Рассказы о войне ветерана 562

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть
               
                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 27 повести
Продолжение 26 — http://proza.ru/2020/12/18/941

  Сдвинув берет, как будто он мог задержать долгожданные звуки, Ляля прислушивалась к небу. А оно молчало, до её слуха долетали лишь глухие звуки бравурной музыки из ресторана.
«Как там Лёня устроился? — думала она с некоторой тревогой. — Хотя бы ничего не случилось, хотя бы всё обошлось!..»

  После той ночи в саду на Кобыщанах Ляля не только не сердилась на Леонида, а наоборот, он стал для неё ещё лучшим другом. Возможно, девушке и в самом деле немного льстило, что она вызывала такое сильное чувство к себе. А главное, что в ту ночь своим благородным отречением от неё, желанной, во имя другого, Леонид сразу вырос в Лялиных глазах. Она хорошо знала, чего всё это ему стоит, однако Леонид, встретившись с нею на следующий день, держался так, словно между ними ничего не произошло или, по крайней мере, он обо всём забыл. Больше они к этому не возвращались, хотя Лёня опять провожал её ночью. Ляле было приятно, что она ошиблась в Леониде. Раньше, по правде говоря, она считала беспечного танкиста не очень щепетильным в таких вещах. И сейчас она радовалась, что Леонид сразу и до конца понял её. В то же время она немножко сожалела, что это кончилось так сразу и нельзя теперь спорить с ним, отстаивая своё чувство к другому. (А ей хотелось бы защищать его и защищать!)

  В то время когда Ляля думала о Леониде, он — по другую сторону ресторана — сидел, вытянув ноги, на дне забытого среди развалин водопроводного колодца. Он тоже прислушивался к небу и ничего не слышал, кроме звуков разухабистой музыки, доносившейся к нему будто из могилы. Ноги у Леонида закоченели в изношенных сапогах, хотелось курить, как в окопе. Казалось, что стоит затянуться — сразу согреешься. «Как там Ляля? — думал он. — Наверное, пришла в туфельках… Конечно, в туфельках. Если бы это у нас дома, я обул бы её в пимы. Она, пожалуй, и не знает, что такое наши сибирские пимы!.. Поскорей бы уже летели!»
А высота, испещрённая звёздами, молчала.
«Почему они не летят? — думала Ляля, с горячим нетерпением вглядываясь в звёздное небо. — Ну почему они не летят?.. Да разве же у них одна Полтава? Быть может, именно в эту ночь они летают над Харьковом или где-нибудь над Бобруйском…
Но всё же… Почему они не летят?»

  Ей хотелось крикнуть отсюда: «Летите же, родные, летите!.. Летите среди высоких звёзд. Не сбейтесь с курса в тёмном поднебесье, услышьте мой голос и летите прямо на меня! Не думайте о том, что будет со мной!..»
Неизмеримая космическая глубина глядела на неё спокойными холодными звёздами. В этот вечер никто не прилетел.
На следующий — тоже. Но Ляля и Пузанов были на своих местах и в третий вечер. Они стали более опытными и, отправляясь дежурить, одевались теплее, дежурили почти спокойно, не волнуясь, как поначалу. Будто выстаивали свои часы на посту. Леонид ухитрялся даже закуривать в своей яме, дымя в рукав, Ляля об этом и не знала. «Будем дежурить хоть месяц, — думала девушка с холодной твёрдостью. — Когда-нибудь дождёмся. Непременно дождёмся!»
И именно в этот вечер они дождались.

  Вначале Ляля подумала, что где-то далеко гудит автомобиль. Потом стало слышно, что гул идёт не от земли, а падает с вышины, с неба. Будто сдержанно загудели-зазвенели морозные звёзды от перенапряжения.
Звонко ударили зенитки. Сквозь их трескотню гул приближался, рос, охватывая небо над городом, и вместе с нарастающим ровным гулом крепло в Ляле чувство бесстрашия, юношеской дерзости. Хотелось выскочить из своего укрытия, предстать перед всем городом: «Я вызывала эту грозу и жду её, и она идёт!»
И вдруг гул, как бы слившись в единый свистящий поток, ринулся с высоты вниз и рассыпался громом. «Над Южным вокзалом!» — радостно подумала Ляля, и почти одновременно загрохотало в противоположном конце города.

