Закулисье k-popа. Накануне. За день до...

                Внимание: Slash!
                Подслушанная история современного k-popа.

                НАКАНУНЕ (ЗА ДЕНЬ ДО…).
                http://proza.ru/2020/11/28/1661

    Ли Мин Гю пришёл в поп-группу «Izzo5it» на замену оскандалившемуся саб-вокалисту БэкА, который попался на употреблении марихуаны и участии в азартных играх, вот «JM» и вынуждена была решить неприглядную ситуацию кардинально – выперла взашей любителя свободы за порог не только продюсерской компании, но и сферы развлекательных услуг в целом. О возвращении теперь речь вообще не шла – изгнание из Рая состоялось без права обжалования и каких-либо компенсаций. Напротив – бывший айдол теперь был должен всем и вся, обрекая себя на жалкое существование в окружении юристов компании с пачкой договоров и контрактов, по которым придётся провинившемуся до конца жизни выплачивать многомиллионные неустойки и штрафы.

    Вся тусовка шепталась, сплетничала, злорадствовала, втайне жалела недотёпу, не выдержавшего жизни в жёстких рамках правил индустрии. Всем там было невыносимо тяжело, но они знали, куда пришли и что придётся вытерпеть в обмен на славу и деньги.

    – Слышали уже? Он выставил на продажу свой пентхаус и три машины. Потом настанет очередь драгоценных цацок, одежды, квартирки на окраине… Вот идиот… Его же все так уважали… Всё пустил на дым…

    А несчастного вскоре вынули из петли, подлечили и доходчиво объяснили, что его смерть ляжет на весь его клан неподъёмным ярмом – деньги принудят родню возвращать.

    Ужаснувшись, бывший всеобщий любимец отчаянно стал искать возможность заработать, но что теперь мог с таким прошлым и запачканным именем? Оставалась сфера труда в самых низах и… криминале. Но, страшась последствий для родни, покорно пошёл работать официантом, ночами развозил заказы, на полставки подрабатывал на заправке, где иногда узнавал знакомые лица водителей, что небрежно бросали ему деньги в едва приоткрытое окно – делали вид, что не знают. Так и жил.


    Мингю приняли радушно, радостно облапили, когда увидели, на что способен новенький: прекрасно танцевал, пел, сочинял восхитительные баллады – то, чего так не доставало в репертуаре группы.

    Уже через три месяца группа попала в национальный чарт с парой новых песен, что потрясли слушателей всей Юго-Восточной Азии. Посыпались контракты, приглашения, заманчивые перспективы распахнулись перед обалдевшими парнями, нервно проверяющими каждое утро сводки и приложения на гаджетах.

    – Вааа… Так мы и до Дэсана допрыгнем… Столько работали раньше, но выше второго десятка не смогли подняться… – Юк нервно оглядывался на смущённого Гю. – Эээ… у тебя там есть ещё что-нибудь эдакое? Задиристое или душещипательное?

    – Есть задорное, в стиле буги-вуги. Поможешь с доработкой? Там нужны рифы твоей гитары.

    – Нет проблем. Позволишь всем присутствовать?

    – Безусловно. Их опыт просто необходим. Мне вас не догнать, парни! Прошу покорно и с уважением, хёны, – встал с дивана, где сидела вся группа возле телевизора, поклонился каждому. – Прошу о помощи. Позаботьтесь, пожалуйста, обо мне и моих композициях.

    – Хорош складываться тут… Нашёл начальство… Мы теперь просто семья… Братья…

    Заворчали, соскочили с покрасневшими лицами, полапали друга, помутузили на радостях кулаками, опробовав крепость его боков и бёдер. Мингю ответил самым нахальным, что «нечаянно» попали «не туда», погрозил кулаком, зыркнул шальными глазами цвета крепкого чая, безмолвно говоря «не по адресу запрос». Посмеявшись, вновь рухнули на кресла и диван, включили новости.


      Прошло три года.

      Группа ворвалась-таки на вершину чартов и хит-парадов, исколесила в турах мир не по одному разу, обзавелась многомиллионной армией фанатов и внушительными счетами с несколькими нолями в долларах…

    Пришли долгожданные успех, слава, эйфория, одержимость фанаток и… неистовство сасэнов, опасность, нервозность – все атрибуты айдолов и икон поколения. С фанатками и сасэнами справлялись охрана, юристы, менеджеры и прочие стаффы.

    Лишь с одной бедой они не могли справиться, с той, что была негласным бичом групп во всей индустрии – любовь. Да непростая, а запретная, что так и не была принята в стране и за её пределами. Мир, конечно, становился всё терпимее, толерантнее, но не здесь.

