Изр. гл. 7 Ещё раз...

               

                Спустившись с Елеонской горы, уж и не ожидаю попасть в храм Гроба Господня. Но иду. Упорно иду. Ни капли не сомневаясь, что на этой земле не может быть ни одного лишнего или пустого шага. 
               Оказалось, что под Львиными воротами снято военное оцепление. Путь к храму свободен. Это было так вовремя и так здорово – оказаться в нем еще раз. На прощание. И вот он снова передо мной.  Ворота храма  открыты. Вхожу.

                ПЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА.  Людей мало. Можно перемещаться легко.  Вход на Голгофу закрыт. Останавливаюсь напротив  великолепной мозаичной иконы на стене позади камня  миропомазания, иллюстрирующей  "Снятие со Креста Тела Спасителя, помазание тела Христова миром и положение Его во гроб". 
                Вот парадокс  этого изображения – несмотря на трагичность, нет ни одного трагедийного цвета: солнечный  золотой фон,  красный, синий, голубой, сиреневый, розовый, лиловый – все они цвета жизни.

                Все цвета жизни       на полотне смерти.

                Мне так увиделось. А какая идея  у авторов этой мозаики, включивших такие цвета? Или случайность? Просто набрали приятное сочетание цветов? А если задумка и была, как её расшифровать? Вопрос не хотел оставаться без ответа, потому что работа меня действительно очаровала.   А при сильных  позитивных эмоциях слов не находится. Да они и не нужны.  Идея читаема молча, не нуждается в комментариях или вопросах. Выражение сверхсамодостаточно. Гениально по простоте и мощно по эмоциональному воздействию. 

                Обходя храм Вознесения,  несколько раз,  подходила к Приделу бичевания. Еще и ещё раз прикладывала ухо к мраморной плите-престолу.  Удары плетью раздавались все так же ритмично и безжалостно, как накануне. Пожалуй, эта плита и исходящие из нее звуки - одно и самых впечатляющих…  нет,  - один из самых  сотрясающих  воображение, сознание и душу опыт, здесь, в Иерусалиме, на Святой земле.
                Каждый раз, прикладывая ухо, моему внутреннему взору проявлялась наша человеческая, общечеловеческая жизнь, вывернутая на изнанку. Точнее, обратная сторона, подоплека жизни проявленной, зеркальное отображение нас всех в мире духовном - то есть истинная, высшая суть и цена нам всем и каждому.   Это было страшно: всего лишь приложить ухо здесь, в нашем земном, видимом мире к  плите мраморной, обыкновенной на вид плите, которыми облицовывают стены, делают полы, и оказаться слухом в мире мистическом,  и при этом  увидеть образы и прочувствовать их  в духе. 

            Бич хлестал и хлестал нещадно. Ритмично. Продирающе. Хлестал  по наши души. По Ваши души, читатели! По ва-ши!

                Но по моемУ телу!!!

               Не-ет, это не физическая боль, которую, стиснув зубы, можно переждать, переболеть,  потерпеть.
                Это  не та боль, от которой,  постонав,  очухаешься и попрёшь дальше вершить беззаконие. Не-ет, человечешки! Это даже не  поджаривание  средневековой   инквизицией на костре!

             Только   что  здесь, за воротами храма, был мир людей, такой довольно привычный, временами  отрезвленный, временами  невменяемый  -  в основном сносный мир, а здесь, у плиты бичевания, всё перевернулся вверх дном. Казавшийся прекрасным  тончайший хрусталь человеческой природы  не выдержал проверки.  Маски  сбросились.  Обнажилась истинность.
              Никчемушки и  никтошки. Да-да! Именно никтошки.  Никтожества и ничтожества!  чванливые,  высокомерные  и такие до безумия  гордые.

             По вам звонит колокол,  а плеть  хлещет по мне!

              Ничего не подозревающие  о моей трансформации  люди,  подходившие к Приделу  бичевания,  прикладывавшие уши, вероятно, удивлялись, впечатлялись. Но вскорости покидали место, словно его никогда и не  было, торопясь обозреть храм дальше.

           Они,  наши и не наши туристы, которых я видела и слыша, с которыми бок о бок прожидала на кануне  в очереди к кувуклии. Они часто толкались и ругались. Они выстаивали очередь за материальными благами. Они, громко вздыхая,  проявляли недовольство тратой времени в очереди, позволяли себе гримасничать, чавкали чипсами, громко сморкались,   обсуждали и осуждали.
                Они выгадывали в  торговой лавке…

                - Граждане,  вы ошиблись. Вам не сюда. Не тратьте время - не зачтётся.   Ни в веке нынешнем, ни в веке грядущем.