  «Над аэродромом!» — догадалась Ляля и, отскочив от стены, высоко подняла руку с ракетницей: моторы, кажется, ревели над самой головой. По тёмному небу пробежала узкая тень, закрывая звёзды, и снова за нею вспыхнули те же самые звёзды, словно ещё ярче. Ляля выстрелила из ракетницы, подумав, что острая бомба, весом в полтонны или в тонну, наверняка сейчас влетит в этот короб-колодец, и высоченные тяжёлые стены рухнут, рассыплются вдребезги, и от неё самой не останется следа. «Возможно!» — подумала она и выстрелила снова.

  Как только первая ракета взметнулась, шипя, в высоту, загибаясь над рестораном, с противоположной стороны, ей навстречу, вспыхнув, взлетела другая, и они, словно обнявшись в вышине, рассыпались слепящим сиянием. Сотни глаз увидели это сверкающее объятье над Полтавой, яркую вспышку ракетных огней, будто взорвались звёзды, осветив несколько кварталов города. На некоторое время стало светло как днём. «Мы хоть там обнялись с тобой!» — подумал Леонид.

  Не видела этого только Ляля из своего глубокого убежища. Третья ракета вспыхнула уже на излёте. После этого Ляле стало казаться, что ракеты, со свистом взмывающие в небо, почему-то и летят и вспыхивают слишком медленно, — она услыхала, как пронзительный визг нарастает у неё над головой, врезаясь в самые стены воющим звуковым острием. Небо потемнело, сейчас рухнут стены, всё взлетит в воздух. Она закрыла лицо руками и кинулась вслепую куда-то в угол, спотыкаясь о куски металла и уже чувствуя на себе тяжесть обвалившихся стен. И в то же время у неё было необычайно легко на сердце и она ни о чём не жалела. Если бы она могла вызвать разрушительную силу во сто крат большую — вызвала бы, не колеблясь.

  Задрожали стены, осветилось небо, ударил гром где-то совсем близко. «Наверное, в ресторан! Вот оно — попадание…» — промелькнуло в сознании девушки. И рёв моторов, и скороговорка зениток, и грохот могучего взрыва — всё было неимоверным, мелькающим, обрушилось хаосом, как бурное бушующее сновидение.
Грохот затих, всё успокоилось сразу, только моторы, удаляясь, ревели как будто ещё сильнее, разъярённые боем.
Ляля выскочила из ямы и бросилась бежать вдоль стен, маневрируя между ними, как в запутанном лабиринте. О, этот лабиринт она хорошо знала!..
Горячий, тошнотворный, как яд, запах взрывной волны наполнял воздух, на снегу полыхал отблеск близкого пожара. Ляля подбежала к забору и, скользя вдоль него, оглянулась. Разрушенный ресторан пылал. Он стал ниже, осел, крыши на нём уже не было.

  Гул моторов, стрекот зениток отдалялся. И в это время над рестораном неожиданно взвилась ещё одна… вторая! третья ракета!
«Что он делает? — ужаснулась девушка, пробегая вдоль заборов и между деревьями и оглядываясь на ракеты широко раскрытыми от восторга глазами. — Что он делает, сумасшедший?..»
Уже на Кобыщанах в условленном месте — в саду — её догнал запыхавшийся Лёнька с ракетницами в обеих руках, в расстёгнутой шинели.
— Ты зачем столько палил? — накинулась на него Ляля, сияя глазами. — Ведь вроде и так угодило?
— Прямое попадание! — выкрикнул Лёнька. — Только мне ещё хотелось, прости, Ляля… Думал: пусть ещё вернутся и трахнут так, чтобы только воронка осталась! Чтоб вода выступила на том месте, где сидела их джаз-банда! Мне эта джаз-банда за три вечера все кишки вымотала!
— Хорошо, что так обошлось, как это хорошо…
По Фрунзенской со звоном пролетела немецкая пожарная команда.

                Продолжение повести следует.