Рубеж. Ч 4. Версты. Г 4. Холодный горизонт

Рубеж.

Повесть.
Олег Русаков.

Часть 4. Версты.
Глава 4. Холодный горизонт.

            Хороший зимний день, с проблесками солнца на пасмурном небе, клонился уже к концу. Легкий приятный снежок редко падал не прекращаясь. Временами летуче продувалась поземка по пушистому, не очень глубокому снегу. Поля… Леса… Проселки, опять поля и леса… хруст снега на морозе, шуршание нескольких пар лыж по свежей пороше. Лыжи проваливались по середину валенок… белые халаты. Деревеньки по берегу речушек иногда нарушали одиночество дали. С одиннадцати до двух часов дня – большой привал на караю редкого леса, с двумя часами сна, усталость у всех была смертельной. Дозор разделили между собой новички. Опять шиканье снега под лыжами, тихие фразы между долгим молчанием, со сменой лидера через каждые полчаса. И непрерывное терпение, терпение… пока командир не поднял бинокль, и вглядевшись в горизонт, правее от намеченного маршрута… остановил отряд.
            - Цыгана ко мне, - не громко приказал командир. Джанго в этот время был лидером, на лыжах держался не очень уверенно, но в данный момент все равно пробивал лыжню.

            Баро тяжело дышал, не смотря на еще не далекий привал, подошёл к командиру. В это время Васильев уже успел разложить планшет на снегу, на карте лежал компас, карта была скорректирована по его стрелке. Капитан простым карандашом дорисовывал пройденный маршрут.
            Николай вскользь глянул на Баро:
            - Смотри Цыган, впереди Сергеевка… быстро дошли, значит прошли уже приблизительно сорок километров… - он посмотрел на часы, - за… приблизительно восемь часов чистого хода… неплохо, пять километров в час преодолеваем… неплохо. – Командир тронул левое плечо, лямки рюкзака под маскхалатом ощущались все тяжелее. – не даром плечи болят, ё-мое. Может даже больше сорока прошли. Это значит до Кашар осталось каких-то километров тридцать. Значит так, идем до полной темноты, потом привал с двумя тремя часами сна. После привала ночь идем до утра. Тебя сменить не надо, - обратился к бойцу, несущему рацию.
            - Справлюсь, товарищ командир. – Замотал головой Трифонов.
            Васильев закрыл компас. Сложил карту. Сложил планшет, сунув его в специальный, пришитый внутри полушубка, карман. Зачерпнул ладонью мягкий снег, с удовольствием им умылся, растерев растаявший холод по лицу.
            - Сиротин – смени Цыгана в лидерах, замыкающий – прежний. Марш… Марш.
            Лидер начал отрываться вперед,
            - Отряд… Вперед! Марш… Марш. – повторил команду к движению командир. Отряд продолжил движение.
            В группе Баро шел последним, после того как тронулся Никитин, зыркнув по сторонам, чтобы никто не видел он, как и командир, умылся свежим снегом перед движением.

            Совсем темно стало через три часа. Отряд шел без остановок, не требовалось даже справлять нужду, только преодоление… только вперед. Остановились минут через двадцать, когда вошли в лес. Северную околицу Сергеевки Васильев рассматривал в бинокль около часа назад, когда еще можно было вдали что-то рассмотреть.
            Как всегда, была найдена балочка, нарублено лапника, плотная лежка валетом, обнимая ноги друг друга… лапник сверху… глубокий, глубокий сон. Дозорным спать нельзя – хоть кораблик на ладони вырезай… Через три часа командир был разбужен, уже другим дозорным. Еще минут через сорок отряд опять двигался вперед.

            Погода была по-прежнему облачная, звезд не было, только снег будто светился изнутри, давая ночи некий смертельный фиолетовый оттенок, оконтуривая во тьме елки в полной глубокой темноте. К шести часам в вязкой ночи появился тусклый свет над лесом. По карте было понятно, что группа подошла к Станице Кашары. Еще через пару часов, когда темнота начала растворяться в мутном холодном утре, Капитан скомандовал привал на очередной лесной опушке.
            Перед тем как дать отбой на два часа Васильев объявил:
            - Товарищи бойцы, мы прошли за сутки более семидесяти километров. Первый этап перехода завершён. Второй этап короче… на двадцать километров. Немного осталось. Отдыхаем, товарищи. – Он стал ложиться на лапник. – давай Роза ко мне… - поправил холодный автомат в районе живота, на лапнике.
            Роза легла вплотную к Васильеву, уткнувшись носом в его валенки, Васильев, прижал ее валенки к своей груди, обняв их, как бы закрепив подбородком войлочные валеные носки Шеиной. Остальные вплотную ложились к ним, занимая нужную позицию. Дозорный накрыл всех лапником, пошел на приготовленное к дозору место. Через час он разбудит второго дозорного, заняв его место в коротком часовом сне.
            День уже растопил тьму ночи, обнажив изменившиеся картинку просторов за ночной переход. Завтра утром группа уже точно выйдет к цели если… если все пройдет правильно.

