Глава 3 Несчастная профессия

Повесть.                Несчастная профессия.

Глава 3.
   

                Какая твоя совесть?

Так случилось, что в издательстве «Буква Статейнова» целенаправленно вышло уже десять книг о Викторе Петровиче Астафьеве.  В том числе, два фотоальбома о нём, один - о его супруге Марии Семёновне, подарочная книга «Виктор Астафьев. Фотолетопись» и  шесть  сборника воспоминаний о нём современников.

Причем,  одна из них -- это публицистическое произведение кандидата филологических наук Татьяны Васильевой из Лесосибирска.  Мы с ней плохо знакомы. Помню только её ослепительную улыбку, дело было в 2012-2013 годах, и постоянную тревогу в глазах, что не удастся найти деньги на книгу.  Но именно эту свою работу, как я понимаю, зачин  к кандидатской диссертации, а может и саму кандидатскую, она почему-то решила  издавать у нас.  Работа мне очень понравилась.  Она в ней говорит вот что:

--  Если в Европе художественная литература сегодня во многом выполняет функции развлекательные,  скрашивания досуга, то в России хорошая литература -- это явление особое, народное достояние, народный глас.
 
Наши писатели проповедуют философию русского общежительства. Ещё  знаменитого Баяна, автора «Слова о полку Игореве», называли вещим. Значит, оценили его труды, как промыслительные, пророческие.  Писатель в России --  человек, наделенный  свыше особым даром понимания  мира,  по-своему чувствующий жизнь.  В большой  мере, Провидец. Особенно Шолохов,  Есенин, Проханов.  Такие люди пишут правду  жизни. Прежде всего, свою, а потом уже  -- нашу.

Это ответственно, а порой и стыдно, потому  как  от создателем созданного никуда не деться. Однако, по-другому никто не умеет писать и не будет. Все книги Виктора Петровича --   один большой его рассказ о себе, с наполовину выдуманными событиями.

На западе  тоже рождаются  литераторы, подобные нашим. Но им моментально отсекают башку и в «люди» не выпускают. Потому там так много на книжных полках никому ненужного ширпотреба, писанного для дебилов.  Зачем истинным руководителям Запада умные люди.  Человека заставляют  брать и потреблять серятину, чтобы и он сам стал серым, а ещё лучше почёрнел. Западная литература похожа на торгующую своим телом девку.  Она сама всё переводит в деньги и других учит любить только  деньги. Зарабатывать их любой ценой:  телом, руками, ногами, мозгами.  Вспомните, что известная в мире сука Моника Левински, тоже сгоношила  для белого  света книгу. Главная её заповедь -- только любить деньги. Чему и кого она может учить? Молодых девок разврату? За деньги, конечно.

Вот почему бог не рискует и не даёт Западу столько талантов, как Руси. Их всё равно В Европе, Америке вымоют и высушат, да и разместят на полочки сатанизма для всеобщего потребления. Что можно с такой полки, говоря по-русски, самой "верхней", сказать ближнему важное, сокровенное, куда его послать... за счастьем?

С начала двадцатого века и поныне, все особо талантливые прозаики и поэты рождаются только в России, Белоруссии и на Украине.  Хотя и у нас немало писателей и поэтов с Западным душком. И  даже  с причёсками западными и в штанах западных из тюли, а то и совсем без штанов. Но, в конечном итоге, шуму от них много, а хороших книг-то  нет. Кто их напишет?  Не  цвет они  настоящей  литературы и не её  солнышко. Так, сидели рядом с писателями на литературных съездах... Коротич, Черниченко,  Воскресенский, Евтушенко.

В годы моей учёбы в университете, Евтушенко газетами и журналами был поднят  на недоступные для простых смертных высоты. Потом тихо и незаметно шлёпнулся оттуда.  Стал просто  Евгений Евтушенко. Правда, говорят, что ещё в начале двадцатого года прошлого века, сразу после революции, была разработана большевиками специальная программа надувания пустышек  и превращения в писателей и поэтов. Один Демьян Бедный чего стоит (потом Евтушенко, Воскресенский, Рождественский). Однодневки -- они, и Евтушенко, и Бедный, в России их уже забыли.

