3. Как я был американцем

С. БУХТИЯРОВ-ОРЛОВСКИЙ

РАЗДУМЬЯ О БЫЛОМ
ГЛАВА «КАК Я БЫЛ "АМЕРИКАНЦЕМ"»


Конечно, Америку часто открывали и раньше, но каждый раз об этом помалкивали

О. Уайльд


(Предыдущая глава: О кровной связи вопия. Часть II: http://proza.ru/2020/07/05/1783) В апреле 1991 года мне исполнилось 6 лет, и в этом же году по настоянию родителей я сел за школьную парту. Мои «университеты» начались в частной московской двуязычной христианской школе, где основное внимание уделялось изучению английского. Вступительных экзаменов мы, будущие первоклашки, конечно, не держали. Но незадолго до начала первого учебного года состоялось своеобразное собеседование:
— Какой твой любимый мультик? — помню, спросила какая-то женщина из комиссии. — Кто твой любимый герой?
— Кот Леопольд, — застенчиво ответил я.
— А почему именно он?
— Он… добрый.
— А умеешь ли ты читать? Читал ли ты уже какую-нибудь книжку? — вперяя свой острый взгляд в голубые мишени моих ребячьих глаз, продолжала она.
— Да, Стругацких.
В воздухе повисла пауза.
— А как называлась эта книга?
— Ой, а я не помню, про учёного-астрофизика...
Члены комиссии удивлённо переглянулись.
— В какие игры ты любишь играть?
— В ш-ш-шахматы, — едва слышно прошелестели слипшиеся от волнения детские губы.
— А кто тебя научил?
— Дедушка.
Педагоги были почему-то удивлены ответами шестилетнего мальчишки и потом ещё долго о чём-то разговаривали с моими родителями наедине. Но по выражениям их лиц я понял, что волноваться не о чем, что меня уже зачислили на курс, разглядев-таки под шапкой выгоревших пшеничных волос начатки разума и морали… Или находчивости? Как бы то ни было, эта международная протестантская школа с многообещающим названием «School of Tomorrow», приоткрывшая свои двери с лёгкой руки тогдашнего министра образования Э. Д. Днепрова, была первым в России учебным заведением американского педагога-реформатора Д. Р. Говарда (1933—2013) и до марта 1992 года считалась, по сути, экспериментальной.


«В этой школе преподают, наряду с предметами начальной школы, курсы ускоренного христианского образования».

Дебра А. Каплан, «Apopkans welcome Russian invasion» // The Apopka Chief, 1995


Однако частные иностранные заведения в России, в том числе протестантские, — изобретение отнюдь не новое. Как известно, они существовали ещё в царские времена. Более того, первые школы, созданные иностранцами, появились задолго до вступления на трон Петра I, а именно при Борисе Годунове, в конце XVI столетия. Располагались они в Немецкой слободе (ныне Бауманская улица в Москве), а позднее и в других крупных русских городах, где существовали протестантские общины. Некоторые из них вскоре стали школами иностранных языков, готовившими переводчиков для Коллегии иностранных дел, Коммерц-коллегии и прочих государственных учреждений. В подобную школу превратилась и первая в Российской империи светская общесословная, но увы, невостребованная временем гимназия, учреждённая в начале XVIII века лютеранином Э. Глюком (тем самым немецким пастором, служанка которого позднее взошла на русский престол под именем Екатерины I). Правда, эта школа просуществовала в Немецкой слободе недолго. Насколько я знаю, уже к 1715 году все московские протестантские школы были перенесены в Санкт-Петербург, где испытали серьёзное переустройство.

А вот многочисленные отделения протестантской School of Tomorrow с её необычной для постсоветской страны системой обучения под названием «ACE» (Accelerated Christian Education), продолжают своё существование по сей день. Эта система школьной науки, созданная ещё в начале 70-х годов XX века группой техасских новаторов во главе с бывшим морским пехотинцем, а позднее — баптистским пресвитером и доктором философии Дональдом Рэйем Говардом, давно пустила свои корни не только в Северной Америке, России и странах бывшего СССР, но также в Австралии, Англии и некоторых других странах Европы и даже Азии. «Школа будущего», в которой учился я, начала своё существование под названием «Пилотная школа Завтрашнего дня» с февраля 1991 года. Находилась она в двух минутах ходьбы от места моего жительства с родителями и представляла собой небольшое новое двухэтажное здание. Как мне известно, здание это изначально строилось для каких-то других нужд района, но благодаря расторопности старших было отдано под школу. Интересно, что довольно скучный типовой проект здания будущей школы был кем-то усовершенствован в соответствии с идеей максимального использования естественного освещения, и потому предполагал надстройку третьего этажа с полностью прозрачной стеклянной крышей замысловатой формы, под которой должен был разместиться зал для спортивных тренировок. Позже, правда, там, кажется, было решено устроить большую компьютерную комнату. Но то ли не нашлось тогда в нашей стране нужных строительных материалов, то ли такое смелое переосмысление проекта нарушало какие-то стандарты... В итоге идея строительства третьего этажа провалилась. От спортзала было решено отказаться, компьютерную сделали на втором этаже, и стеклянная мансарда осталась только на картинках. Тем не менее от привычных заведений «школа завтрашнего дня» отличалась не только своими небольшими размерами, но и американской программой обучения, приспособленной, однако, под нужды российских учеников. Программа эта была совместной (co-education), мальчики учились вместе с девочками. При этом занятия вели как российские учителя, так и педагоги из Соединённых Американских Штатов, что, видимо, и побудило питомцев обычной районной школы заглазно и не без зависти называть нас — «американцы». Хотя на самом деле самоназвание всего образовательного сообщества School of Tomorrow — «ховардцы», или более привычное для русского уха — «говардцы».