            В полдень группа выходила на очередное поле из леса. В морозном воздухе уже несколько минут было отчетливо слышна работа трактора, это утверждал сержант Трифонов, кто-кто, а он в тракторах разбирался. Лес рос слегка на взгорок, опушка леса уходила в небо частоколом не частых деревьев. Разведчики сгруппировались и заняли оборону вокруг связиста. На выяснение ситуации были отправлены Джанго с Трифоновым.
            …Джанго перебежал до следующей полу-поваленной сосны, упав в снег, заняв временную позицию под ее стволом, ближе к комлю, корень выкорчевал корневищем вертикальный пласт земли. Трифонов видел, что Баро занял позицию, вскочил и пробежал на пятнадцать двадцать метров ближе к урезу предполагаемого поля чем лежало поваленное дерево. Занял позицию под молодой сосной, оглянувшись на лейтенанта. Следующей перебежкой Цыган пробежал до опушки, стал дожидаться сержанта.
            Мишка не добежал до Баро меньше десятка метров, когда за бугром начинающегося поля, на котором работал трактор… или танк, грянул не ровный винтовочный залп, перечеркнутый треском шмайсера… Трифонов, на бегу, рухнул в снег, автомат на изготовку, моментально начал искать глазами источник стрельбы, но уже через пару секунд понял, что их не видит за бугром опушки леса, лейтенант внимательно всматривался в невидимую Трифонову картинку. Еще через пару секунд он стал медленно подниматься на колено, продолжая, как филин осматривать видимое пространство, затем, не спеша, как испуганный хищник, шаг за шагом, добрался до лейтенанта, свалился рядом с ним под костлявый куст не определенного растения. Картина была страшной…

            Метрах в семидесяти от их лежки, на кромке поля, по правую руку, бульдозером был вырыт ров. Во рову уже лежали не один десяток убитых людей… десяток в военной форме… остальные – мужики и бабы. Более правая часть рва, еще не будучи закопанной бульдозером, но расстрелянные там люди уже засыпаны мерзлой землей лопатами. Левее такой же ров уже был завален трактором гробиком с возвышением на метр-полтора вверх над грязным снегом, перемешанным траками бульдозера с доброй Волго-Донской землей. Приблизительно в километре от места расстрела виднелась деревня, первые дома которой были сожжены, некоторые пепелища еще дымились в мареве морозного воздуха, а по дороге, под конвоем, метрах в трехстах вели ко рву еще одну колонну, в основном гражданских людей.
            Мишка резко глянул в лицо Баро, на котором было нарисовано абсолютное зло:
            - Быстро к командиру… - негромко пробурчал Джанго продолжая наблюдать происходящее на поле.
            - Есть.
            Трифонов пулей полетел в сторону спешенного отряда, как юла, огибая стволы деревьев, ни лес, ни снег не могли помешать его быстрому разгоряченному бегу.
            - Там… там наших расстреливают… людей… крестьян… баб…

            Васильев видя, как лихорадочно бежит Трифонов, сразу понял, что происходит, уже после залпа это предполагая. Не впервой он случайно попадал на подобный ужас, но он отдавал себе отчет, что то, чем занят сейчас его отряд – бесконечно важно… и ничто не должно их остановить. Ни что!.. Николай поднялся и пошел навстречу обескураженному Мишке, пока тот не столкнулся с ним грудь в грудь, не добежав десятка метров до рассредоточенного отряда.
            - Там… там наших расстреливают… людей… крестьян… баб… Их там не много пара десятков. Они наших расстреливают, гады… пойдем командир… быстрее.
            Васильев жестко взял его за плечи и тряханул:
            - Смирно боец! – Трифонов смотрел на командира застывшим как камень лицом, как будто умер с наполненными ненавистью глазами. – А задание кто выполнять будет, солдат? Смирно. -  он отпустил сержанта. Не громко скомандовал – Все ко мне!
            «Трифонова наверх брать нельзя – стрелять начнет, у Никитина, мать с сестрой от голода умерли… фрицы дом сожгли, тоже брать нельзя…» - молниеносно рвались мысли Васильева.
            Мишку как будто облили кипятком, лицо горело, снег в лесу будто стал очень ярким.
            Через две-три секунды вся группа была возле командира.
            - Трифонов, Никитин остаются вместе с радистом. На лыжи и в лес до места где полчаса назад короткая остановка была. Остальные за мной аккуратно, перебежками. Никому не стрелять… не стрелять, если я не стрелял. Марш!
            Командир и трое бойцов длинными перебежками удалялись к полю.

