Хулиганизмы. Пушкин

        Из разных источников.
        Однажды он побился об заклад, что рано утром в Царском селе выйдет перед дворцом, встанет раком и подымет рубашку. Тогда он был ещё лицеистом и выиграл заклад. Несколько часов спустя его позвали к вдовствующей императрице. Она сидела у окна и видела всю проделку, вымыла ему голову окончательно, но никому о том не сказала.

        Петербург. Однажды шел он за царем по Невскому проспекту и, указывая на ту сторону, где крепость, приговаривал: «Молодец готовит там квартиру и мне», - «Не отгадал»,- сказал царь, услыша его слова, и продолжал свою прогулку.

        В 1818 году после жестокой горячки ему обрили голову и он носил парик. Это не особенно красило, но придавало какую – то оригинальность его типичной физиономии. Как-то в Большом театре он вошел к нам в ложу. Мы усадили его в полной уверенности, что здесь проказник будет сидеть смирно. Ничуть не бывало! В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться как веером. Это рассмешило сидевших в соседних ложах, обратило на нас внимание и находившихся в креслах. Мы стали унимать шалуна, он же со стула соскользнул на пол и сел в ногах, прячась за барьер… нельзя было без смеха глядеть на него! …можно ли было сердиться на такого забавника?

        Кишинев. …была сорока, забавница целомудренного генерала Инзова; Пушкин нашел средство выучить её многим неблагопристойным словам, и несчастная тотчас осуждена была на заточение; но и тут старик не умел серьёзно рассердиться. Иногда же, когда дитя распроказничается, и, более для предупреждения неприятных последствий, сажал он его под арест, то есть несколько дней не выпускал его из комнаты. Надобно было послушать, с каким нежным участием и Пушкин отзывался о нем.
       «Зачем он меня оставил? – говорил мне Инзов, - ведь он послан был не к генерал – губернатору, а к попечителю колоний; никакого другого повеления об нем до сих пор не было; я бы мог, но не хотел ему препятствовать. Конечно, в Кишиневе иногда бывало ему скучно; но разве я мешал его отлучкам, его путешествиям на Кавказ, Крым, в Киев, продолжавшимся несколько месяцев, а иногда более полугода? Разве отсюда не мог он ездить в Одессу, когда бы захотел, и жить в ней, сколько угодно? А с Воронцовым, право, несдобровать ему».

        В Кишиневе почти все говорят по – французски. Собак тьма. И их, стараясь перевести, бьют. Хлеба у мужиков нет, но (есть) мамалыга. …опять дрались на эспадронах с Пушкиным, он дерется лучше меня, и, следственно, бьет. … он много писал против правительства и тем сделал о себе много шуму, его хотели сослать в Сибирь или в Соловецкий монастырь, но государь простил его. … послали его в Кишинев с тем, чтобы никуда не выезжал. В первый раз приехал он сюда с обритой головой и успел уже ударить в рожу одного молдавана.

        Пушкину объявлен домовой арест, за то, что прибил одного знатного молдаванина, не хотевшего выйти с ним на поединок.

        … обедал с Пушкиным. Сей последний, видя себя на просторе, начал с любимого своего текста о правительстве России. Охота взяла переводчика Смирнова спорить с ним, и чем более он опровергал его, тем более Пушкин разгорался, бесился и выходил из терпения. Наконец полетели ругательства во все сословия. Штатские чиновники подлецы и воры, генералы скоты большей частью, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно нападал Пушкин. Их надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли.

        Сегодня за столом зашел между прочим разговор о граде  и Рутковский утверждал, что помнит град весом 3 фунта. Пушкин, злобясь на офицера со вчерашнего дня, стал смеяться его рассказам, и сей, вышед из терпения, сказал только: «Если вам верят, почему же вы не хотите верить другим». Этого было довольно. Пушкин назвал офицера подлецом, тот его мальчишкой, и оба решились кончить размолвку выстрелами. Что у них происходило, это им известно. Рутковский рассказал, что на него бросились с ножом, а Смирнов, что он отвел удар Пушкина;
К счастию, ни пуля, ни железо не действовали и в ту минуту дали знать наместнику, который велел Пушкина отвести домой и приставить к дверям его караул.

        Хоть тяжело подчас в ней бремя,
        Телега на ходу легка;
        Ямщик лихой, седое время,
        Везет, не слезет с облучка.

        С утра садимся мы в телегу;
        Мы рады голову сломать
        И, презирая лень и негу,
        Кричим: пошел! Еб*на мать!

        Но в полдень нет уж той отваги;
        Порастрясло нас; нам страшней
        И косогоры и овраги;
        Кричим: полегче, дуралей!

        Катит по-прежнему телега;
        Под вечер мы привыкли к ней
        И, дремля, едем до ночлега —
        А время гонит лошадей.
             АС Пушкин