«Пилотная школа Завтрашнего дня... Организована по инициативе родителей в 1991 году. Ориентация на гуманитарное образование по индивидуальному плану. Усвоение материала основано на принципах самообучения и самотестирования. Применение оригинальных методов, средств и форм позволяет развивать интерес к познанию, стимулирует творчество и самостоятельность. Занятия с 8:30 до 12:00 по программе Ховарда; с 13:00 до 15:00 по общеобразовательной программе. Уроки музыки проходят по индивидуальным планам. С 1 класса изучается английский язык. Имеется компьютерный класс. Физкультура проходит в бассейне. 2-3 месяца в году можно учиться в школах Калифорнии или Флориды. <...> Плата за методические пособия, питание, обучение по американской программе».

Е. Байронас и др. // Независимые школы Москвы: Справочник, 1994


Специальная школьная мебель, сконструированная «говардскими» специалистами, — ещё одно существенное отличие «школы будущего». Учебные парты, за которыми сидели мы, ученики, не были похожи на те примитивные письменные столы, за которыми, увы, до сих пор продолжают грызть гранит науки, теряя здоровье, школяры большинства учебных заведений России. Главное отличие парт «школы будущего» — наличие между ними высоких перегородок, благодаря которым юным «говардцам» легче концентрироваться на учёбе, на самостоятельном выполнении заданий. Впрочем, боковые стенки нисколько не мешали нам, мальчишкам, обмениваться записками в стиле «I Love You» с девочками, к которым мы тогда испытывали свои первые симпатии и от которых нередко получали такие же бесхитростные наивные послания. По крайне мере, мои любовные депеши, адресованные белокурой, улыбчивой девочке Кате с южной дворянской фамилией Горбачевская, всегда получались и возвращались с ответом. Дело в том, что каждая из парт была рассчитана на одного воспитанника и, подобно своим дореволюционным предшественницам — знаменитым партам Ф. Ф. Эрисмана — П. Ф. Короткова, имела небольшой угол наклона. Расположение парт в классной комнате тоже было иным: если в обычных школах столы заполняли всё классное пространство и с 1-го класса стояли в одном направлении — к учителю, то в школе School of Tomorrow они были расставлены по периметру аудитории. Таким образом, взаимодействие воспитанника с супервайзером (педагогом-наставником) в этой школе носило совершенно иной характер, нежели взаимодействие ученика с учителем в других школах.


«Ученик имеет своё рабочее место, называемое «офис», где перед ним всегда находятся карта его продвижения (успехов) и карта целей (заданий), с которыми он работает каждый день. <...> Приходя на рабочее место, ученик сам начинает работать с учебным материалом, не ожидая команды учителя. Если возникают затруднения, ученик выставляет флажок, и учитель подходит к нему. Учитель не отвечает на вопросы ученика, а помогает ему найти ответ. Ребёнок сам несёт ответственность за своё учение… За счёт отличной успеваемости ученик может заработать дополнительное свободное время и играть в различные игры».

А. В. Хуторской, «Школа завтрашнего дня Дональда Ховарда» // журнал «Школьные технологии» №5, 2013


Согласно такой системе обучения, педагог — это, своего рода, помощник ученика. Не зря ещё великий К. Д. Ушинский в 1909 году писал: «Леча больного, доктор только помогает природе; точно так же и наставник должен только помогать воспитаннику бороться с трудностями постижения того или другого предмета; не учить, а только помогать учиться». Большое достоинство нашей школы заключалось в том, что учителя в ней, за исключением американских наставников, были из числа наших же родителей, которые имели педагогическое образование и прошли обучающий курс подготовки супервайзеров. И это было отнюдь не случайно! В этом заключался своеобразный семейный принцип модного протестантского учебного заведения, всячески влиявший на школьные будни воспитанников. Впрочем, в инославной, но всё же христианской природе американской школы старшие в то время видели куда больше преимуществ, нежели в природе школы обычной с её абсолютно советским безбожным отношением к миру и человеку. Учиться в этом заведении нам, детям, действительно нравилось. И никто из нас не хотел однажды оказаться в какой-нибудь районной школе, где, помимо обычных детей, было немало и тех, чьи жизни начались с познания семейного неблагополучия. Немудрено, что дети из таких семей, попадая в учебное заведение, имели крепкое болезненное убеждение, что учитель — это, в некотором смысле, надзиратель. Немудрено, что и отношение к тамошним питомцам было соответствующим, ведь многие учителя, всецело поглощённые в ту пору заботами о личном, сами не отличались ни тактичностью, ни энтузиазмом, ни высокими педагогическими талантами. Что уж говорить о главной и, по сути, единственной цели школы — о воспитании личности, когда какая-нибудь забронзовевшая учительница, не имеющая в глазах ни малейшей искры умственной жизни, позволяет себе срываться на крик, гневно браня и время от времени охаживая первоклашку по голове за естественные детские шалости или непонимание школьного предмета. Какую память о себе она оставит в душе школяра? Такой педагог, разумеется, заслуживает изгнания из рядов преподавателей. Однако подвергать остракизму, полагаю, следовало бы в первую очередь нерадивых родителей. Тут не захочешь, а вспомнишь слова А. Герцена: «Не оттого ли люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать, а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?» А уж о каком усердии, о каком прилежании в учёбе могла идти речь, если ученики были вынуждены сидеть в классных комнатах, где явственно ощущалась кислая смесь застарелых запахов мочи, фекалий, табака и чёрт весть чего ещё, входившего в состав зловонного амбре, доносившегося из вечно неработающей школьной уборной?! Разве могли мы, воспитанники «школы будущего», желать себе плохого? Конечно, нет. По счастью, мы были далеки от всего этого благодаря мудрости наших заботливых родителей. God bless their souls!


«Работа учителя в школе Ховарда жёстко регламентирована. <...> Отношение к ученику, как и во всех других технологиях свободного воспитания, уважительное. Учитель служит ученику, у него даже нет стула в рабочей комнате. Он всё время в движении: подходит то к одному, то к другому ученику, наклоняется, тихонько подсказывает, направляет. Учитель выступает в роли помощника-консультанта».