            Трифонов смотрел в спину убегающих, в горле почувствовал ком, в глазах влагу.
            - На свои лыжи, - подавал ему лыжи и палки Никитин.
            - Ага.
            Через минуту Мишка замыкал тройку в обратную сторону. Рация на спине у Никитина.

            Колонна с обреченными не дошла до рва метров триста.
            - Цыган, ко мне!..
            Васильев смотрел на бронетранспортер и три мотоцикла стоящие на дороге, в сотни шагах ото рва, четвертый мотоцикл с немецким мотоциклистом за рулем и пулеметчиком в люльке, полицаи гурьбой толкали по снегу со смехом и прибаутками, через его бесполезный рев, перекатывали дальше по рву, на место, где будет происходить следующий расстрел.
            - Слушаю командир.
            - Машинку на броневике железную видишь? Такая же, как у тебя в Берестяном была, возьми бойца, четыре минуты тебе, чтобы броневик оседлать. Боец – фланги держит. Пошел.
            - Блинов, со мной марш! – парочка быстро удалялась по кромке леса.
            - Сиротин.
            - Слушаю, командир.
            - Смещайся метров на тридцать влево, первым снимаешь пулеметчика на мотоцикле, затем отстреливай как считаешь нужным, в приоритете фрицы, позиция в глубине леса, чтобы вспышку не видно было.
            - Есть, товарищ командир! – уже на ходу скороговоркой выпалил Сиротин.
            Оставшийся боец впервые был на задании с Васильевым, но капитан видел, как он владел ножом, когда захватывали интенданта, понимал, что не новичок. Солдат смотрел на Васильева, командир знаком показал ему сектор обстрела, тот закрыл глаза и кивнул. Секунды были долгими. Джанго наконец-то воткнул нож в основание шеи пулеметчика… парой секунд позже на стекло водителя броневика плеснула изнутри кровь. Баро наконец-то показал командиру ладонь.
            Васильев прицелился в пузатого вальяжного полицая, раздающего распоряжения остальным, выстрелил одиночным…

            …Полицай схватился за плечо. Слева хлестко ударила снайперская винтовка Сиротина. Короткой очередью саданул слева ППШ, грубо и громко заговорил крупнокалиберный станковый пулемет бронетранспортера. Васильев вновь прицелился в не упавшего и не понявшего, в чем дело, полицая, вторым выстрелом попав ему в голову.
            Мотоциклист уже всем телом расположился на руле мотоцикла, пулеметчик в люльке откинулся назад. Один из полицаев повис на заднем сиденье мотоцикла, не дотолкав его до нужного места. Несколько полицаев холодно откинулись на испачканный ими снег, но, приблизительно каждые три-четыре секунды Сиротин делал очередной выстрел, навсегда закрывая ещё одному иуде глаза, не останавливался короткими очередями крупнокалиберный Джанго… пока движущихся гадов не осталось, кроме тех, которые вдалеке убегали по полю оставив и позиции, и разбегающуюся колонну обреченных к расстрелу.
            До колонны, от рва, оставалось метров пятьдесят, когда началась стрельба. Люди уже знали, что их ведут на расстрел в растерянности и отчаянии, они отвержено ринулись на конвоиров… не смотря на винтовки и двадцать выстрелов шмайсера в руках у врага. И бабы… и не бабы, пленные красноармейцы, в беспомощности, идущие на убой, будто проснулись, и из разбуженных последних сил рвали глотки вооруженным сытым врагам, не смотря на ранения или смерть. Отдельным шакалам удалось убежать по белому полю, которых не стала доставать винтовка Сиротина. Не дожидаясь окончания расправы, Васильев со своими бойцами ушли в лес. Разведчикам ни с кем нельзя было встречаться во время марша.

            Маршрут слегка пришлось изменить, опасаясь немецкой облавы. Но похоже им было не до партизан. К полуночи, с двумя привалами они уже увидели взлетающие немецкие штурмовики, до аэродрома оставалось не более пяти километров. И где-то далеко, за холодным горизонтом уже была слышна артиллерийская канонада. До фронта, по карте, менее тридцати километров.
            Через час перекусили, напившись горячего чая, все кроме дозорного спали у костра, в глубокой балке, со дна которой было видно только звездное, на эту ночь, небо. Борта и верх старого оврага обильно поросли деревьями и кустами, что давало хорошую маскировку, позволившую разжечь такой теплый, драгоценный костер, треск ярких углей моментально закрывал глаза уставшим бойцам. Костер поддерживали всю зимнюю ночь. На сон было отпущено до пяти часов. На выполнение задания оставалось двое-трое суток. Это зависело от завтрашнего радиоконтакта с большой землей, от удаленности коридора, по которому они будут выходить к своим. Но до финальных часов операции… надо было взять языка.
            

Продолжение:       http://proza.ru/2021/01/07/2029   


22.12.2020
Русаков О. А.
г. Тверь