      Вот и группа «Izzo5it» подорвалась на этой чувственной «мине».

    Двое парней: Ли Мин Гю и Хон Чжу Рим. Две звезды, два гения, две иконы: саб-вокалист и ведущий солист. Чудом не прокололись, не попались на глаза прессе и вездесущим фанатам, сумели скрыть сам факт связи, но от глаз руководства не укрылись – выдали менеджеры.

    Разговор был тяжёлым, требования вполне предсказуемые – прервать отношения, свернуть до рабочих рамок, ещё один сигнал – вон из группы с оглаской.

    – …Даю вам месяц, парни.

    Директор был серьёзен, сдержан, профессионален – не впервые с таким столкнулась компания.

    – Понимаю, что будет трудно и больно, потому озвучил срок. Другие могли и этого не дать…

    Тяжело выдохнул, смотря сквозь прозрачную стену на пролетающих птиц – тридцатый этаж.

    – Я никому не рассказывал никогда… Сам пережил подобное в молодости. Едва не свихнулся. Семья тогда спасла, скинулись все, собрали внушительную сумму и отправили меня в Штаты на обучение. Дядя со мной поехал, жил в квартире, готовил, присматривал, провожал… Надзор ослабил только через год, съехал от меня, поселился неподалёку, так и прожили пять лет рядом. Там и нашёл мне невесту-кореянку – тоже училась в университете. Я на два курса старше был, удалось на эти два года там работу получить. Уехали вместе, вскоре мы поженились, – опомнился, очнулся от воспоминаний, повернул смущённое лицо к замершим парням, улыбнулся. – Что-то я расчувствовался с вами, негодники… Хотел сказать этим, что жизнь не закончится… Нужно потерпеть. И выжить. А теперь идите в группу. Помните о последствиях для всех. И будьте осторожны до паранойи. Свободны.


    В машине старшего менеджера Гю и Рим подавленно молчали, боясь начать разговор.

    – Ээээ, парни, я не слышу вас, не теряйте время, – Лим, менеджер, проговорил в микрофон – салон отделён стеклом. – В группе везде прослушка и камеры. У вас минут сорок. Начинайте.

    Щелчок в динамике дал понять, что надзор и звук отключены, следом погас свет, стало абсолютно темно, тишину и темноту разгонял лишь тихий шелест воздуха из кондиционера, который гнал почти чистый озон – подарок от стаффа за рулём.

    Первым заговорил Чжурим:

    – Прости меня, Гю…

    Знал, что виноват по самую макушку.


    Это он первый влюбился отчаянно в новичка, впервые в жизни! В парня.

    И сам удивлялся, ругал себя, сколько раз пытался отряхнуться от чувственного наваждения, перестать замечать красоту Гю, его потрясающее тело, руки, пальцы, движение головы, когда характерным резким движением отбрасывал густую длинную чёлку с лица, закидывал её на правую сторону, приглаживал медленно изящной кистью, тихо ворча на строптивые волосы, что не позволял обрезать короче стилист группы…

    Его волосы часто красили в разные цвета, но чаще это были оттенки русого, седого или светло-медового цвета, что необычайно шли солисту. Да ещё одежда – самые лучшие модели, самое дорогое из коллекций мира, самые брендовые вещи, что после фотосессий и показов в клипах раскупались влёт…

    Гю не иначе, чем «Mr. Full Sale», и не звали за спиной и в глаза. Смущался, уговаривал стилистов и костюмеров и парней не обделять, но с ними такого успеха не случалось.

    Смеялись по-доброму, гордились красавчиком-вижуалом, что оказался так полезен и группе, и компании, и индустрии в целом. Берегли, любили по-братски, баловали, издевались в меру, старались создать наилучшие условия для талантливого и плодовитого на шедевры коллеги.

    Вот и Чжурим с радостью включился во всеобщую игру под названием «Уютный дом и семья для Гю». Так увлёкся опекой, помощью, совместными ночными бдениями в студии звукозаписи или танцзале, что однажды запоздало понял одну вещь – не может уже жить без парня, буквально задыхался, когда он куда-то отлучался по делам. Тогда стало по-настоящему лихо.

    Коллеги сразу заметили его страстные взгляды, дрожащие руки, капельки пота над верхней губой, рассеянность и эту далеко не братскую привязанность к Мингю. Краснели лицами, отворачивались, кинулись прикрывать на концертах, обыгрывать промахи влюблённого солиста, беседовали часами, но что они могли сделать с чужой душой, что горела палом от нечестивых мыслей и непреодолимой, безудержной телесной тяги к собрату?

