Деревенский триллер

БЫЛЬ.
***

В этой малюсенькой избушке, но в большом селе, жили трое старичков: древняя старушка, её сын лет семидесяти с лишним и его жена, с которой он был, примерно,
одного возраста.
У старушки были две дочери, они жили на этой же улице своими
домами, семьями. У сына со снохой детей не было.

Старушка была бодренькая, чего-то хлопотала, шустренько бегала.
Ела крайне умеренно. На уговоры и приставания ещё немного поесть,
отвечала, что вдруг ей станет плохо, да ещё и помрёт, будут говорить,
что съела лишнего, объелась значит... Вот уж не приведи Господи такого позора...

Сын её, Василий, был заядлым охотником. Места к тому располагали, но мало кто  в селе имел это хобби. А вообще-то, он занимался домашним
хозяйством, в котором скота и птицы было по нескольку голов. Как в известном выражении: "каждой твари по паре". Корова была одна.

Сноха - Анастасия, была просто точной копией гоголевской Пульхерии Ивановны. Маленькая толстушка, в сборчатой чёрной юбке, цветистенькой навыпуск кофточке, доброты бесконечной. Все племянники мужа и её племянники - дети младшей сестры, проживавшей в соседнем доме, называли её только маманей Насей.

Ах, как они с Василием пели на деревенских гулянках, все в восторге замирали.

Маманя Нася что-то готовила, что-то вязала, проводила уборку в избушке, но от больших дел её оберегали.

Так они жили и поживали, горя не знали. Но горе не дремало и подкралось.
Заболела Анастасия. Полежала недолго и преставилась.

Василий погоревал положенное время и из соседнего села привёл себе жену.
Она была сухая, поджарая, подвижная, активная. Взялась за дела сноровисто.
Но скоро отвадила не только соседей от дома, но и сестёр Василия и Анастасии -
скандалила с каждым, находила причину на ровном месте. На свекровь кричала,
что не угодишь ей - ничего не хочет есть, как ни старайся...

Полюбить крикунью её было не за что, а когда речь о ней заходила,
называли её только Ганюхой. Имя это её было или производное от "гнать",
теперь уже и забыто.

Василий молчал, а может и укорял её, но наедине и свидетелей тому не было.

И вот, как удар грома с ясного неба: старушку обнаружили в сарае повешенной...
Да как повешенной? В углу сарая она стояла на коленях с затянутым на шее
брючным поясом, привязанным за крюк, к которому привязывали новорожденных
и подрастающих телят.

Когда дочери купали старушку-мать, обнаружили на её голове несколько пробоин
черепа...

Переглянулись, но вслух ничего не сказали. Что ими, тихими и спокойными, руководило при этом, может страх перед братом-охотником и его грубой женой,
может, не хотели огласки, может, думали, что теперь уже ничего
не исправить и мать не поднять - кто знает?
Участковый составил акт о самоповешении, тем дело и кончилось.

Сестра мамани Наси Марина,  жившая рядом, говорила после, что перед каждой годовщиной этой трагедии Василий несколько ночей бродил кругами вокруг сарая.
Даже и стон его был слышен. Но это она сообщала доверительно, все качали
головами: вот как о матери горюет!

Прошло несколько лет. О том случае уже и забыли - много событий происходит,
накладываются, отдаляют, притупляют остроту произошедшего.

И вот как-то заметили, что у Василия второй вечер окна в доме не светятся...
Наверное, в соседнее село поехали, где Ганюха жила, - говорили на посиделках.

- А кто ж за скотиной-то ухаживает? - спрашивают друг у друга.

- Да тётка Марина, небось, сестра Насина, и сын её со снохой. Они им
никогда не отказывают в помощи.

На следующий вечер и Марина пришла на посиделки.

- Марин, а Васька-то надолго со своей Ганюхой уехал?

- А куда они уехали? - спрашивает удивлённая тётка Марина, - я ничего не знаю.

- Да у них же второй или третий день в окнах утром и вечером свет не горит!

- То-то скотина орёт-надрывается, - в раздумье говорит тётка Марина.

- И дым из трубы не идёт, - кто-то подхватывает припомнившееся.

Утром следующего дня люди собрались у избушки Василия, закрытой на огромный
висячий амбарный замок.

Решили послать за участковым. Он быстро приехал, попросил не расходиться,
но стоять в отдалении, а двоим подойти близко. Мужчины принесли кувалду
и лом, стали сбивать пробой, который был просто невероятного размера и
крепости.

Наконец, дело было сделано, а дверь не открывалась, как-будто её изнутри
подпёрли.

Навалились. Дверь медленно стала подаваться и открылась настолько, что
можно боком проникнуть в сени. Вошедшие включили свет - окон в сенях, по деревенским обычаям, нет и от увиденного пришли в ужас: Ганюха лежала на полу в луже крови. На голове её и на лбу лбу было несколько глубоких рубленых ран, каждая из которых была смертельной. Рядом валялся окровавленный топор...

Василия нигде не было. Село опустилось во мрак страха, липкого,
изнуряющего. Кто-то говорил, что видели его то в одном месте, то
в другом. Каждый, у кого Василий хоть раз когда-то побывал в доме, не говоря
о родственниках, считали, что он может ещё прийти: за едой, деньгами,
одеждой, просто переночевать.

Но тётка Марина настаивала на том, что Василия в живых нет:

- Он мне во сне часто снится, - говорила она, - и обязательно погода
меняется. К перемене погоды снятся мертвецы!

Минули два года. Наступила весна. Василий так и не объявился. Объявленный розыск ничего не дал.

Шло весеннее культивирование и боронование полей. Тракторист обратил внимание на кучу соломы на краю поля, чуть от него сбоку. Куча была небольшая, слежавшаяся, обгнившая по краям. На опытный глаз полевода, не один год тут лежит. И он решил растянуть её по полю.

Вильнув рычагом, проехал и оглянулся... На земле валялся кирзовый сапог
и что-то вроде шапки. Пошёл посмотреть. В сапоге торчала кость... Стало ясно, что под соломой был труп, который тракторист разметал боронами.

Кстати оказался житель села, проезжавший на машине. Тракторист попросил его сообщить о находке участковому.

Было опознание - по шапке опознали: такая, хорьковая, была только у
охотника Василия...

Собрали останки, захоронили. Всё так и осталось тайной, но нет-нет, но
когда речь заходит о том деревенском триллере, услышишь: возмездие...