Рождественский банкет

- А на Рождество мы зарежем Борьку, — Валя облизнула обветренные губы. — Вон какой кабаняра вымахал. Закатим пир, да такой, что всё село еще долго будет гудеть. Позовём дядю Вову. Петровых пригласим, надо с ними уже помириться, а то как-то не по-соседски. Марью Кузьминичну не забыть бы. Да, Макарыча тоже позовём, ему помирать уж скоро. Любку покличем с её хахалем городским, Витькой что ли или как его там… А ты чего это развздыхался тут?

- Да жаль Бориса. Привык я к нему. — Степан вытер рукавом предательски выглянувшую из уголка глаза каплю.

- Жалко ему. Привык он. Это ж свинья, её для того и выводили, чтоб резать по праздникам.

- Эх, Валюша. Я же его с поросячьих лет помню. Борька — мой молчаливый друг юности. Он был в-о-о-т такой мелкий, меньше нашего Петьки, когда тот родился. Гляди ж ты, какой кабанище вырос! Это я про Бориса, если что, — Степан попытался улыбнуться, но получился оскал.

Степану было тяжело сдерживать рыдания в присутствии жены. Она у него — железобетон, а не баба: крепкая и холодная. Даже на похоронах родителей не всплакнула. Обрадовалась, что хата ей наконец-то достанется. Чего уж ей переживать из-за какого-то там хряка.

Боялся Степан жёнушку, не перечил ей никогда. Как Валя скажет — так и будет. А он — тюфяк, не способный сказать «нет».

По правде говоря, не любил Вальку, он другую любил, но та была безнадёжно замужем. Женился от тоски, потом уж и привык, а вскоре сынишка родился. Думал: тут вот счастье его и настигнет. Не настигло.

Была ещё одна беда: Валька пила горькую. Не часто, но страшно. Женский алкоголизм — штука жуткая. Пьяная Валя становилась чудовищем, однажды швырнула в голову мужу утюг, тот просвистел в сантиметре от головы, оставив царапину на виске. Степан прятался в сарае, пока ураган «Валентина» не утихнет и не уляжется спать.

Мучился, страдал, но уйти не решился, пожалел: кому такая нужна? Она ведь, в общем-то, неплохая, когда не пьёт. Мать прекрасная, о Петьке печётся. Да только тяжко ему с ней было, томился с нелюбимой. Лишь сын и кабанчик были его отрадой.

Свин был единственным Степановым товарищем — больше друзей у него не было. Он с детства был не шибко общительным, предпочитая обществу сверстников компанию с живностью.

Борька был как собачонка: радостно похрюкивая, повиливая смешной загогулинкой-хвостиком, бежал навстречу двуногому приятелю. Любил, когда Степан чесал ему за ушками, гладил спинку и брюшко.

Свинья была для Степана вроде психотерапевта: выговорился, отвёл душу — вот уж и отлегло. Сельские мужики обычно лечатся у бутылкопевта, но Степан на дух не выносил запах спиртного. Хватало одной пьющей в семье.

Знал, что этот день когда-то настанет, но почему-то надеялся, что до него ещё далеко. И вот теперь жена вынесла смертный приговор его другу.

Валя требовала, чтобы Степан хорошенько откормил Борю. Он плакал и кормил. Прощался, говорил ласковые слова, а тот смотрел, будто всё понимал. Наверное, животные чувствуют свою близкую смерть, улавливают какие-то вибрации, особые запахи в воздухе. Борька ел мало, будто это как-то могло отменить приговор. 

Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Казнь была назначена на завтра. Весь канун этого дня Степан ходил чернее самой чёрной ночи, слёз уже не скрывал. Пуще прежнего обнимал Борьку. Пытался успокоить себя: «Это всего лишь свинья». Да где там — это не просто кабан, это практически член семьи.

Вечером Валя пошла к соседке, вернулась мертвецки пьяная. Чтоб не попадаться под горячую руку пьяной фурии, Степан, как всегда, спрятался в сарае. Валентина погремела посудой, поругала всё и всех да завалилась спать. Храпела так, что птицы, заслышав Валин рёв, в полёте шарахались.

Уснул Степан беспокойным, тяжёлым сном. Грезилось, будто он раб, прикованный цепями к стене. И вот к нему пришёл спаситель — Борька, только в получеловеческом обличье: морда и туловище свиньи, а руки и ноги человеческие. Снял он оковы и молвил: «Ступай, ты теперь свободен».

Проснулся Степан как никогда поздно. Долго не решался зайти в дом, боялся Валиного похмельного озверения. Всё же вошёл. Дверь была почему-то открыта нараспашку. Храпа не слышно.

Степан вошёл в спальню и обомлел. Борька лежал на коврике перед кроватью и доедал…руку его жены. Его уже мёртвой жены, лежащей на насквозь пропитанной кровью простыне.

-Теперь я свободен…