Однако Проханов в статье о Евгении Александровиче писал, что несмотря  ни на что он будет всё-таки в раю. Но тем, кто пока ещё ходит на земле, этого не видно.  Да и не за что его, вроде бы, в рай-то. Умер он в Америке, но завещал похоронить его в России, на кладбище в подмосковном Переделкине, рядом с могилой Бориса Пастернака. Так и было сделано, много грехов ему за это простится. Впрочем, я-то зачем прошу у Бога ему вечной памяти? Может быть, потому что и он, и я -- литераторы и не нам друг друга судить слишком строго?

Днём с огнём  сегодня не найти на расхристанном Западе, где в пример ставят Монику Левински  и Билла Клинтона, с супружницей его,  -- Шукшина, Распутина, Вампилова. Рубцова.  А раскоряки эти типа Гёте, Гейне, О. Генри,  наши "созерцатели" Герцен, Огарёв, Новиков Прибой, Успенские --  простодыры с сомнительным талантом, вот подобным им на Западе писателей миллион.  Ни  события, ни слово особого в их книгах нет и не будет. Одни призывы  растереть в пух  национальные элиты. Что они в начале сделали  на Западе, а потом уже и в России. 

Уж как Герцен Россию не лягал, а россияне ему до сих пор хлопают, в том числе Виктор Петрович. И всё от незнания Астафьевым его творчества, биографии этого проходимца, книг его.

Что остаётся идеологам западного пустословия?  Хитростью затаскивать наши таланты  в свои сети. Перековывать их.  Масонство, например, в том преуспевает. Я думаю, Астафьев и Василь Быков были в сфере их интересов. Знаменитый ПЕН-клуб литераторов для этого и придуман. А ещё используется откровенный подкуп, пусть и рафинированный, но что это меняет?

Например, такая премия, как Нобелевская, только для этого и существует.  Мы уже не первый раз вспоминаем о ней в этой книге. В России Нобелевскую премию сегодня получают только те, кто открыто мочится на свою страну: Горбачёв, беларуска Алексиевич, Солженицын. Виктор Петрович тоже ярился на её получение. Оттого и клеймил он нас всех фашистами.

Шолоховы больше никогда её не получат. Причем,  в большинстве своем  российский писатель  и читатель хорошо понимают, что такое настоящая русская литература и роль Виктора Петровича в ней.    И поэтому с чистым сердцем Виктора Петровича мы заслуженно хвалим и также заслуженно критикуем.

Теперь в этом  же ряду  у нашего издательства и девятая, десятая  книги, вроде как юбилейные.  Обе вышли под рубрикой «К столетию  В.П. Астафьева».
Цифры: один, три, шесть, девять -- были священными на Руси. Да и у всех славян в древности.  Это тёмные силы нас от них отвернули. Объявили эти цифры дьявольскими в мещанском обиходе.  Вернуть нужно нам сегодня ведические знания наших предков

