Анчар

«Плохо играть в кино – всё равно, что плевать в вечность», - сказала однажды Фаина Раневская. Ну, а если переделать эту фразу для пушкинистов, то она, вероятно, будет звучать так: «Плохо работать в науке – плевать в вечность». Ну, а когда я встречаю у В.И.Даля пословицу «Передний – мост заднему», то всегда задумываюсь о будущих исследователях, которые почитают-почитают то, что до них писали, да и плюнут! Правда, не в вечность, а на тот гнилой или тупиковый мост, который выстроили некоторые из предшественников. В т.ч. и в таком солидном издании как нынешнее академическое Полное собрание сочинений Пушкина.
А теперь конкретно: в 1967-м году известный советский пушкинист Дмитрий Благой написал следующее: “в черновых рукописях «Анчара» имеются выписанные Пушкиным на английском языке две строки из трагедии Кольриджа «Озорио» (позднее переименована им в «Раскаяние»), в которых говорится о «древе яда», пронизывающем «отравой все сокровенное» и плачущем «лишь ядовитыми слезами»” (1). Но откуда Благой взял слова о «пронизывающем древе»? А из третьего тома академического ПСС Пушкина, изданного в 1949-м году. Однако этот перевод не совпадает с тем, который ещё в 1935-м году был напечатан в книге «Рукою Пушкина» (2) и звучал по-другому: «Это — ядовитое дерево, которое будучи проколото до глубины, Плачет только слезами яда». Кто прав? Немедленно вспоминаю правило, которое должны знать все следователи: «Если об одном и том же двое говорят разное, значит один из них лжёт». И действительно, разве можно говорить о «пронизывающем» дереве, если оно само является жертвой и плачет из-за того, что его прокалывают?
На всякий случай проверяю точность английской выписки, поскольку Пушкин знал английский язык не так хорошо, как французский, да и сам Благой, бывший членом редакционного комитета академического ПСС, получил образование в царской гимназии, где преподавали всё тот же французский. И вот тут начинается путаница почище той, что была у зверей из одноимённой сказки Чуковского. Но те звери быстро осознали вред от возникшей путаницы и вернулись к обычному для них порядку. Это же попробуем сделать и мы. И поскольку в книге «Рукою Пушкина» даётся ссылка на текст первой части трагедии Кольриджа, то ищем эпиграф там. Однако добросовестно перелистав не только её, но и все части данной трагедии, искомых слов не находим. В чём дело?
А дело в том, что или редакторы книги «Рукою Пушкина», или Д.П.Якубович, первый обнаруживший эпиграф у Кольриджа, дали неверную ссылку! И лишь в наше время, спустя много лет записанные Пушкиным слова Кольриджа действительно были обнаружены в эпиграфе, печатавшемся (внимание!) не в основном тексте, а на титульном листе отдельных изданий трагедии «Озорио» (3). Мой же поиск осложнился ещё и тем, что данная трагедия на русский язык не переводилась, а её английский текст, имеющийся в интернете, искомого эпиграфа не содержит. Кроме того, Кольридж так основательно правил «Озорио», что заменил не только имена некоторых героев, но и название. Это я пишу для тех, кто сам захочет поискать в интернете следы выписанного Пушкиным эпиграфа и только зря потеряет время. Как потерял его и я.
А теперь спросим: почему в 1995-м году при втором издании академического ПСС Пушкина не был исправлен перевод английского эпиграфа? Намёк на причину содержится в словах пушкиниста В.П.Сайтанова: «В целом русский текст не вызывает ощущения странности, натяжки. Однако перевод неверный» (4). И главное тут не столько слова Сайтанова о неверном переводе, сколько его слова об ощущении «странности», которое действительно может быть. Но почему? Да потому, что Пушкин нигде - ни в черновиках «Анчара», ни в беловом автографе, не упоминал о прокалывании «древа яда», из-за чего эпиграф Кольриджа, найденный Якубовичем и правильно переведённый в 1935-м году Г.О.Винокуром, кажется странным. Ну, а любая странность требует усилий и для понимания, и для толкования. В то же время искажённый перевод 1949-го года более гладок и легко толкуется, что и явилось причиной «ошибки» пушкинистов! Тем более что и Якубович, и Винокур возражать неверному переводу уже не могли, т.к. к 1949-му году умерли. Ну, а мне после обнаружения данной «натяжки» стало легче понимать Сталина, который запретил в академическом издании печатать комментарии пушкинистов, сказав «Народу нужен Пушкин, а не комментарии к нему». Правда, за этот поступок некоторые пушкинисты и сегодня критикуют Сталина. Ну, а я в соответствии с «законом бумеранга» критикую их!