И. П. Подласый, «Педагогика. Теория и технологии воспитания» // Книга 3: Учебник для вузов, 2007


Каждый наш учебный день в «школе завтрашнего дня» начинался с общей молитвы, и только потом мы приступали к занятиям. С самого первого класса занятия в первой половине дня проходили исключительно на английском языке и представляли собой выполнение определённых обучающих упражнений в так называемых «пейсах» разных уровней сложности. «Pace» происходит от «Packets of Accelerated Christian Education» (пакеты ускоренного христианского образования). Кстати, эта аббревиатура, таящая в себе вполне определённый смысл, неспроста перекликается с английским словом «pace» (шаг, темп). По сути, «пейсы» представляют собой цветные англоязычные тетрадки формата А4 с заданиями и упражнениями. Каждый «пейс» дополнен поучительными рисунками-комиксами с персонажами, которые растут и развиваются вместе с учеником, получающим школьные знания, а также христианское воспитание. Тема христианства в «школе будущего» настолько важна, что, наряду с библейскими цитатами, воспитанник видит повествование о шестидневном Творении мира, которое проходит красной нитью по всем «пейсам». Самих школьных предметов в начальных классах моей альма-матер было несколько: English, Word Building, Science, Math и Social Studies.


«Пейс соединяет в себе урок по формированию представлений о Боге и учебную программу, а также самостоятельную работу над материалом, которая тщательно разработана и направлена на развитие навыков мышления и создание профессионального обучения».

М. М. Кучукгузель, А. П. Чудинов, «Представление национальной культуры США и религии в учебниках английского языка "Школы завтрашнего дня"» // журнал «Школьные технологии» №3, 2018


Чем больше ученик выполнял заданий и чем быстрее он усваивал учебный материал, тем больше он получал специальных внутришкольных денежных средств, которые именовались «бонусами» (в некоторых других отделениях школы — «меритами»). И это ещё одно отличие христианской «школы будущего», которое нам, детям, не могло не нравится. В конце каждого месяца устраивался так называемый «магазин». Этот день все ждали с нетерпением, ведь на заработанные бонусы можно было приобрести какие-нибудь игрушки или сладости из Америки, коих в те годы в нашей стране просто не было. Уверен, всем воспитанникам «школы завтрашнего дня» знакомы эти ощущения, ощущения милого детского корыстолюбия. В этот долгожданный день в центре одной из классных комнат устанавливался большой стол, на который наши наставники раскладывали детские товары: плюшевые игрушки, машинки, конфеты, цветные жевательные резинки с изображениями персонажей У. Э. Диснея; выставляли оловянных солдатиков, рождественских ангелочков, куколок; высыпали разноцветные каучуковые мячики, яркие фломастеры, восковые карандаши знаменитой фирмы Crayola и прочие детские безделицы. Безусловно, приоритет перед другими питомцами имели те, кто своим собственным трудом заработал большее количество бонусов. И хотя время на выбор игрушки в момент покупки было для всех ограничено несколькими минутами, самый удачливый получал бесценное право первым подойти к столу и приобрести самую дорогую и качественную вещь, за которую зацепился его взор сразу после того, как он перешагивал порог «магазина». Следовательно, для того, кто смог заработать меньше остальных, выбор был невелик, ведь такой ученик получал право приобрести что-либо одним из последних, когда на импровизированном прилавке оставались самые заурядные вещицы. Интересно, что многие из нас ценили не столько количество купленных игрушек, сколько их размер. Почему-то чем больше была игрушка, тем её стоимость была выше и, соответственно, тем больший интерес питали к ней юные, но весьма придирчивые покупатели. Некоторые из воспитанников, в том числе и я, не гнушались обмениваться товарами, узнавая через однокашников из старших классов, с которыми поддерживались дружественные отношения, какие игрушки продавались в их «магазине». Возможно, с точки зрения правил школы, это было не совсем законно. С другой стороны, об обмене товаров никто никогда не говорил в запретительном тоне. По крайней мере, я этого не припоминаю. А вот чтобы выведать, какие именно игрушки будут выставляться в самом первом «магазине», силами находчивых старшеклассников была создана целая разведочная сеть со своими агентами, пристально следившими за передвижениями наставников в день распродажи. Самым расторопным шпионам иногда удавалось заглянуть внутрь заветных картонных коробок, случайно оставленных без должного присмотра в незапертой учительской комнате или на пороге кабинета директора. Тем не менее любая редкая удача заранее увидеть ассортимент игрушек, незаметно проникнув в одну из комнат взрослых, не могла побудить юного «говардца» совершить кражу — на это было наложено решительное вето христианским воспитанием. Нас, как могли, приучали не брать чужого и зарабатывать своим умом. Такая система пестования с первого класса, развивавшая естественное желание честно трудиться, для многих из нас не прошла бесследно и прочно укоренилась в особенностях нашего школьного бытия.