   Наше издательство выпустило в свет уже десять книг о Викторе Петровиче. То, что вы сейчас  читаете -- одиннадцатая книга.  А последний наш сборник воспоминаний к его 95-летию, что прошло в 2019 году, назывался «Какая твоя совесть». Потом появились ещё две прекрасные книги: Галины Черновой  «Мой Астафьев» и Евгении Бреус  «Школьный музей -- путь к В. П. Астафьеву». Несмотря на простые и несколько неуклюжие названия -- книги, достойные Астафьева и  в его истории останутся. Особенно Евгении Бреус.
Я бы отметил  книгу  Евгении Валерьевны. Во-первых,  сама она -- энергичный и неравнодушный человек. У нас много и учителей, и директоров школ, которые считают: идёт жизнь и пусть идёт. Зачем мне лишние хлопоты. Наскребёшь ещё чего-нибудь себе на шею. 
А вот благодаря  энергичности  Евгении Бреус и с её характером абсолютного  неумения жить в тиши и покое, в Железногорске и был создан музей памяти В. П. Астафьева, где хранится около 600 экспонатов.  Некоторые из них настолько редкие, что имеются  только  в этом музее. В предисловии к своей книги она пишет:
-- Наш музей -- живой организм, вокруг которого идёт вся творческая, литературная, краеведческая, воспитательная жизнь, не только в самой гимназии, но и в городе, крае.
А кто горит-то  всё время этой работой?  Евгения Валерьевна! Она выпустила в свет замечательную книгу, всем рекомендую её приобрести. 
Теперь вот мы в издательстве  морокуем  организовать несколько новых  книг к столетию Виктора Петровича. Две книги, о которых только что вам поведал, увидели свет под рубрикой «К столетию В. П. Астафьева». Продолжить выпуск планируем уже сегодня и до самого юбилея Виктора Петровича.  А там уже, как Бог даст.
Радоваться мне, как издателю или печалиться, ещё не решил. И вряд ли когда-либо определюсь. Книги-то ведь все разошлись, это хорошо.  Но я не гнушался ставить в них совсем разные размышления о нашем гении. Иногда резковатые, как, например, рассказ Анатолия Байбородина из Иркутска об Астафьеве. Или воспоминания Анатолия Буйлова.  Они   написали несколько воспоминаний в других наших книгах о Викторе Петровиче. Да и мои рассказы об Астафьеве, как выяснилось,  почти с их  думок, звучат нота в ноту.  Хотя у каждого из нас своё видение Мастера. С современниками я могу и поспорить: так или не так делал. А что скажет история уже без нас?

При подготовке этой книги я внимательно перечитал вышедшую в нашем издательстве в 2011 году книгу «Уроки Астафьева». Там два или три интервью Виктора Петровича: в Канске и Зеленогорске. Он хвалит знаменитую ненавистницу  России  Светлану Алексиевич. Как вскрылось позже, она была и есть гражданка США. Как она ненавидела Россию, как только не пыталась измазать её всякими пакостными словами. И в Отечественной войне мы -- сволочи, а на  афганской наши солдаты -- полные  дураки. А Виктор Петрович её на божничку. 
Матери погибших в Афганистане наших ребятишек убить эту Алексиевич хотели.  Почитайте Интернет, там много чего «хорошо» найдёте о ней. Всё время ссылки  идут: коллективный Запад её приветствует. Дескать,  этой женщине даже дали Нобелевскую премию. А  Нобелевские премии кому попало не дают. Теперь, конечно, как не согласиться.  Бездушной бабе и самому серому писателю одновременно, дали высшую премию. Раздолбаев самых настоящих  -- это сегодня премия.
Мы сколько угодно можем у себя рассуждать, как сильно за последние годы Нобелевский комитет себя дискредитировал. Там плевали на нас, это чисто политическая премия.  Напакостил, помочился прямо на имя России -- вот тебе Нобелевская. Однако же надо признать, что вчера, сегодня и завтра для россиян, иранцев, северных корейцев, индейцев Америки, премия давно уже  не является  престижной в мировом масштабе. Нобелевская премия -- форма финансовой поддержки тех, что сатанизм в мире сеют. Вот и вся цель разогрева в массах престижа Нобелевской.  Только не знаю, сам Нобель -- сатанист, или продолжатели дела его сатанистами стали. По крайней мере, изобретатель динамита однажды ужаснулся делу своему и часть своего капитала направил на поощрение науки и гуманистических идеалов, но как сегодня соблюдаются его заветы?
   
Сейчас это не просто награда, которую «коллективный Запад» вручает конкретным людям или организациям за их заслуги в сталкивании между собой народов мира, в уничтожении истинной духовности. Бог с ней, с этой Алексиевич. 
Особая  награда, которую вручают тем, кто чутко улавливает и строго выполняет западные идеологические установки. "Нобелевка" моментально превращает своего лауреата в крупнейшего общественного деятеля, а порой и в деятеля политического. Особенно это касается  премии за достижения в области литературы, потому что премию мира часто вручают организациям или действующим политическим лидерам.