    А что же сам Мингю?

    Он тоже вскоре пал. Не справился с такой страстью, всепоглощающей нежностью и настоящей любовью, что выплеснул на него неистовый друг и названый брат. Сначала стыдился, смущался до слёз, но когда Рим кидался к нему, обнимал бездумно, забыв напрочь о повсеместных камерах и микрофонах, когда вздрагивающими губами выпивал стыдливые слёзы с алых щёк, Гю замирал телом и сутью и просто таял от такой ласки, сгорал в прах от огня, что вспыхивал в глазах Рима.

    Сдался быстро, как-то ночью погасив свет в танцклассе, где вдвоём отрабатывали новый номер.

    Рим ахнул, едва слышно прошептал «ты уверен?» и нашёл его во тьме.

    Так они стали парой.


    Теперь Чжурим винил только себя, понимая, что свихнул юноше мозги своей взрослой страстью. Сам.

    Знал, что пора рвать связь, что добром это не закончится, но всё малодушно откладывал нелёгкий момент на потом. Дождался нагоняя и угрозы увольнения.

    Сейчас оставалось лишь качать покаянно головой, зажимать истошный крик от боли, что рвала сердце в клочки, а ещё нужно было придумать, как всё сделать, чтобы эту боль не испытал тот, кого любил больше жизни. Хотя, и в этом обманывал себя в данную минуту – знал, что сказать и сделать. И сделает, как только выдохнет прочь этот колючий ком страдания из горящей груди.

    Выдохнув несколько раз, решился и заговорил:

    – Прости меня, Мингю, умоляю. Я был неискренен с тобой последнее время, – тихий голос был сипл, печален, наполнен виной. – Родители нашли мне невесту. Мы уже встречались пару раз. Когда я был в отпуске дома, помнишь?

    Пользуясь темнотой салона, сильно щипал себя за бедро, отвлекаясь этой болью от сердечной, что лишь ширилась, угрожая срывом и истерикой.

    – Мне придётся покориться – отец плох уже. Хочет мне передать дело и семью, сделать главой компании. Думаю, что всё произойдёт в течение полугода. Прости меня за всё… Я должен был тебе сразу всё рассказать… Не мог… Я просто не мог… Я прощаюсь с тобой, любимый… Это всё…

    Едва договорив, сорвался в глухой плач, до крови закусив губы, зажимая рот рукой, вжавшись в угол сиденья, чтобы быть сейчас дальше от возлюбленного. Если включит свет в салоне, всмотрится в лицо, обнимет, то поймёт сразу, что Рим солгал обо всём. Вот и молил беззвучно Бога, чтобы друг не касался его сейчас, не видел, не заговорил…

    Он и не говорил. Молчал. Всю дорогу. Даже почти не дышал.


    Когда въехали в подземный гараж дома, где проживала группа, динамик щёлкнул, ожив.

    – Почти на месте. Приведите себя в порядок, оденьтесь и наденьте маски – там толпа журналистов. Держитесь, парни…


    Прошёл год. Тяжёлый, сложный, нервный, перегруженный работой, поездками, интервью, концертами…

    Создавалось впечатление, что руководство вознамерилось сжить со свету свою лучшую группу.

    Фанаты считали так же, протестовали, писали петиции, выводили в микроблогах и социальных сетях хештэги типа #saveIzzolove, защищали по мере возможности парней, с ужасом наблюдая, как они всё больше худеют и слабеют – уже были пара-тройка обмороков на сцене.

    Завершив один из самых продолжительных туров по миру, группа с радостью разъехалась в отпуск – два месяца отдыха!


    За несколько дней до его завершения, нарочный доставил письмо по адресу Хон Чжурима.

    Расписавшись в листке доставки, Рим с удивлением взирал на послание, потом прошёл в гостиную, вскрыл конверт, вытряхнул содержимое на стол. Звякнув, на столешницу выпал ключ, следом выскользнула короткая записка с адресом, который был смутно знаком. Задумавшись, Рим едва вспомнил: первая квартира Мингю! Порылся в памяти, с облегчением припомнил, в каком районе, как проехать. Помедлив, лишь сейчас заметил в углу записки время – утро вчерашнего дня.

    – Послание с отсрочкой доставки? Вероятно. Прибирается, что ли? Вааа… нашёл барышню… Ну, Мингю… Ладно, телефона его нет, сменил давно, придётся ехать наверняка.

    Переодевшись, вышел из дома, легкомысленно насвистывая что-то из американской классики эпохи «Золотого века» Голливуда.