Так, например, однажды родители подарили мне новый стереофонический кассивер марки «Pioneer», который являлся не только радиоприёмником и имел возможность воспроизводить звук с компакт-пластинок и кассет, но и мог совершать перезапись. «Почему бы не начать продавать в школе кассеты с качественно записанной музыкой?» — подумал я. Сказано — сделано! И вот уже через несколько дней на магнитокассетах красуется эмблема моей домашней фирмы с нехитрым названием «Нота». Название подсказал отец, он же на простом принтере напечатал эмблему, нарисованную в какой-то компьютерной программе. Постепенно стали поступать заказы от моих одноклассников, а затем и от учеников из других классов. Гордости моей не было предела! Сбылась мальчишеская мечта иметь свои настоящие деньги, особенную ценность которым придавал тот факт, что я зарабатывал их самостоятельно. Моя коммерческая жилка начала давать свои плоды, и дело в стенах школы быстро набрало обороты, ведь в то время ещё не у всех были проигрыватели компакт-дисков. Мне, можно сказать, повезло — большое количество раздобытых моим отцом новеньких японских аудиокассет «Sony» и значительное количество лицензионных лазерных пластинок с исполнителями на любой вкус, сослужили юному дельцу хорошую службу. Родителей же своих я имел в виду только для того случая, если мне понадобится их помощь отвезти меня в музыкальный отдел Главного универсального магазина для пополнения своей фонотеки. Но, недаром народная пословица гласит: «Одна голова хорошо, а две — лучше». В скором времени я предложил своему однокласснику Тарасу, заниматься делами вместе. Рыжий, веснушчатый, небольшого росточка мальчуган, похожий на какого-то мультяшного персонажа, как и подобает человеку с западноукраинской фамилией Драпалюк, отличался хитроумием и проворством. А, кроме того, у него была неплохая музыкальная коллекция зарубежных исполнителей. Так моё домашнее предприятие было преобразовано в самое настоящее Товарищество. А очень скоро у нас даже появился конкурент из параллельного класса. Но, несмотря на то, что цены у него были ниже, качество записи и оформление оставляли желать лучшего. В этом мы легко убедились, совершив однажды так называемую контрольную закупку. Конечно, сегодня я с улыбкой вспоминаю свои тогдашние тщетные старания во что бы то ни стало развить детскую находчивость до зрелой предприимчивости умудрённых опытом легендарных русских купцов Н. Л. Шустова и Н. А. Второва. Всё это было наивно, но так по-детски непринуждённо, что, думаю, не грех об этом поведать даже случайному читателю моих воспоминаний. Однако главное заключалось в том, что американская система воспитания лично мне помогла без особого труда освоиться во время учёбы в чужой для меня стране.

Дело в том, что уже в середине марта 1995 года меня и многих моих товарищей по парте отправили по программе обмена во Флориду. 31 марта этого же года в областной газете города Орландо «The Apopka Chief» вышла статья о нашем тогдашнем визите под забавным заголовком «Apopkans welcome Russian invasion». Приезд русских «интервентов» рядовыми американцами был тогда воспринят с искренней радостью и желанием по-доброму шутить в стиле «SOS!!! The Russians are coming!» Однако, важно подчеркнуть, что их доброе отношение к нам в первую очередь было вызвано особенностями их веры и естественным стремлением к межнациональному общению, а уже потом незначительной выгодой в социальной сфере, которую они приобретали, принимая в свои семьи детей из другой страны.


«Программа обмена является миссией First Baptist of Sweetwater (религиозный центр. — прим. авт.), сказала Линда Э. Номпледжи из Лонгвуда, которая привезла эту программу в Центральную Флориду. Сама Линда и её муж Сэм Номпледжи жили в Москве с 1992 по 1993 год по программе, запущенной доктором Биллом Брайтом из Campus Crusade for Christ International (международная религиозная организация. — прим. авт.). <...> Живя в России, пара подружилась с сотрудниками School of Tomorrow и её учениками».

Дебра А. Каплан, The Apopka Chief, 1995


Первые несколько дней на чужбине мне было нелегко привыкнуть к отсутствию русскоговорящих людей, ведь семья Остинов, в которой я жил, не знала русского языка, а занятия в христианской школе под названием «Orangewood Christian School», где я учился, проводились, разумеется, только на английском. В общем, как говорят в Америке, East or West, home is best! Тем не менее я довольно быстро освоился и уже через неделю в чужой языковой среде чувствовал себя вполне уютно. Учёба в школе, несмотря на отсутствие «пейсов», особо ничем не отличалась от учёбы в School of Tomorrow. Хотя тамошняя система оценивания знаний учеников напоминала привычную для обычной российской школы пятибалльную систему. Только вместо цифровых отметок использовались небольшие печати с забавными рожицами: «:(», «:)» с соответствующими под ними надписями: «bad», «good», «excellent» и прочими. За выполнение какого-либо задания, например, по математике, печать ставилась в специальную тетрадку, а также на тыльную сторону ладони ученика, чтобы он мог похвастаться перед родителями своей успеваемостью. Доступ к этим печатям имел только учитель, поэтому подделать оценку и обмануть старших было невозможно. Разумеется, никто не хотел иметь у себя на руке грустный «смайлик», поэтому все старались хорошо учиться. Двоечников, по крайней мере в том классе, где я учился, не было. Да и учиться было интересно, ведь процесс обучения очень часто проходил в непринуждённой игровой форме, в том числе на лужайке под пальмами. К тому же комнаты начальных классов располагались в одноэтажном корпусе, и поэтому, выходя из класса, ученик сразу попадал на улицу, где во время перемены он мог или общаться с другими учениками, или просто резвиться на детской площадке, или играть в бейсбол на заднем дворе. Кстати, Orangewood Christian School отстояла от комьюнити (коттеджного поселка), где находился дом Остинов, всего на несколько километров. Путь до неё на любом из трёх имевшихся у моей американской семьи автомобилей, будь то новенький миниван марки «Форд», модернизированный зелёный пикап Шевроле 60-х годов или роскошный белый двухместный спортивный ретро-кабриолет Ягуар с красным кожаным салоном, занимал всего около пятнадцати минут. Поэтому после занятий у меня оставалось много свободного времени на отдых и развлечения.