Можно сказать, Нобелевская премия -- мощнейший инструмент по созданию западных агентов влияния в тех или иных регионах. Поскольку награда является ежегодной, то претендуют на неё десятки людей. Комитету есть из кого выбрать: люди без стыда и совести в очередь за ней стоят, дескать, вон сколько мы сделали для разврата  и бездуховности в мире.  Непредсказуемый в своих высказываниях человек всегда её получит.

Комитет закроет глаза на его бесталанность. Я читал книги  и статьи Светланы и могу  сам судить об её полной литературной немощи. Холодна она к слову и слово у неё чёрное.  Она плюет на всех и ядовитой своей слюною весь мир гадит.  Не врач, потому не могу сказать, что делает с её умом возраст. Но  в здравом уме человек таких пакостей  о России и россиянах, как каркает она,  не  родит.
Ошибался  Астафьев, во многом ошибался, многой правды не знал.  Он был грамотным  человеком. Не только писателем, но и  философом. Хороший писатель всегда философ. Вспомним хотя бы Шолохова.  Но историю Астафьев знал плохо. Хоть и ругал коммунистических идеологов, крестил их нецензурными  словами. но говорил о России по их лекалам.
   Геннадий Волобуев, известный кркасноярский писатель,  в своих раздумьях об Астафьеве  вспоминает с недоброй стороны писателя Михаила Тарковского, который  решил, что нужно строить в первую очередь храмы, а не школы и больницы. Тарковский сейчас у нас в крае -- редактор журнала «Енисей», мы раньше альманахом его звали.  Наскоком редактирует, набегом, ибо живёт где-то в Туруханском районе.  Но это не главная беда. Теперь телефоны сотовые, Интернет, всё можно дома прочитать. Но его журнал серый. Не любит такой «Енисей» красноярский читатель. Какие бы золотые интервью о себе хорошем Тарковский  не давал. Не редактор он,  никогда не будет им, простой смертный в литературе. Что помощники его наскребут в журнал, то он и подписывает.
   Так вот, храмы на Руси были всегда. Примерно сорок тысяч лет -- ведические, а две тысячи лет подряд --  христианские. Правда, последние изыскания о неодертальцах подтверждают, что уже двести тысяч лет назад они хорошо понимали, что такое культура, обычаи, Вера и Бог. И в их пещерах строились своеобразные храмы. Скромны были эти катакомбные церкви, но не в них ли обитала истина божественная?
    В нынешних соборах и храмах  везде роскошь и богатство. Нас убеждают, что золотые купола и кресты на них тоже золотые для того, чтобы  очистить русскую душу, в рай её готовят. Но Бог на небе -- один, как бы  мы его не называли, золотом в храм его не заманить. А христианство выдумано специально, чтобы сделать человека рабом. Рабом Бога, рабом власти, рабом богатых. Богу это не нужно, а вот богатым рабы нужны всегда.  Очень нужны. Сегодня самые богатые и составляют мировое правительство. Значит, не как дорожку к богу, а для себя они христианство выдумывали.
   Почитайте призывы отцов христианства:  вся власть от Бога. Ударили по левой щеке, подставь правую. И так далее. Тарковский, конечно,  понимает  о чём на самом деле идёт речь, но к  истине шага не сделал.   Мы тоже думаем в своей Татьяновке храм поставить. Но сейчас считаем, что нужно сначала начальную школу деревне вернуть. На автобусах возить детей  в другое село  не дело.
В 2011 году я как-то не особо видел странные передержки высказываний Виктора Петровича в интервью, которые нам прислали  их авторы, и мы  их в книге «Уроки Астафьева» опубликовали. А сейчас внимательней  прочитал -- страшно стало.  Господи, куда нас Виктор Петрович звал?  Горбачёва славить, который сознательно развалил Советский Союз. Продал его. Ельцина, дескать,  взял на свою грудь президентский хомут власти, чтобы тащить Россию вперёд. Опомниться бы Виктору Петровичу тогда, потому что Ельцин страну не тащил никуда, а растаскивал. Его дети нахапали себе столько, не хватит этой книги описать всего ими украденного. И он знал об этом, хорошо знал,  но говорил совсем другое. Вы, Виктор Петрович, и только вы, знаете, сколько в ваших книгах двойных понятий, а нам ещё нужно разобраться во всём.
