Рассказы о войне ветерана 559

                А Т А К А  С  Х О Д У

                Повесть

                Автор повести Василь Быков

  Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).

Продолжение 10 повести.
Продолжение 9 — http://proza.ru/2020/12/15/1414

  У Ванина вовсю шла работа — взвод окапывался. Немцы на этом скате высоты поработали мало — траншея получилась мелкая, по колено, и теперь ванинцы, не обращая внимания на ночь и слякоть, ковыряли её всем взводом. Командир тоже копал — раздетый, в одной гимнастёрке, он с какой-то запальчивой остервенелостью размашисто кидал лопатой, пока кивая в такт каждому броску. Тут же, в траншее, отдыхая, стоял его помкомвзвода молчаливый сержант Закиров. Я остановился рядом.
— Что, Васюков? — сказал Ванин. — Помогать пришёл?
Ясно, помощник из меня был никудышный, и потому этот вопрос несколько меня смутил.
— Глубже копаешь — дольше живешь, — помолчав, сказал Ванин.
— Не повезло вам. У Пилипенко так готовая траншея.
— А он всегда на готовое. Такой жмот, ого! — Ванин опустил лопату. — Если разобраться, так это же его участок. На правом фланге его же взвод шёл. А как только в траншею вскочил, так и засел. А мы немцев ещё вон куда гнали!
— С вами командир роты был.
— Вот именно. А с Пилипенкой — Гриневич. Тем всё сказано. — Ванин выпрямился. — Вот угрелся! На, Закиров, копай.

  Помкомвзвода взял лопату, а Ванин вскочил на бруствер и, вглядываясь в серый ветреный сумрак, натянул на плечи фуфайку.
— А ты чего это в тыл не идёшь? Ананьев же себе Зайцева взял.
— Ну и пусть, — сказал я.
Разговаривать с ним об этом мне не хотелось. Я думал, что Ванин станет уговаривать идти лечиться, а он вдруг сказал:
— А вообще правильно. Пойдёшь - вряд ли вернёшься. А тебя на медаль послали.
Застегнув ремни. Ванин опустился на бруствер.
— Они там не смотрят, из какой части, а посылают, куда понадобятся. Я вот тоже до этой дивизии в гвардейской служил. В разведке. А из госпиталя отдел кадров сунул сюда. Сколько ни доказывал — куда там! И слушать не хотят. Дивизия на формировке, командиров недокомплект, кадры нужны. Так что старайся дальше санбата не ехать.
— Как постараешься?

  Не ответив, Ванин бросил настороженный взгляд по траншее.
— Опять там перекур? Вот сачок! Ну, я ему дам!
Стремительно вскочив, он быстро пошёл по брустверу.
В блиндаже стало темно и тихо, послышались чьи-то шаги в траншее. Где-то рядом долбили лопатой землю — за стеной глухо отдавались её размеренные удары. Гриневич вяло поддерживал разговор, наверно дремал. В углу напротив громко сопел немец.
Ананьев впотьмах свернул цигарку и прикурил от зажигалки.
— Прошлым летом на Волховском поиск разведчиков обеспечивали, — помолчав, сказал он. — Вот где был сабантуй! Фрицы в обороне -- колючая проволока в четыре кола, комбинированное минное поле, дзоты — возьми их! А нужен «язык». Зачем нужен? Чтобы начальству знать, сидит от болота до леса сороковой гренадёрский или какой другой полк. Вот и поиск разведчиков. Группа из разведроты ползёт за «языком», батальон обеспечивает, отвлекает, завязывает бой и так далее. Ну и отвлекали. От роты Сыромятникова двенадцать человек осталось, у меня семнадцать. Сползлись мы с ним в воронке, головы вжали, а фриц лупит, места живого нету. Говорю ему: на какого хрена мы тут людей кладём?

  «Языка» берём, отвечает, чтоб номер немецкой части установить. Ну, в ту ночь повезло: приводят «языка». Да разведчиков тоже половина под проволокой осталась. Ведут в блиндаж и первым делом за солдатскую книжку: какая часть? Оказывается, всё тот же сороковой гренадёрский. Чтоб ты пропал, говорю, и давай ругаться. Сыромятников молчит, только зубами скрежещет: за три ночи всех его командиров взводов положили.
— Что ж, бывает, — сонно отозвался из угла Гриневич. — На войне всё бывает.
— Бывает! А то я не знаю — бывает! Не в том дело! Вон под Марьяновкой опять то же: вызывает начальник штаба, приказывает подготовить группы для захвата «языка». Есть данные, что у немцев сменилась часть. И чёрт с ней, говорю, пусть меняется. Экая важность, какой её номер, всё равно драться будет, в плен не пойдёт. Начальник штаба как напустился: нелепые разговоры! Приказ не обсуждается — приказ исполняется. Будто я сам не знаю. Но стою, молчу. И Сыромятников этот, заместителем тогда уже стал, тоже тут и молчит. Я смотрю на него, он — на меня, думаю: вспомнит или нет? Чёрта с два! Будто и не было ничего. Будто и не скрипел зубами в той воронке, как шестиствольные играли. Вот как перестроился! Потому что самому уже не надо из траншеи вылезать — других посылает. В том-то всё и дело.

  Гриневич молчал.
— Никогда не забуду подполковника Бобранова, — вспоминал Ананьев. — Таких командиров уже мало — повывелись. Под Невелем это было, в сорок первом. Я тогда ещё старшиной ходил. Дрались, помню, двое суток, в батальоне ни одного среднего командира не осталось, бойцов — горстка. Ну, я за комбата. Семь атак отбили, а на восьмой не удержались. Танками, сволочь, сбил с бугра — гранаты все вышли, артиллерия кверху колёсами. Под вечер драпанули за речку, бредём, как чокнутые, ни черта не слышим, не соображаем — одурели от усталости. И тут откуда ни возьмись из леска командир корпуса, ещё какое-то начальство и наш командир полка подполковник Бобранов. Комкор выхватывает пистолет: стой! Так вашу растак — расстреляю, под трибунал отдам! И к Бобранову, давай его с грязью мешать. Накричался, в «эмку» — здоровеньки булы. Думаю, теперь от командира полка ещё будет. А наш Бобранов, как только комкор скрылся в лесу, спокойно так подходит ко мне. Дай, говорит, твою руку, герой! Молодцы, стойко держались. От лица службы тебе благодарность. И ещё — чем бы тебя наградить? Вынимает из кармана часы, отстёгивает цепочку и вручает мне. Знаешь, не выдержал я, заплакал, ей-богу!
— А где он теперь, Бобранов этот? — спросил я.
— Месяца два командиром дивизии был. Не нашей, правда, соседней. А потом я в госпиталь загремел, а вернулся, в армии его уже не было. Говорили, будто тоже по ранению выбыл. А часики те у меня, как был без сознания, санитары, сволочи, уволокли. Не сберёг — всю жизнь жалеть буду. Они мне дороже ордена были.

                Продолжение повести следует.