Вообще, говоря о моём пребывании в Америке, нельзя пройти молчанием то, что охотнее всего вспоминается от времён моей учебной жизни в этой англоязычной стране, а именно досуг. По возвращении из школы я, как все, по заведённому в семье порядку сначала выполнял домашнее задание, а затем шёл плавать в прохладный домашний бассейн со своими американскими братьями Райаном и Ричардом. Замечу, что не только дети, но и их родители, Алана и Стэн, вели здоровый образ жизни и любили подвижные виды спорта: играли в гольф и кегельбан, участвовали в любительских бейсбольных турнирах, а иногда проводили время на своём теннисном корте, который, как и бассейн, располагался на заднем дворе их недавно построенного особняка. А вот гулять по посёлку пешком было не принято, поэтому все члены семьи катались на роликовых коньках и даже устраивали целые состязания на скорость. В такие дни залитая палящим субтропическим солнцем белоснежная центральная поселковая «бетонка» превращалась в самую настоящую роллерную трассу. Забег начинался, как правило, совершенно неожиданно. «Ready! Steady!» — отрывисто звучал голос близкого друга, соседа Остинов, исполнявшего роль судьи. А затем — взрыв. Мощное, протяжное «Go-o-o!», словно звук лопнувшей автошины, вырывалось из его плотной груди, стиснутой цветастой футболкой «Fruit of the Loom». Мгновение, и асфальтовые конькобежцы, устремлённые к финишной ленте горизонта, растворялись в зелёном хромакее стриженных гольф-полей. Проносясь мимо светлых фасадов дорогих домов и едва различая силуэты многолопастных пальм и фигуры апельсиновых деревьев, каждый из нас грезил победой. И тем не менее самым главным развлечением любого благополучного жителя «двухэтажной Америки», будь то белый, негр или «латИнос», всё же является баскетбол. Не зря в любом комьюнити есть люди, увлечённые этой игрой, и почти у каждого дома можно увидеть переносное баскетбольное оборудование. Представить себе жителя США, не умеющего забрасывать мяч в корзину, просто невозможно. Кроме того, американская культура подразумевает трепетное отношение горожан к спортивным коллективам своих населённых пунктов. Поэтому Остины, будучи жителями города Орландо, являлись болельщиками команды Orlando Magic и нередко посещали игры с участием любимого клуба. Увидеть вживую «магическую» игру, поболеть за команду, где в то время играл Шакил О`Нил, ставший легендой мирового баскетбола, довелось однажды и мне. Матч между Orlando Magic и Charlotte Hornets, на котором я присутствовал, состоялся 23 марта 1995 года в спортивно-развлекательном комплексе «Orlando Arena». Вообще, за время моего пребывания во Флориде мне удалось посетить все самые значимые места Орландо и его окрестностей. Я неоднократно бывал в самом большом в мире центре развлечений под названием «Disney World» с его многочисленными комнатами ужаса, ресторанами, тавернами и знаменитыми аттракционами. Благодаря тому, что мне оформили годовой пропуск, который стоил, прямо скажем, немалых денег, я почти каждые выходные жадно изучал особенности парков этого развлекательного города. В одном из них, кстати, я тогда впервые для себя открыл так называемый 3D-кинотеатр с возможностью при этом ощутить на себе натуральные физические эффекты: развлечение для русских детей по тем временам неслыханное и невиданное! Кроме того, однажды мне удалось побывать в известном космическом центре им. Дж. Ф. Кеннеди и увидеть внушительную экспозицию космических кораблей. Бывал я и в океанариуме SeaWorld Orlando; ездил на крокодиловую ферму Gatorland; сплавлялся на лодке по реке Сент-Джонс, кишащей аллигаторами; чуть не утонул в солёных водах Атлантического океана, охотясь на крабов; и даже самостоятельно управлял настоящим товарным поездом, следовавшим из одного города в другой. Всё это было возможным благодаря моим родителям, которые оплатили поездку в Америку. Они же позаботились о денежном довольствии во время моего пребывания в незнакомой стране. Впрочем, надо отдать справедливость, и мои американские родители меня изрядно баловали и потакали моим детским прихотям. И, надо сказать, относились к этому с большим пониманием. Впоследствии я к своему стыду доходил до такой наглости, что сам решал, где провести очередные выходные.

Однако помимо учёбы и беззаботного времяпровождения я не мог исключить из своей жизни в Америке и религиозную сторону. И в этом нет ничего странного. Хотя, я знаю, что для многих граждан России, никогда там не бывавших и знающих о тамошнем существовании прежде всего благодаря сомнительной пропаганде «четвёртой власти», до сих пор странно встречать в капиталисте-американце, — черту, по их мнению, совершенно неожиданную: «потомок англосаксов», «преданный соратник Вельзевула» может быть верующим человеком. А среди некоторых моих соотечественников старших поколений в былые годы даже бытовало предубеждение, что жители штатов если не представляют собой цвет мирового еврейства, то поголовно являются адептами вредоноснейших сект, пышным цветом расцветших в новейшее время на благодатной почве, удобренной золотым тельцом. И хотя доля последних там действительно велика, но всё же не настолько, как в то время многие в нашей стране думали. Такое однобокое понимание, конечно, являлось и отголоском «холодной войны», и природного предвзятого отношения русского человека ко всему чужому. Да и не выкорчевать из памяти людей всего мира последствия зверских решений американского руководства в отношении Хиросимы и Нагасаки! Поэтому неудивительно, что знакомство с моделью американской жизни простого постсоветского человека чаще всего носило шапочный характер. Удивительно, что многие довольствуются поверхностным представлением об этой стране сегодня. А меж тем христианство является неотъемлемой частью жизни многих простых американских жителей. И на поверку оказывается, что под теми же сектами несведущий зачастую в религиозных вопросах бывший гражданин СССР разумеет, как правило, незнакомые ему конфессии, деноминации и ответвления, многие из которых не исключаются православной церковью из традиционного христианства, а признаются оной как «инославие». Так было тогда, так есть и сегодня. К примеру, те же Остины были по-своему верующими людьми и принадлежали к так называемой методистской церкви. Приём пищи, например, у них всегда начинался с благодарственной молитвы, а в воскресные дни, как и у нас, было принято всей семьёй посещать свой Божий храм. В церкви Sanlando United Methodist каждое воскресенье шли проповеди, на которые допускались только взрослые прихожане, в то время как мы, дети, изучали основы христианской религии и библейские сюжеты в воскресной школе. Интересно, что весенний приезд воспитанников School of Tommorow во Флориду выпал как раз на великие для американских христиан дни. За неделю до протестантской Пасхи местные жители отмечали праздник триумфального входа Господня в Иерусалим, или, проще говоря, Пальмовое (Вербное) воскресенье. Однако, по правде говоря, внутреннее убранство так называемого храма, и без того устроенное по-протестантски строго и аскетично, выглядело весьма непразднично. Лишь кое-где декорированная зелёными вымпелами стрельчатых пальмовых листьев методистская церковь, имевшая вид ничем непримечательного нового строения, по красоте своей была безнадёжно далека от любой обветшалой русской православной церквушки, нарядно украшенной прихожанами в этот двунадесятый праздник жемчугом плюшевых верб. Однако мой интерес к «американской» Пасхе был подогрет предложением поучаствовать в церемонии прохождения по храму с пальмовыми вайями. Обычно начало этого обряда, который, конечно же, не считается таинством, доверяют двум лучшим ученикам воскресной школы. Но в силу того, что ко мне относились чуть ли не как к почётному иностранному гостю, я не мог не удостоиться такой чести. Поэтому, недолго думая, я решил «принять сей крест на рамена свои». К тому же это действо мне показалось тогда чем-то очень необычным. С одним из учеников я должен был внести в церковь пальмовые ветви и торжественно размахивая ими, словно древний житель Иерусалима, приветствующий Христа, пронести через весь молитвенный дом к пасторской кафедре (алтаря, как известно, в протестантских церквях нет), а затем символичным жестом подмести ими ступени «возвышения для чтецов». По окончании церемонии прихожане громко радовались и по-английски единогласно восклицали: «осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!»