  Всем своим читателям стараюсь законопатить в  память, что Виктор Петрович был разным, и мнения о нём всегда  противоречивы. Они двигают спорщиков к истине, но никогда не приближают к ней. Весь мир живёт только за счёт борьбы противоречий и ничего тут не изменишь. В разговоре о Викторе Петровиче одной кистью, одной краской не отделаешься. Вспомним его завещание: мне нечего вам сказать.  Виктор Петрович, что ещё вам нужно говорить нам, вашим современникам.  И плохого, и хорошего наслушались. Нам бы, мне-то точно, осилить то, что вы уже сказали. Всё-таки пятнадцать томов после себя оставили. А фактически написали намного больше. И выводы мне так и не удастся сделать, что вы писали для нас правдиво и светло, а что строго по инструкции, что выдал вам коллективный Запад, то, извините, не принимаем.
 Астафьев в пятнадцатитомник ставил только то, что считал лучшим. Красноярский  ПИК «Офсет» и печатал, и редактировал книги одновременно. Как говорил сам Астафьев, только четыре корректора работали.
  -- А ошибок, ошибок, – всплескивал он руками во время интервью  на встрече со студентами в Канске.
  Денег хватило, штат работал солидный. Работа эта заняла лет пять или шесть. «Буква» арендовала помещение в этом же здании, я общался с "офсетовцами", было время с ними поговорить. Особенно, с редакторами и корректорами. Девчата весёлые, боевые.  Сидят закинув ногу за ногу, дымят сигаретами. Кого высушило в будылину, кто -- за центнер весом. Но горбились за гранками, не считаясь со временем. Выпьем чаю, минут пять поговорим и сразу: извини, Толя, мне работать нужно.  Откуда ошибки? Может для красного слова так  сказал Виктор Петрович. Там же Галя Сысоева работала, вы её хорошо знали, одна из лучших корректоров России.  Она каждое слово в пятнадцатитомнике чистила до блеска.   
  Расшнуровал недавно свои записи  и вырезки, в которых Виктор Петрович отправлял куда подальше не согласных с ним ветеранов в отношении оценок наших командиров во  время войны. Тогда в Кремле учили и прикармливали только тех газетчиков и писателей, что ближе им по духу, а вот про тех, кто не любил пьяницу Ельцина, говорили красно-коричневые, а  кто поддерживал Советский Союз  -- совки. Этим же словом всех нас и Светлана Алексиевич пудрила. И другими нехорошими сравнениями, которыми её Сатана надоумливал.
  Всё, как в жизни. Выйду, бывало, к полю пшеничному. Они сейчас чистейшие. И вдруг метрах в десяти от края -- осотина. Эта осотина и есть Алексиевич на теле Руси. Кормится она за счёт гадостей на Россию, ей за это платят. Судя по всему хорошо. Нобелевская премия – не малые деньги.
   Как больно эти отсевки (никакие они -- не писатели, тем более Алексиевич) шпыняли  цвет нашей литературы.  Того же Ганичева, Бондарева, Карпова, Проханова,  Распутина. Но к ним ничего не приклеилось. Тот же Ганичев был и остался Ганичевым, не совком и не красно-коричневым.  Хотя Виктор Петрович о каком-то выдуманном русском фашизме тоже говорил.  Причем, довольно часто. Где  он его находил. 
  У нас на Руси почти все газеты и журналы принадлежат тем, что пишут только гадости про свою страну. Может, они про фашизм что-то увидели в судьбе подыхающих от голода и холода, без лекарств, старух? Что же делать нам, Виктор Петрович?