                А Бич продолжал хлестать. Он хлестал прямо по моемУ сердцу.
                Как будто меня  приговорили,   обнажили, утончили восприятие.
                Затем сняли кожу   
                и погнали  на казнь.

             - За что?
        -И за вас тоже.
             -Как так?
        - Информационное  поле взяло  меня в оборот.
         Мы все связаны единым информационным полем. Нет чужого человека.   Нет ненужного человека. Нет далекого человека.  Эта связь  обнажилась,  стала ощущаема.  Человечество с многочисленными точками сопряжения друг с другом  явило  глобальное  единство.

Мы все связаны  нитями ответственность   друг за друга.
               И нитями расплаты.
               И сейчас всё зло, содеянное и каждым ближним,  и каждым дальним, отбивалось по мне.


                Если б вы только знали, насколько я  сама никто!
Если б  кто знал, насколько мы все никто!
                Моё  тело  рвалО  на куски позора,  Моё тело. Моё тело как тело всего   человечества. Как  один Орган вселенной.  И круги его ада – во мне.

***
      «Занимаясь анатомией, я сделал великое открытие. Я исследовал органы человека, и когда я заглянул внутрь его, мне открылось, что каждый человек – это целый мир. Внутри него текут реки, ручьи, полные животворной влаги. А то, что мы называем сердцем, легкими - это материки, это острова, океаны, обитаемые в этом мире, как я  полагал. Тысячи крошечных существ в организме живут в согласии друг с другом. И когда я это понял, я сделал ещё одно открытие: я, мы, они, вот эта крохотная девочка - все мы суть вот эти существа, живущие в едином живом организме,  имя которому – «Земля».  Реки – это жилы, по которым течет ее голубая кровь. Европа, Азия, Африка  - это её сердце, легкие. Облака - это пар от её дыхания. И вот к какому выводу я пришел -  если эти государства являются частью одного единого организма, то они должны жить в мире. Ну где это видано, чтобы правое легкое воевало с левым? Чтобы печень старалась захватить часть селезёнки? Люди узнают о моем открытии на земле, и прекратятся  воины,   наступит золотой  век благоденствия.» (кинолента «Сказка странствий», 1982)
***
         

                Смрад всех мыслимых и не мыслимых человеческих грехов,
  стяжательство, гордость, блуд...  «Блеск и нищета куртизанок»...

                Блеск???
                - Грех! «Грех и нищета куртизанок» - вот именно таково подлинное  определение бальзаковской   книге.   
                Нет у них никакого блеска! То, что  названо блеском Здесь, оборачивается адом Там -
 
грехи, совершенные против Бога:

                Неверие в Бога, сомнения, неблагодарность. Клятвы именем Бога, произнесение имени Господа. Посещение сект, ворожба, лечение всевозможными магиями, чтение и распространение лжеучений. Азартные игры, мысли о самоубийстве, сквернословие. Непосещение храма, отсутствие ежедневного молитвенного правила. Несоблюдение постов, нежелание читать православную литературу. Осуждение священнослужителей, мысли о мирском во время богослужения. Пустая трата времени на развлечения, просмотр телевизора, бездействие у компьютера. Отчаяние в трудных ситуациях, излишняя надежда на себя или чью-либо помощь без веры в промысел Божий. Утаивание грехов на исповеди.

Грехи, совершенные против ближних людей:

                Вспыльчивость, гнев, высокомерие, гордость, тщеславие. Ложь, невмешательство, насмешки, скупость, расточительность. Невозвращение долгов, неуплата за труд, отказ от помощи просящим и нуждающимся. Нежелание помогать родителям, неуважение к ним. Воровство, осуждение, зависть. Ссоры, употребление спиртного на поминках. Убийство. Убийство ребенка во чреве, склонение других к аборту.

Грехи, совершенные против себя:

          Сквернословие, самолюбие, празднословие, сплетни. Желание наживы, обогащения. Выставление напоказ добрых поступков. Зависть, ложь, пьянство, чревоугодие, употребление наркотиков. Блуд, прелюбодеяние, кровосмешение, рукоблудие.


                И всю эту мерзость сейчас   отбивали по мне!

               Человечество сетует, что оно    достойно лучшей  жизни.   Очнитесь, безумные! Вы не в теме!   

            - Преступники! Преступники! Я ваших  мыслей не разделяю!  Для вас оно никогда не настанет, царство истины.