А вот празднование «американской» Пасхи в 1995 году пришлось на 16 апреля. Этот праздник у методистов, как и у православных, принято отмечать с большим размахом. С утра христианские семьи посещают свои храмы, затем едут к родственникам или собирают гостей в своём доме. Взрослые общаются, играют на заднем дворе в волейбол или бадминтон, делают барбекю: жарят сочные говяжьи стейки, сосиски, различные овощи и сладкий зефир маршмеллоу. Для детей существуют игровые забавы. В этот день они бегают по двору, играют в популярную детскую игру «Simon Says», катаются на лодке, если дом стоит на берегу озера, или, в случае дурной погоды, забавляются чем угодно дома. Самая же интересная традиционная забава для детей — старинная игра «Easter Egg Hunt», пришедшая в Америку с первыми европейскими протестантами. Смысл её заключается в поиске спрятанных в доме или разбросанных по всей округе разноцветных яичек. За это дети получают из рук взрослых, смотря по заслугам, кто ягодные леденцы, кто имбирные печенья, кто марципановые конфеты. Тот, кто больше всех из детей найдёт и положит в свою плетёную корзину яиц, считается победителем и удостаивается какого-нибудь специального приза. Однако родители не очень-то уж жалеют своих отпрысков и порой прячут пасхальные яйца в самых изощрённых местах: в гараже, на крыше дома, на дне бассейна, на деревьях, в кустах и даже в выхлопных трубах автомобилей. Поэтому нужно очень постараться, чтобы отыскать все яйца, общее количество которых детям нарочно сообщают заранее. При этом, правила игры могут меняться от семьи к семье. Например, иногда родители кладут внутрь яиц бумажки с разными цифрами, которые подсчитывают в конце игры. У кого оказывается самая большая сумма цифр, тот и победил. Когда эта часть праздника кончается, взрослые зовут детей на открытую веранду или в дом, где уже стоит большой обеденный стол с горячей закуской, источающей приятный копчёный аромат. И вскоре большая гостиная или двор наполняются шумным детским смехом и не менее громкими разговорами старших. Тут-то и начинается самое интересное. В разгар оживлённой трапезы кто-нибудь из более сметливых ребятишек повзрослее возьмёт да и умыкнёт незаметно какого-нибудь малыша (своего кузена или младшую сестрёнку). Подманив ничего неподозревающего карапуза леденчиком или воздушной зефириной, он тихонько спрячет его от старших в чулане или на чердаке. А затем как бы случайно при всех спросит, куда подевался только что ползавший про скользкой кромке бассейна ребёнок. Ох, что тут начинается! Родители в ужасе бросаются сначала к бассейну, затем обыскивают детские комнаты… Ищут дитя и в доме, и на улице, и у приусадебного озера, разве только к соседям не бегут. Минут десять тщетных поисков, и наконец хитрец с выразительной физиономией заявляет, что он видел, как ребятёнка утащил большой пасхальный кролик (кролик является символом Светлого Христова Воскресения на Западе). Тут взрослые, понимая, что их разыграли, закатываются смехом. Но при этом поучают сорванца впредь не подзуживать младших, мол, недозволительно так поступать.

Вообще, «свободная Америка», уже в те годы мне, мальчишке десяти лет, показалась страной с довольно-таки выраженной иерархией взаимоотношений её жителей друг с другом, при которой подчинение и вера на слово выбранному лидеру того или иного объединения не подвергаются глубокому осмыслению, но при которой тайный донос — обычное дело. Однако в религиозных семьях подобная структура взаимоотношений имеет немного другие черты и, на мой взгляд, носит как раз положительный характер. Тем более что в благополучных американских семьях дети с рождения избалованны комфортом, излишней опекой и всяческим изобилием. Вдобавок ко всему я уже тогда понял, что обычные американцы, как правило, даже не догадываются о том, чем и как живут люди в других странах. Но уж если судьба внезапно связала американца с жителем другой страны узами дружбы или службы, то, по моим наблюдениям, он постепенно начинает проявлять интерес к неизвестной ему культуре. К примеру, когда мы, дети из России, заранее приготовили для местных жителей целую концертную программу, посвящённую нашей родной культуре, ни одна американская семья не смогла остаться равнодушной. Они были немало удивлены, когда мы станцевали в традиционных косоворотках и сарафанах русскую кадриль, а затем хором спели со сцены их протестантской церкви несколько разученных русских песен — настолько это выглядело душевно, красочно и необычно для их цивилизации. А, к примеру, когда 23 апреля мне исполнилось ровно 10 лет (в этот же день, кстати, отмечалась русская православная Пасха), Остины захотели устроить мне праздник в русском стиле, сводить на ланч в какое-нибудь русское заведение и вместе со мной оценить вкус наших блюд, приобщиться к нашей народной кухне. Но, к сожалению, ресторана с русским колоритом в Орландо в те годы не нашлось, и было решено отправиться сначала в диснеевский парк развлечений, а затем — в какую-то китайскую закусочную, где, надо сказать, были весьма странные и дорогие блюда. Например: запечённая китайская курица чёрного цвета, странный кисло-сладкий салат или белое куриное мясо, обильно политое каким-то редким цветочным мёдом — местный деликатес, от которого я, ребёнок, выросший на бабушкиных цыплятах табака с чесноком, конечно же, воротил нос. В любом случае, моя американская семья хотела мне угодить и, наверное, через меня даже пыталась понять особенности другой жизни. При этом я постоянно рассказывал о своих родителях, о России. И охотно делился с американцами тем, что сам знал, будучи ребёнком. Этим, наверное, и сумел приохотить их к посещению нашей страны, о чём поведаю чуть позже. К тому же между нами возникли очень близкие, по-настоящему тёплые семейные взаимоотношения, и я не стеснялся называть их своей американской семьёй. Впрочем, я чувствовал, что и Остины испытывали ко мне нежные, искренние чувства, такие, которые испытывают обычно родители к своему родному ребёнку. А когда пришло время прощаться, я видел, что Алана была искренне опечалена моим отъездом. С тоской в сердце уезжал и я. Душу грела одна только мысль: наконец я увижу родных.