И в частности за то, что без всяких оснований при переиздании академического ПСС Пушкина не был исправлен перевод английского эпиграфа, хотя к 1995-му году имелись в наличии правильные переводы и от 1935г., и от 1991г. Тем более что последний перевод был в обстоятельной статье Сайтанова с чётким подтверждением ошибочности имеющегося в ПСС перевода! Вот слова Сайтанова: «Совершенно очевидно, что pierced как глагол активного залога плохо сочетается со словом tree, к которому формально относится. Дело в том, что pierced включает в себя значения: ‘прокалывать’, ‘пробираться’, ‘пробивать’. Представьте себе русского поэта, который поставил бы в подобной фразе глагол, означающий, что дерево не только пронизывает, что ему нужно, своей отравой, но одновременно прокалывает, пробуравливает, прорывает и пробивается. Дерево не может сверлить. Оно наполняет собой все вокруг, а не пробивает. Итак, Кольридж как поэт выступает с очень неприглядной стороны. Мало того, что он перепутал время, не поставил запятой, он еще и выбрал совершенно неподходящий глагол. Ничего подобного, конечно, нет. Просто грамматическая структура первой строки иная, чем представлена в академическом переводе. Pierced — это Passive, сокращение от being pierced; дерево является не субъектом, а объектом действия. Его прокалывают, пробивают, пробуравливают и проч. И если так случается, тогда оно плачет ядовитыми слезами» (5).
Отлично! И при этом логично: Пушкин вовремя заметил ошибку Кольриджа и поэтому не стал повторять её в печатном тексте «Анчара». Но есть нюанс: Сайтанов, не зная о пушкинском методе намеренных ошибок, равнодушно отнёсся к отбросу Пушкиным данного эпиграфа и поэтому не стал тянуть ниточку дальше. Ну, а я, будучи первооткрывателем этого метода (а также метода творческой бережливости), конечно, спрашиваю: а куда делся «отброс»? В целом ответ таков: «отброс» у бережливого Пушкина никуда не пропал, а после соответствующей переработки появился в других произведениях. Однако такой ответ может вызвать у кого-нибудь вопрос: а почему до сих пор никто этого не заметил? А потому что для обнаружения таких «отбросов» надо иметь глаза следователя! «Вы, Ватсон, смотрите, а я наблюдаю». И, наблюдая, вижу невероятную изобретательность Великого мистификатора, которую можно определить его же словами о «смелости изобретения». Вот они: «Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию…» (Ж1 61.14, осень 1827). Ну, а творческая мысль Пушкина, применённая к зашифровке произведений, трудна для понимания. В т.ч. - и для разных цензоров, включая «высочайшего» - императора Николая I.
Но почему я уделил так много времени какому-то эпиграфу, который был отброшен из печатного текста «Анчара»? Да потому что этот «ошибочный» эпиграф после его отброса, повторю, активно использовался Пушкиным.
Ну, а теперь спросим более узко и по частям: а куда делось обозначенное Пушкиным «древо яда», которое, если верить отброшенному эпиграфу, испытывало мучения? Ответ: в «Дубровском» оно совершенно неожиданно засветилось в привычном фольклорном выражении «ободрали как липку». Ну, а поскольку этой «ободранной липкой» оказался приказчик вдовы Глобовой, то мы и получаем плавный переход от одушевлённого приказчика к неодушевлённому анчару. Ну, а поскольку под маской приказчика Пушкин, как мы уже знаем, спрятал Воронцова, то мы догадываемся и о том, что анчар тоже прячет под собой всё того же пушкинского врага. В качестве основного прототипа, конечно.
Однако дерево под названием «липа», хоть в ободранном виде, хоть нет, но не ядовитое. И поэтому остаётся вопрос про ядовитость анчара и его страдания, подобные обозначенным в эпиграфе Кольриджа? Этот вопрос мы пока оставим открытым, давая тем самым вам, дорогие читатели, возможность проявить смекалку и дать свой ответ, правильность которого проверим позже.