   

               Не существует кинокамер в другом измерении. Не возможно заснять это откровение и показать всему миру!  Единственное, чего я хочу -  не сойти с ума   от другой боли, боли одиночества. 
                Продолжая жить в мире людей,               
                я больше  никогда не смогу жить  как все.
                Не смогу быть, как все…



          ШЕСТЬ ЧАСОВ вечера. Отошла от Предела бичевания.  Посмотрела на часы: как много у меня ещё времени! Неохваченная бездна! Целых шесть часов до полуночи!   Шесть часов.  Всего шесть часов… Как мало у меня времени! Жаль. Скоро полночь. Надо будет уходить. Всё когда-то заканчивается. Но сейчас не буду об этом. Надо наслаждаться текущим моментом.   
      Какой-то моторчик, непрерывно работающий в нас,  двигающий действия и мысли, текущие и  на перспективу,  включающийся в нас  от рождения и  вкладывающий нам  смыслы  с наступлением осознанной жизни;  запускающий мысли-скакуны и мысли-флегмы, прокладывающий пути к  целям и к раскаяниям за достижение последних,  отвечающий за любое  действия и любое бездействие, которое по сути  тоже является действием,  - сейчас этот  моторчик  молчал. Впервые  в моей жизни этот моторчик отключился. Вместе с ним остановилась и сама жизнь.  Я почувствовала себя душой, свободной от физических оков.  Я хочу находиться здесь до бесконечности. До чего же хорошо чувствовать себя оторвавшимся от бренного! Такого спокойствия, созерцательного спокойствия никогда не ощущала. Тихое счастье, не сопоставимое  с тем счастьем, к которому все стремятся. Ведь, что такое счастье для человека?  Все те блага,  или состояние, которые человек получает или имеет  или стремиться получить как счастье – на самом деле  самодовольство  от утоления разного вида жажды приобретательства, которая всегда присутствует в каждом человеке.  Нам всегда чего-то хочется. Каждую минуту. Каждую секунду мы, сознательно или бессознательно движимы своим желанием.
              Вот, находясь здесь,    пришло понимание,  что счастье человеческое,  состояние счастья  – всего лишь суррогат, склеенный из бесконечных, из нескончаемых желаний.   И что здесь  проявился иной вид  наслаждения: созерцательное,  молчаливое.

                Счастье не обладать ни чем и иметь при том всё.   

         СЕМЬ ЧАСОВ. Медленно перемещаясь, тем не менее ноги чувствуют приличный пройденный километраж. Немного устала от впечатлений. Присяду. Перевести дух. И возможность есть, места свободные, достаточно много. Вот это подарок! Я об этом и не мечтала. Свободные лавки.  Хотя обычно здесь столько народа! Даже выбрать можно, где больше понравится. 
              Только семь часов. Это значит у меня свободного времени ну по крайней мере несколько часов. Сейчас передохну и пойду, куда ноги понесут. Здесь все обсмотрено. Кажется, могу передвигаться с закрытыми глазами:  там –  крестоносцы в средневековье  поработали, тут слева - современные францисканцы. Справа – католики служат  и Пуп на полу стоит. За ними - Голгофа... И пошло- пошло  дальше, по храму, затем за его пределы…  конца и края не видно.
              Мысленно  расширила  Храм до размеров бесконечности, чтоб  поделиться с каждым ближним и каждым дальним, чтоб, как результат, почувствовав  божественное присутствие,  каждый, поняв кое-что про себя и про жизнь, привел в порядок себя и нашу маленькую голубую планету.

               Как маленький  принц Антуана  де Сент-Экзюпери:
«Он жил на планете, которая была чуть побольше его самого. Есть такое твердое правило. Встал поутру, умылся, привел себя в порядок - и сразу же приведи в порядок свою планету».
             Мне же захотелось  расширить Храм до бесконечности и поделиться с каждым ближним и каждым дальним, чтоб   мир перекрасился в радужные тона.  Ведь это так естественно, как для маленького принца привести в порядок свою планету; это так естественно, желание человека сделать мир вокруг  лучше  и красивее.

     ВОСЕМЬ ЧАСОВ.  Сижу. С моим темпераментом иной раз бывает трудно высидеть даже каких-нибудь пятнадцать минут. Природная естественная активность  проявляется в хождении кругами, переминании с ноги на ногу, частой  смене положений тела. С трудом выдерживаю Литургии, несмотря на многолетнюю практику. Обыкновенно трудно  привычные час-полтора  провести спокойно, в отрешенности от мира. Хотя, порой, и бежать особо некуда и незачем, все равно убегаю. Из храма выкидывает -  бежать по делам.  Мерзкая суетность и  многопопечительность…