«Мистер Остин, Ричард, Райан и я очень полюбили тебя. Мы всегда будем за тебя молиться. С любовью, твоя американская мама».

Алана Остин, из прощального письма, 1995


А уже спустя пару лет, в начале апреля 1997 года, родители решили снарядить меня в поездку в «лосиную рощу». Именно так буквально переводится название города, находящегося в Округе Сакраменто штата Калифорния, где меня с распростёртыми объятиями ждала добродушная, среднего достатка, баптистская семья эмигрантов из Канады. Глава семейства, приятный на вид, бородатый мужчина по имени Пэт Мартин, трудился в каком-то растительном питомнике; его супруга Мэри подрабатывала бухгалтером в церкви First Baptist Church of Elk Grove. А их сын Дэвид был обычным одиннадцатилетним школьником. Помню, он ходил в музыкальный кружок, где учился играть на саксофоне и, также как мои американские братья Райан и Ричард Остины, участвовал в скаутском движении, был так называемым бойскаутом. Ввиду того, что он учился в школе Elitha Donner Elementary, туда же определили и меня. До школы мы добирались по придорожному тротуару неспешным шагом всего за пять минут. Учёба же в этой школе практически не отличалась от учёбы в христианской школе во Флориде. Хотя программа по математике, например, была гораздо проще, чем в моей московской школе, и поэтому я, закоренелый двоечник по этому предмету, мгновенно стал твёрдым хорошистом. Кроме того здание самой школы имело несколько корпусов, а во дворе находилось около шести стандартных баскетбольных площадок, которые мгновенно заполнялись ребятнёй во время перерывов между уроками. Да и состав учащихся там был куда более многоцветный и разнонациональный. Правда, приняли меня в этой школе как-то не особенно дружественно, и по первости я даже был вынужден вступить в конфронтацию с некоторыми мексиканскими задирами из старших классов. Но, как я уже писал ранее, из-за того, что в Америке, наравне с отлаженным и порой действительно необходимым юридическим механизмом защиты прав граждан, процветает доносительство в самом гнусном его виде, то до конца выяснить по-мальчишески, кто из нас прав, а кто виноват, у меня с ними никак не выходило. Каждый раз, когда кто-нибудь из них меня нарочно толкал плечом или исподтишка бросал в меня баскетбольный мяч со словами: «It's not me, swear to God!» — я не мешкая, награждал наглеца хорошей зуботычиной, добавляя при этом пару крепких английских словечек. Он же с выпученными от удивления глазами, обескураженный тем, что я не намерен терпеть его невежливость, в ответ на мой прямой джеб с приседом, сломя голову, бежал извещать учительницу о том, что я уязвил его человеческое достоинство. Удивительного нрава люди!.. Но что самое поразительное — после этого старшие не пытались выяснить, кто виноват и что произошло, а сразу проводили нравоучительную беседу. Причём, не с нами обоими, а только со мной. Вся эта беседа, разумеется, сводилась к увещеваниям и призыву не драться. Со временем я, конечно, уяснил суть этой «игры»: тот, кто наябедничал первым, тот и прав. Принять эти правила означало прослыть доносчиком, пусть только и в своих собственных глазах. Но пойти на сделку с совестью я не мог, не так был воспитан. Однако решил, что немного хитрости не помешает, и сам начал задирать своих обидчиков. Они такой реакции не ожидали и очень скоро начали обходить меня стороной, оставив глупую затею беспричинно ко мне цепляться. Наверное, подумали: «Дикарь какой-то! Ну его к чёрту!» и решили больше не приставать. А мне только этого и надо: больше времени на учёбу и забавы, которых, увы, было не так много, как во Флориде.

Тем не менее, прожив в пригороде столицы Калифорнии всего около месяца, я сумел побывать и в самом большом в мире железнодорожном музее «California State Railroad», известном своей превосходной экспозицией поездов как XIX века, так и более современных, и в местном зоопарке «Sacramento Zoo», который ведёт свою историю с 20-х годов прошлого столетия. И, конечно, я не мог не поплавать в Тихом океане и не посетить калифорнийский Disneyland, который, на мой взгляд, значительно уступал в то время флоридскому городу развлечений. Для этого меня и нескольких моих одноклассников, с которыми я прилетел из России, специально повезли в город Анайхам, находившийся почти в семистах километрах от Сакраменто. Но всё это было уже как-то не так, без какого-то детского задора что ли. Возможно, я за два года повзрослел. А, может быть, Калифорния и в самом деле была менее привлекательным штатом. Удивительно другое — моей жизнью в Сакраменто искренне интересовалась моя американская семья из Флориды, что, по правде говоря, не давало мне унывать. Остины звонили Мартинам, справлялись обо мне и рассказывали о своей жизни. Мне это было очень приятно и, наверное, необходимо. Слыша по телефону голос Аланы, общаясь с Райаном, я оживал. Недаром считается, что первое впечатление самое яркое.