    Необычный заказ прибыл накануне вечером. Доставил незнакомый тип во всём чёрном, с надёжно скрытым низко надвинутым козырьком кепки и плотной чёрной маской лицом, с глухим хриплым голосом.

    – Инструкция прилагается. Не устрой передоз, парень. С тебя три.

    Протянув озвученную сумму, Мингю забрал запечатанную коробочку, беззвучно закрыл дверь, постоял, прислушался, убедился, что курьер вприпрыжку умчался прочь по запасной лестнице.

    Выдохнув, прошёл в гостиную, вскрыл заказ, вынул стеклянный флакон с бесцветной жидкостью.

    – Надеюсь, это не простая вода, – грустно прошептал, вернул флакон к коробку, сел на стул, задумался…

    Той ночью уснуть так и не смог.

    Взял недавно купленную книгу, повертел её в руках, осматривая со всех сторон. Автор Джон Бёрджер, «And our faces, my heart, brief as photos». Знал по отзывам, что это не простое бульварное чтиво, в ней много философии и размышлений о смысле жизни.

    Теперь внимательно читал и перечитывал, отчаянно надеялся, что она поможет ему в эти трудные времена, что отвлечёт от преследующих страшных мыслей, подскажет, как дальше существовать. В этой книге он пытался найти причины, за которые смог бы зацепиться, чтобы выжить и идти дальше по уготованной судьбой стезе. Жить после расставания с любимым, которого так хотел забыть, но не смог. Старался честно, но не сумел. Любовь просто не уходила из сердца. Не желала никак. И медленно сводила с ума болью и бездонным отчаянием. Постепенно погружала в пучину небытия и чёрных мыслей. Чёрных, как сама смерть. Но, сколько ни читал, подсказок, или хотя бы приемлемых зацепок, так и не нашёл. Увы.


    Утром сдался.

    Приняв решение, действовал уже спокойно и методично: прибрался в квартирке, в гостиной накрыл стол на две персоны – кофе, фрукты, немного вина и сладостей; напротив своего кресла поставил второе, слева от него установил на штативе камеру, приготовил всё к записи.

    Сел, написал записку, в конверт вложил ключ от входной двери и послание, запечатал, вышел из квартиры, спустился вниз, отдал портье письмо, оговорив срок доставки: завтра в десять утра.

    Сделав и это дело, вернулся в дом, включил камеру на режим записи, сел напротив пустого кресла гостя, налил себе кофе из горячего кофейника, отпил половину, подумав, начал разговор с тем, кого пока не было на месте:

    – Сначала было безумно тяжело. Я никак не мог принять тот факт, что мы больше не пара, и это было подобно пытке. Мне понадобилось много времени, чтобы осознать произошедшее. Смирившись, признавшись себе, что ничего нельзя вернуть в прежнее русло, смог выдохнуть. Тогда мне стало очень грустно. Почему? Стало жаль нас обоих, ведь наши эгоизм, незрелость и трусость разрушили возможное счастье. Скажешь, жестоко? В общем-то, всё так и есть – жестокость это. Но какой смысл в попытке силой удерживать то, что безвозвратно рушится? Затеять хитрую игру на жалость? Взывать к совести? Нет, сердцу от этого будет лишь больней. Я всего-то хочу понять, в чём теперь смысл такого существования? Без тебя, без любви, без надежды.

    Бездумно отщипнув кусочек печенья, раскрошил его слегка дрожащими пальцами, автоматически вытер их салфеткой, вернулся к разговору, смотря на пустое кресло, видя там того, кого ещё нет.

    – Поначалу я ненавидел себя, плакал ночи напролёт, жалел, винил всех и вся, но, прожив так какое-то время, сумел взять эмоции под контроль. Теперь я просто хочу понять, ради чего было всё это? Всё. Ты, я, наши чувства, наш невероятный полёт к небесам…

    Захлебнулся воздухом и слезами, быстро опустил голову, делая вид, что отряхивает брюки от крошек. Справившись с отчаянием, снова принялся беседовать с невидимым гостем, только голос становился всё печальнее и горше:

    – Интересно, мы хоть иногда встречаемся в одном и том же сне? Скажи честно, хоть иногда, хотя бы изредка время замирает и для тебя тоже? Ты ощущаешь тоже, как воздух вдруг становится невесомым, и ты зависаешь над землёй пёрышком? Нет? Для тебя всё иначе? Прошлое стало исключительно прошлым? Но как же наше расставание? И оно для тебя стало простым отзвуком минувшего? И больше нет боли? Неужели такое возможно вытерпеть?..

    Задохнувшись от долгого монолога и дикого страдания, смолк, замотал головой, замычал, с трудом заставил себя завершить нелёгкую исповедь.