Указав же на «страдания» некоего дерева, я тем самым должен выделить и его исколотость, о которой Пушкин намекает словами «ободранный как липка». И действительно, для обдирания липы (да и других деревьев) делают надрезы, а для сбора вытекающего сока, который можно представить как слёзы или кровь дерева, подставляют какую-нибудь ёмкость. Ну, а сок используют по надобности. В частности, при СССР почти в каждом продуктовом магазине продавались 3-х литровые баллоны с берёзовым соком. В пушкинское же время крестьяне обдирали мягкую липу в основном для получения лыка, из которого делали лапти. Даль при этом уточняет, что «ЛЫКО - волокнистое, неокрепшее подкорье, со всякого дерева». И мы начинаем понимать, что Пушкин не зря ввёл в стихотворение «Анчар» слово-сигнал «лыки», о котором Лев Толстой впоследствии подумал как о введённом лишь для рифмовки: „По этому прекрасному стихотворению видно, как поэты связаны рифмой. Слово «лыки» понадобилось для рифмы к «владыки»; а какие лыки могут быть в пустыне?“» (6). Ан нет! Словом «лыки» Пушкин создавал косвенную связь с той будущей «ободранной липкой», с которой вдова Глобова сравнила своего приказчика. Вот её слова: «Приказчика моего нашли на другой день в лесу, привязанного к дубу и ободранного как липку».
Немедленно обращаем внимание на дуб, который растёт в лесу, и через него находим перекличку с дубом из «Русалки», о котором князь, находясь (внимание!) в лесу, говорит: «Ах, вот и дуб заветный…». И при этом следует ремарка: «Идёт к деревьям, листья сыплются» Это вынуждает князя сказать не только обо всех деревьях, но и о «заветном дубе» следующее: «Что это значит? Листья, поблекнув, вдруг свернулися и с шумом посыпались как пепел на меня. Передо мной стоит он гол и чёрен, как дерево проклятое». Но кому адресован вопрос: «Что это значит?» Ну, конечно, исследователям! Именно пушкинисты и должны давать ответ на этот вопрос. Но профессионалы молчат, а потому отвечать придётся мне, дилетанту.
Ну, а я для начала отбрасываю версию о том, что листья осыпаются из-за прихода осени, т.к. осенние листья обычно жёлтые, не свёртываются и в один миг не осыпаются. Данные же листья сравниваются с пеплом и «заветный дуб» вдруг становится «гол и чёрен». ПОЧЕМУ? Причину мы находим не в возможном приходе осени, а в реальном приходе …мельника! Именно о нём Пушкин и сообщает в следующей ремарке: «Входит старик, в лохмотьях и полунагой». Но мы уже знаем, что этот старик-мельник, совсем не случайно называющий себя «вороном», имеет основным прототипом М.С.Воронцова, а тот в свою очередь одновременно является и прототипом анчара, от ядовитости которого гибнет всё окружающее. В данном же случае окружающим стал лес и растущий там дуб. И все они мгновенно пострадали, поскольку к ним в лице старика-мельника приблизился тот, который в пушкинском «Анчаре» создавал вокруг себя тлетворность и смерть! Вспоминаем слова об этом «древе смерти»:
К нему и птица не летит
И тигр нейдёт – лишь вихорь чёрный
На древо смерти набежит
И мчится прочь уже тлетворный.
После них вспоминаем о любой убийственной заразе, вплоть до чумы и холеры, которые в будущем могут быть направлениями для поиска образов с прототипом Воронцова.
Тут, правда, невольно возникает мысль и о нынешней вирусной пандемии. Хотя, конечно, при Пушкине о вирусах, открытых в конце XIX-го века русским учёным Ивановским, ничего не знали. Ну, а в наше время не знают (или делают вид, что не знают?) некоторые филологи, которые для оправдания слова «коронавирус», соединённого не по русским правилам (7) называют слово «вирус» латинским! И это при том, что в значении заразного микроорганизма оно возникло вовсе не в Риме, а, повторю, в результате русского открытия, после чего прочно укоренилось в русском языке. Так же, как и слово «корона», которому на Руси не меньше тысячи лет. Ну, а славному первооткрывателю всех вирусов Дмитрию Иосифовичу Ивановскому на Братском кладбище Ростова-на-Дону поставлен памятник; на доме, где он жил – мемориальная доска, а одна из улиц в центре города названа его именем.