В конце мая я вернулся домой в Россию. Но как же сильно я удивился, узнав от родителей, что уже в первых числах июня к нам в гости из Орландо прилетят Остины. Вот это новость! По такому случаю моими родителями был устроен поистине грандиозный праздник. К тому же жители Орландо прибыли вместе со своими друзьями — семьёй из четырёх человек, в которой жил когда-то один из моих товарищей по парте. Гостей было решено по традиции встретить хлебом-солью и закатить роскошный званный обед в домашней обстановке, а посещение столичных достопримечательностей и походы в рестораны отложить на будущее. Тем более что на ближайшие дни был запланирован дружеский вояж в Санкт-Петербург. К домашнему столу моя маменька испекла несколько сдобных пирогов с лесными грибами, потрудилась налепить пару сотен вкусных домашних пельменей. И, конечно же, соорудила свой фирменный торт в виде русской избы с шоколадными окошками и трубой из заварного теста, установленной на крыше, обсыпанной корицей и молотым индонезийским кофе. Изначально, правда, были мысли сконструировать торт, похожий на лютеранскую кирху, но в процессе готовки от этой идеи мать решила отказаться — неизвестно, как такое воспримут заморские христиане. В результате получилась целая диорама, уменьшенная копия настоящего деревенского заснеженного двора. Одним словом — произведение искусства, роскошному виду и нежнейшему вкусу которого вполне могли бы позавидовать какие-нибудь венские кондитеры XVIII века или мастера из Фонтенебло времён Людовика XIV. В общем, столы ломились от разнообразия праздничных угощений. А уж сколько килограммов белужьей и осетровой икры было куплено к торжеству даже представить сложно. Признаться, такое количество икры я до этого никогда не ел. Её можно было уплетать за обе щеки столовыми ложками, не беспокоясь о том, что кому-то может не хватить. Кроме того, маменька начинила ей целую гору испечённых блинов. Но каково же было моё удивление, когда я увидел, как мои американские братья, не понявшие прелести изысканного вкуса русской закуски, с восторгом наворачивают блины, а икру оставляют на тарелках. «Вот болваны заграничные!» — подумал я. Сказать по правде, ничего более нелепого я тогда не мог себе и вообразить. Но ничего не поделаешь, другой менталитет, другие предпочтения в еде. Однако эта смешная история позднее нашла своё логическое завершение, как и положено, в славном городе «роскоши и шума, суеты, молвы, балов». Погуляв пару дней по Москве, сводив американцев в Большой театр на знаменитый балет А. К. Глазунова «Раймонда» и показав основные памятные места нашей великой столицы, мы в составе четырёх семей: моей, моего одноклассника и двух американских, как и планировали, отправились в Санкт-Петербург. Заняв больше половины спального вагона 1-го класса в поезде «Красная стрела», мы шумели и весело общались, чем, думаю, причинили немало хлопот проводникам, которые, однако, были весьма услужливы и обходительны. Только глубокой ночью наши голоса стихли и, засыпая под монотонный стук колёс разогнавшегося поезда, каждый из нас смог насладиться всей полнотой путевой обыденности. А уже ранним утром мы сошли на перрон Московского вокзала. На посещение исторических мест «северной столицы» было отведено около недели. И вот в один из дней, гуляя по красавицу Петербургу, мы решили зайти пообедать в известную трапезную, где в то время нередко столовались первые лица государства. В меню этого заведения мои американские друзья случайно и увидели цену чёрной икры. Стоимость блюда, состоявшего из двух-трёх невзрачных блинчиков и 25-ти граммов икры, мягко говоря, их смутила. Однако именно эта случайность прагматичным иностранцам открыла глаза на одну из важнейших особенностей русского характера, и они увидели в недюжинном славянском хлебосольстве и широком гостеприимстве моей семьи простую христианскую добродетель. Не зря ведь у нас говорят: «Гостю щей не жалей»! Разумеется, нельзя сказать, что Остины поняли особенности русской души. Однако наша страна, пусть и не в лучшие её годы, для них стала по-настоящему большим открытием. Многим они были приятно поражены, что-то, увы, не поняли, а кое-что, конечно, вызвало у них разочарование. В любом случае отрадно сознавать, что моя американская семья смогла увидеть Россию, оценить мощь и величие её истории и ощутить тот самый русский размах, о котором многие иностранцы, распропагандированные своими средствами массовой информации, слышали только как о неблагоприятном феномене.

Перед отъездом Остинов в Америку мы, как и полагается, обменялись друг с другом подарками. Мальчишки на память получили от моих родителей красивые жилетные часы с выгравированным на них русским узорочьем, а Стэн и Алана — различные сувениры: компакт-пластинки с нашим традиционным фольклором, какую-то «скатерть-самобранку» ручной работы и то ли какое-то изделие из финифти, то ли ларец, расписанный палехскими или холуйскими художниками. Множество всяких приятных и полезных безделиц в ответ получила и моя семья. Помню роскошный английский плед для пикника, похожий на гобелен, и сверхпрочный нож для выделки кожи. Но более всего мне запомнилась ёлочная игрушка из слоновой кости, представлявшая собой идеально отполированный тонкий срез слоновьего бивня, в котором искусно вырезан рождественский натюрморт; эдакое костяное кружево, почти произведение искусства. Кажется, и до сих пор родители продолжают использовать эту игрушку в качестве украшения своего новогоднего дерева, памятуя о людях, с радостью принявших в свою семью совершенно незнакомого им русского мальчика. Можно сказать, что взаимопроникновение двух разных культур, по крайней мере, для наших семей точно произошло. Хорошо это или плохо — не мне судить. Но, несмотря на вечные разногласия между нашими странами, лично я всегда буду невольно замечать в английском названии моей страны короткую аббревиатуру USA.


С. Бухтияров-Орловский
руку приложил