              А вот здесь – сижу. И  не оторвать. Как будто изменилась моя природа.
              Наблюдать с  пристроившегося места уже особенно нечего.
         Монахи-францисканцы шастают туда-сюда из дверей в двери -  их деловитость  в духе скорее типичного западного прагматизма, чем аскетического лика Святого Франциска.
              Во времена Франциска  старое монашество в своем отречении от мира возлагало на отдельного монаха обет бедности, но это не помешало монастырям сделаться крупными поземельными собственниками, а аббатам — соперничать в богатстве и роскоши с купцами и князьями.
          Передо мной  не братья католического нищенствующего монашеского ордена,  основанного   с целью проповеди в народе апостольской бедности, аскетизма, любви к ближнему, а, скорее, светские персоналии,  вынужденно исполняющие роли монахов: в натертых до блеска кожаных ботинках, выбритые, отполированные  лица, жесткий взгляд  без капли сострадания или  любвеобильного  соучастия. Как  офисные работники. 
               Что ж, остаётся   хотя бы надеться, что  один великий католический подвижник, основатель Ордена  Святой Франциск  способствует спасению  многих.  Как говорил преподобный Серафим Саровский, великий подвижник Русской  Церкви:  "Стяжи дух мирен и вокруг спасутся тысячи".

      ДЕВЯТЬ ЧАСОВ. Сижу. И сижу. И сижу. Да тут просто какой-то магнит... Обследованы все пределы, была  там, и тут, и везде. Надо уходить. Нет. Не уходится.  Ночное богослужение не застану. Как хотелось бы дождаться полуночи и хоть бы еще одной минуты после неё.

        Но разве кто осмелится заметить, что я хоть что-нибудь потеряла в эти дни?..

         ДЕСЯТЬ ЧАСОВ. Сижу.  Пора уже уходить. Отодвигаю сцену прощания на сколько можно. Еще и еще.   Гнать эту мысль от себя уже становится проявлением легкомыслия.  Часа два добираться до гостиницы пешком. Еще чемодан собрать. И прилечь не плохо бы хоть на пару часов. Такси подойдет в пять тридцать. Выйти из номера надо будет в четыре. С надёжным запасом. Мало ли что... Как показала практика этих дней,  тут возможны сюрпризы... А мне их совсем не надо. Всего лишь проявить здравомыслие и никого никогда не придется винить. На бога надейся, а сам-то не плошай!
                Храм потихоньку пустел. Можно было без труда пройти в любое место, в любой предел, не дожидаясь очереди и не толпясь.
              Но ничего этого не хотелось. И не оттого, что в основном уже и без того всё пройдено и обойдено. 
                Не хотелось ни двигаться,  ни есть, ни пить. Привычные человеческие потребности перестали проявляться.  Всякие мысли, инстинкты, малейшие намеки  на тленное оставили меня на эти часы. Наполнение неким источником  и полная  самодостаточность в вечности.   
            Прилепленная  какой-то особой силой именно  к месту, где находилась,  рассматривала перед собой  странный пол, не вписывавшийся по дизайну в вековые древности. Пара десятков квадратных метров пола, примыкающего к  Францисканскому монастырю,  из отшлифованного мрамора черного и светлого тона  кругами  расходились у меня под ногами к находящемуся напротив меня  современному литому рельефному образу с изображением встречи святой Марии Магдалины с Воскресшим Спасителем. Только по прошествии нескольких часов сидения на одном месте и изучения чеканного изображения меня взорвало:
         - Так вот какой магнит притянул меня именно сюда!  Именно здесь, по преданию, произошла та встреча.    У меня ведь, тоже, произошла встреча... Сюда  я прибыла на встречу.  И теперь мне стало понятно, что   контакт состоялся и контакт принят!

             Удовлетворившись, как подарком, внезапно  осенившим меня открытием, направилась  к выходным воротам.  Странная архитектура храма, выраженная в отсутствии единой архитектуры, в соседстве веков и стилей, в соседстве разрушений и созиданий  перестало мной восприниматься как историческое место, как место гроба Господня. 
                Под ногами - латка на латке. Одна каменная латка на другой каменной латке. За исключением небольших участков.
                Еще и еще задирала голову наверх.  Высокие своды, зовущие вверх. Бесконечно ввысь,  как готические строения.  Много пространства, много  колонн.   Хотя стены из известняка, камня, тяжесть не чувствуется.
                На  архитектуру, руины, осколки, остатки, части, фрагменты  в какой-то момент перестаёшь обращать внимание.
                Потому что когда пробуешь раскладывать это все умом, голым умом, только одним умом (чего я уже не смогу сделать),  традиционно подключая органы   восприятия, понимаешь ущербность разума.  Он гол, строг, прагматичен и математичен. Стены  храма  никогда не будут  доминантой воспоминаний.
                Я стен не помню.  Я  помню ощущения.

                Так что основной вывод кантовской «Критики чистого разума»,  состоящий в том, что вне нас существует лишь неподвластная формам пространства и времени вещь в себе,  свойства которой   неизвестны,   -  представляет собой полную несостоятельность.
               «Вещь в себе», о качестве которой мы  якобы ничего не знаем, раскрылась, поглотила меня и стала «вещью во мне» и «вещью со мной».