваетесь, смотрите одни и те же фильмы, обсуждаете одних и тех же учителей и сверстников.
Волны радости достигли привокзальной площади. Хмурые целеустремленные пассажиры с чемоданами в руках вдруг заулыбались.
Кондукторша в троллейбусе перестала материть уснувшего бомжа, успокоилась и вышла покурить на остановку.
Таксист неожиданно для себя назвал сумму не двести, а сто пятьдесят – и остолбенел.
Во всем городе целых десять минут не происходило ни одного дорожно-транспортного происшествия.
Тучи, отпихивая друг дружку, освободили солнце. Оно тоже заулыбалось.
В этот момент девушкам принесли большую, с помидорами, сыром и прочими цацками пиццу.
И они сразу сделались очень серьезны.

воскресенье, 10 июля 2016 г.
Динозаяц и заинтересованные лица
Однажды Динозаяц наконец признал, что и у него есть проблемы.
– Создана комиссия по изучению этих проблем, – ответил он заинтересованным лицам.
– Но все-таки, что вы делаете для их решения? – не отставали лица.
– Мы стараемся стабилизировать ситуацию, – ответил Динозаяц.

вторник, 12 июля 2016 г.
В тени, во дворе, на лавочку я присел, чтобы съесть кусочек торта.
Ням... Вкусно. Еще раз ням... Да.
К нам с тортиком неотвратимой походкой приблизился Пушок.
– Мя? – спросил он, запрыгивая на лавку.
– Не «мя», а наоборот, ням, – ответил я. – И вообще, так себя ведут только собаки. А ты же кот!
Это относилось уже к тому, что Пушок потянул нос к блюдцу.
– Не понимаю, – сказал он. – Просто вот совсем не понимаю, как можно есть тортик без меня.
Я отрезал чайной ложечкой еще кусок и отправил себе в рот.
Пушок не сводил глаз с оставшегося пока еще торта.
– Это же мой тортик, – сказал он убежденно.
Я чуть не подавился.
Пушок головой уже находился на блюдце.
– И торт мой, и дом мой. И ты мой, – продолжал этот альфа-самец размером чуть больше голубя. – И все твое – мое. Даже странно, как можно думать иначе.
Мне стало понятно, что придется отдавать не свое. Я отделил маленький кусочек торта и подвинул к краю блюдца. Пушок легко, не торопясь начал его поедать. Он не сомневался, что получит еще.
И конечно, оказался прав.
Разве вы где-нибудь встречали кота, который бы не оказался?

суббота, 16 июля 2016 г.
Мне кажется, многие из нас со временем становятся, как альтист Данилов, «чуткие к колебаниям» – к трагедиям, гибели. И таким нам почти физически нехорошо, мы со-чувствуем. Однажды я сказал себе: чтобы уменьшить количество вот этого, темного и тошнотворного в мире, надо, может быть, увеличивать количество светлого и гармоничного. Верится в это не очень, но что еще остается, кроме как увеличивать.