    Выпрямился, расправил плечи, посмотрев в камеру, решительно открыл коробочку, что вчера доставил курьер, извлёк флакон, откупорил, замерев на мгновенье, вылил всё содержимое в кофе. Выпил напиток до последней капли, с лёгким стуком вернул чашку на блюдце, словно ставя точку на этом моменте.

    – Скажи, когда ты был готов к этому шагу, когда ты окончательно разорвал со мной отношения, твоя боль стала хоть чуточку слабей? Правда? – хинно-горькая улыбка скользнула по бледным губам. – Но как же любовь? Ужель оживёт? Неужели и я смогу вновь полюбить? – губы из бледных стали синими, лицо, осунувшееся и болезненное, резко побелело. – В общем-то, я… мне просто очень страшно, и мне нечего больше сказать… Обдумывая в одиночку всё вновь и вновь, я старался придумать слова, что отпускают тебя…

    Дурнота стала накатывать волнами чаще, голова начала падать всё ниже к столу – препарат принялся за свою роковую работу. Времени оставалось мало. Голос сел, стал сиплым, слова выходили почти невнятные.

    – Мне нечего больше сказать. Никогда не достигнут тебя мои слова, что отпустили тебя туда… на свободу… в счастье без меня…

    После очередного глубокого кивка головы Гю едва её поднял, удержал ровно, тепло улыбнулся Чжуриму, что сидел напротив и тоже улыбался.

    – Прости, мне нечего больше тебе сказать… И мне нечего больше добавить… Нечего… тебе… не…

    Судорога резко дёрнула тело, оно выгнулось назад дугой, Мингю медленно съехал по сиденью, колени упёрлись в стол, голова бессильно свесилась на спину. Всё было кончено. Не было слышно даже дыхания.

    Камера, поработав ещё несколько минут, тоже отключилась, в гостиной повисла могильная тишина.


    Чжурим подъехал к знакомому дому, припарковался.

    Войдя в холл, подошёл к портье, который вышел из-за стойки и поклонился, молча проводил до лифта гостя, нажал нужный этаж. На удивлённый взгляд богато одетого визитёра не реагировал, лишь учтиво улыбался и низко кланялся.

    Хмыкая, Рим доехал до этажа, вышел, нашёл квартиру, постучал на всякий случай. Не дождавшись отзыва, открыл присланным ключом, вошёл. Постояв в коридоре, сразу пошёл в гостиную, надеясь, что там и ждёт Гю. Ошибся.

    В комнате застал лишь накрытый для чаепития стол и камеру возле ближнего к двери кресла.

    – Сюрприз приготовил? А сам-то где? Что ж, ладно, посмотрим, что ты мне здесь наснимал?

    Сняв со штатива камеру, сел, включил, открыл боковой экран и стал смотреть интервью друга.

    Чем больше смотрел, тем тревожнее становилось, тем сильнее сжималось в недобром предчувствии сердце.

    Выдохнув нервно, заметил на углу стола винную бутылку, налил себе вина в хрустальный бокал, выпил почти всё махом, отдышался, собравшись с силами, продолжил просмотр ролика.

    Когда там Мингю влил прозрачную жидкость себе в чашку, Рим сдавленно вскрикнул, но продолжал смотреть, как заворожённый, на разворачивающуюся трагедию, которую теперь был предотвратить не в силах – всё уже свершилось.

    Короткое кино тоже вскоре завершилось, бесстрастно показав последние минуты жизни того, кто так любил её – жизнь, и его – Чжурима. Любил до последнего вздоха, до последней судороги, до последнего взгляда прямо в глаза, в сердце, в саму душу.

    Когда Гю замер, высоко подняв кадык, Рим бездумно схватил бокал и стиснул до побелевших костяшек пальцев, что теперь сильно дрожали, как и тело, которое так любил целовать несчастный Гю. Трясясь в нервной дрожи, не смог отвести взгляд от замершего тела друга, возлюбленного, которого не мог даже обнять напоследок – вчера увезли, не тронув ничего из обстановки, что было удивительно.

    Переводя взгляд с камеры на пустое кресло напротив себя, Хон с опозданием понял, что находится на месте трагедии, которая пропитала липким чёрным отчаянием и беспросветной безвыходностью эту комнату, воздух, свет, саму квартиру, дом и всю оставшуюся жизнь…

                2 января 2021 года.

                На фото: скрин клипа «The Day before» ; (Nell), 2012 г. Южн. Корея, Сеул.
                https://www.youtube.com/watch?v=a6AzbOupbxk

                http://proza.ru/2021/07/18/1204