Но «вернёмся к нашим баранам» и зададим почти детские вопросы. Первый: что такое липа и анчар в общем понимании? Ответ понятен: это растения. Ну, а какая наука изучает растения? И тут легко ответить: ботаника. А теперь присмотримся к черновым вариантам «Пиковой дамы», где немец Миллер после смерти оставил жене кроме всего прочего ещё и «несколько рукописей, касающихся ботаники» (8). После этого задумываемся: а разве не в 1828-м году Пушкин писал «рукописи», связанные с ботаникой? Да, именно тогда он писал об анчаре, собирая при этом данные из различных источников, в т.ч. и из книг по ботанике. Ну, а видя у Пушкина и его героя общность ботанических занятий, нам уже и не трудно предположить, что под маской Миллера прячется «сам Александр Сергеич Пушкин»…
Тянем ниточку дальше и уточняем время написания «Анчара», начало которого приходится на конец августа – первую половину сентября 1828-го года, а затем смотрим, что примерно в это же время (июнь-август) Пушкин написал стихи «А в ненастные дни», ставшие эпиграфом к «Пиковой даме». Однако мы уже знаем, что время написания этих стихов намекает на скрытое в подтексте время действия данной повести, т.е. всё на тот же 1828-й год. И поэтому, предполагая, что под маской Мюллера, занимавшегося ботаникой, спрятался такой же «ботаник», как и Пушкин, написавший своего «Анчара» в 1828-м году, мы лишний раз и проверяем нашу версию о спрятанном в подтексте «Пиковой дамы» 1828-м годе. Одновременно обращаем внимание и на то, что в сентябре и первой половине октября Пушкин написал стихотворение «Ворон к ворону летит», в подтексте которого под образом одного из воронов мы уже находили Воронцова. И всё логично: Воронцов, который в конце января 1828-го года покинул Петербург, оставил у Пушкина свежие воспоминания, а потому и присутствует одновременно в двух стихотворениях в качестве основного прототипа образов и ворона, и анчара. Ну, а поскольку в подтексте «Пиковой дамы» скрыт 1828-й год, то всё тот же Воронцов высвечивается в повести то под маской слуги, спящего в доме старой графини, то под маской камергера на её похоронах, то под маской… Однако, стоп! Третью маску, дорогие читатели, пока поищите сами. Тем более что она очень важна, т.к. может вывести на очередное потаённое произведение Пушкина. Причём спрятанное Пушкиным не у П.П.Ершова!
Ну, а пока, дорогие читатели, проверим вашу внимательность, как говорится, «не отходя от кассы». Ничего не заметили в данной главе? Думаю, заметили и при этом задали вопрос: «Откуда тут появился Мюллер, если у Пушкина обозначен Миллер?» Да, вы правы, Мюллер возник не из пушкинской головы, а из моей, отягчённой воспоминаниями о телесериале про Штирлица. Т.е. здесь опечатка, за которую всем приношу извинение.
В то же время давайте подумаем: а что такое опечатка и все ли авторы, пишущие на Прозе.ру, правильно её понимают? Смотрим определение из Википедии: «опеча;тка — ошибка в печатном тексте, обычно в результате случайности. …Нередко это создает комический эффект». Сразу же вспоминаю комический случай (возможно, и выдуманный!), когда о коронации Александра III один из журналистов написал так: «На голову царя водрузили корову». Полиция заметила опечатку и потребовала её исправить. И тогда на следующий день журналист «исправил опечатку» таким образом: «На голову царя водрузили ворону»! Тут уж полиция насторожилась, т.к. в «случайных» опечатках журналиста заподозрила злой умысел.
Однако у меня произошла опечатка в фамилии и поэтому лучше приблизиться к теме «опечатки при написании фамилий». И вот тут, если кто-то вместо фамилии «Пушкин» один раз напечатает «Чушкин», то эту ошибку можно списать и на случайность. И совсем другое дело, если этот «Чушкин» будет повторяться неоднократно! Тут уж многие задумаются: а что данный автор, правда, такой невежда, что не знает Пушкина, или же он намеренно заменяет букву с целью искажения фамилии великого поэта?
В предыдущей главе (она по непонятным причинам сейчас закрыта от чтения!) я указывал на Д.Г.Панфилова, который переквалифицировался из врача в филолога и при этом допустил в своих статьях на Прозе.ру искажение фамилий. Вот мои слова: «Нет ботаника Лешано, а есть Лешено»; «Нет писателя Клипгера, а есть Клингер»; «Нет учёного Ферша, а есть Фурш»; «Нет фольклориста Авадовского, а есть Азадовский». И только в последнем случае можно подозревать невнимательность, т.к. о мнимом «Авадовском» автор упомянул один раз. Но даже если бы фамилия этого учёного и была бы верной, то всё равно к Панфилову возник бы вопрос: а вы о каком Азадовском говорите, если о Пушкине писал не только М.К.Азадовский, но и его сын Константин? Ну, и как при отсутствии инициалов их различить?
Следующий вопрос: можно ли считать случайной опечаткой, когда искажённую фамилию (Лешано вместо Лешено) Панфилов повторяет двенадцать (!) раз? А ведь есть же пословица: «Один раз – это случайность, два – совпадение, а три – система». Ну, а «система» тут налицо. И свидетельствует она не о случайности, а о плохом знании фамилии известного учёного, что для кандидата филологических наук недопустимо. Не знаешь – проверь написание у других пушкинистов или загляни в энциклопедию!
Да и вообще нельзя критиковать Пушкина, не зная его в достаточной степени. Как говорится в современной песенке: «Он мужчина хоть куда, А ты всё смотришь не туда».
А не туда – это взгляд Панфилова за океан на эмигранта Юрия Дружникова, которого после его книги «Дуэль с пушкинистами» справедливо называют «антипушкинистом». И такое слово возможно. А почему? Да потому, что дуэль – это противостояние с противником, а когда в качестве противника сам же Дружников провозглашает пушкинистов, то и как же его называть? Правильно: «антипушкинистом»! Ну, а когда он проговорился о себе словами «прекратим злопыхательство», то его можно называть и злопыхателем. А что нужно этому злопыхателю от Пушкина? А нужно в сознании россиян преобразовать образ Пушкина: «Надо бы из оптимиста в пессимиста, но именно это властям сейчас невыгодно: кто будет поддерживать дух нации?» И это верно, поскольку Западу, имеющему цель унизить Россию, никакой «русский дух» не нужен. А пять лет назад я уже писал: «Но только ли Пушкина ненавидит Дружников? Нет, он ненавидит и Россию! Но и этого мало, - он ненавидит и русский народ, стараясь посеять межнациональную рознь между ним и другими народами» (9). Ну, а когда слова этого врага Пушкина и России повторяет председатель общества пушкинистов «Захарово» Д.Г.Панфилов, то вы сами, дорогие читатели, можете дать этому справедливую оценку.
И действительно, как можно было Панфилову, изначально объявившему себя «искренним  фанатом творчества А.С. Пушкина» (10), затем не только повторить мерзкие слова Дружникова, но ещё и усугубить их? Показываю, как это было сделано в статье «Реабилитация князя М. Воронцова»: «Если называть вещи своими именами, «полу-невежда» и «полу-подлец» были бесстыдной ложью, а эпиграмма в целом клеветой – едкой, несправедливой, злобной и от злобы бросавшая тень на автора».
Ну, а мы, не видя ни кавычек, ни каких-либо ссылок, вежливо и спокойно фиксируем плагиат Панфилова, т.к. аналогичные слова в своё время написал Юрий Дружников, а позднее их честно процитировал воронолог Вячеслав Удовик: ««Если называть вещи своими именами, — пишет Юрий Дружников, — „полуневежда“ и „полуподлец“ были бесстыдной ложью, а эпиграмма в целом клеветой, едкой, несправедливой, злобной, и от злобы — неостроумной» (11). Но при этом также вежливо и спокойно наблюдаем то, что Панфилову показалось мало обвинений Дружникова, в связи с чем он усугубил его слова в худшую для Пушкина сторону. А как? А путём переноса обвинения с эпиграммы («неостроумная клевета») ближе к Пушкину, которого Панфилов не случайно упоминает как автора той «клеветы», которая якобы бросала на него «тень». Т.е. мы чётко видим, как «искренний фанат творчества А.С.Пушкина» устраивает игру словами, которые это творчество оскорбляют! Но при этом также необоснованно поднимают авторитет того, кого Пушкин прямо и честно назвал «полу-подлецом» и «полу-невеждой».
Ну, а о том, в какие необычные помимо анчара образы Пушкин воплотил своего врага Воронцова, я расскажу чуть позднее.
Примечания.
1. Д. Д. БЛАГОЙ «ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ ПУШКИНА (1826-1830)», СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ, МОСКВА, 1967.
2. Л., 1935, с.506 или XVII, 479.
3. см. А. Долинин «Пушкин и Англия», 2007, Из разысканий вокруг «Анчара».
4. Сайтанов В.А. «Неточные переводы», Временник Пушкинской комиссии, АН СССР, ОЛЯ, Пушкинская комиссия, СПб., Наука, 1991, выпуск 24, с.177—180.
5. Там же.
6. С. Л. Толстой. Очерки былого. Гослитиздат, М., 1949, стр. 83.
7. См. Словарь В.В.Лопатина от 2015г., хотя целых полвека: с 1965г., когда была открыта данная подгруппа вирусов, и по 2015-й год, писали «корона-вирус»!
8. VIII,835.
9. глава «Враг Пушкина – враг России».
10. см. профиль на Прозе.ру.
11. гл.XVI, В.Удовик «Воронцов», ЖЗЛ.