   Ведь никто не отступает от задачи оставить в нашей  стране всего пять миллионов русских. Сказали и делают, но вам как-то не удалось увидеть этот настоящий фашизм или, точнее, геноцид русского народа.  Вы его среди голодных старух искали. Среди детей без родителей, среди всех, оставшихся ещё в деревнях, тружеников?  Руки которых мельчат землю в Татьяновках, Ивановках, Рождественках, Успенках и Воскресенках? 
    Виктор Петрович защищал пьяницу президента, как махровый кремлёвец.  Матом крыл  бывших одноокопников, самые обидные сравнения подбирал, дескать, вот кто они на самом деле. Газеты Ельцина, естественно самые демократичные, все слова Виктора Петровича писали самым жирным шрифтом. Уверен, эта кампания была хитрым отвлечением народа  во время спора с Астафьевым -- от разворовывания страны. Одни воровали, как богач золото из пещеры разбойников, помните сказку про Али-Бабу? А мы сцепились с Виктором Петровичем в вусмерть. Представляю, как потешались над нашими спорами Ельцин, дочь его Татьяна, Черномырдин, Абрамович, Толик Чубайс... Тоже "великий человек".  Но ведь берегут его американцы, как зеницу ока, сохраняют ему жизнь. На случай. Может ещё им пригодится. Пригодится, всё к этому идёт.
  У нас же всё -- не как у добрых людей.  При Советском Союзе, во время своего правления, Брежнев  считался гением. Равновеликим с Небом. Отличный хозяйственник, бывший  военный руководитель и стратег в области спасения народа от фашизма.  Выше Сталина. Хотя в нём, действительно, было много хорошего. Но кончился Брежнев, и полилась на его имя  грязь.  Только сегодня, и то не намного, эти реки нечистот на Леонида Ильича  чуть-чуть помелели. Иногда хочется взять палку потолще и заорать: что же делаете!
  Но все очернители нашей истории при власти, хорошо охраняются, да и при деньгах, которые я в руках ни разу не держал. Что ты им сделаешь палкой, да в рваных сапогах, в рубашке, ещё при советской власти купленной, да  если ещё обитаешь в далекой от центра деревне  Татьяновке  Красноярского края. От неё, ой, как далеко до столицы.
  А если запрыгнуть хочешь в столицу, там покричать, высказать, кому хотелось бы, свою правду-матку, бесполезно копытить. Выехать туда мне не на что. Нищий я, хоть и издатель. Главное -- это  все заранее продумали наши правители.
  А в Татьяновке, хоть  сутки возле магазина кричи...  Вот тут я свободен. Потому как в гробу видали правители и Татьяновку, и мои думки о справедливости, и  правду народную.  Вместе  с храмом, который мы тут построить мечтаем, но  сначала  -- начальную школу. 
  Они бабки с Руси рубят.  Это из Москвы треск по всей России идёт. Правители Россию через колено рвут.  А мы, пустоголовые, только руками разводим: почему всё трещит, ломается? Не ломается,  ломают. Продают и продают народные предприятия. Семьдесят восемь тысяч заводов и фабрик за последнее время убили. А ещё при Ельцине тысячи тысяч? А мы хотим жить лучше! Они обещают. Однако, с самых сладких  обещаний не загуляешь, стопочка так и останется на столе пустой и  ни сухарика рядом. Может, и хорошо, голод заставит головы наши работать. 
  В подобных же воспоминаниях, в  книге « Какая твоя совесть?»,  Астафьев рисуется совсем, как  ангелочек с крылышками, вроде не о правдолюбе  Викторе Петровиче  рассказ читаешь, а стоишь перед  иконой образцового святого.  Это работы Светланы Ермолаевой, Татьяны Константиновой, Юрия Жбанова из Москвы, Владимира Швакова из  Красноярска. Но каждый по-своему видит Астафьева, поэтому мы разные мнения о нем публикуем. Односторонность тут невозможна. Как они написали, так и опубликовали, каждый имеет право на свое мнение.
  Особенно хорош Юрий Жбанов.  Он хоть и москвич, но в юности часто бывал в селе Слизнево, что почти рядом с  Овсянкой.  Именно здесь у него и состоялись встречи с Виктором Петровичем, когда Жбанов был уже довольно пожилым человеком. Запоминающиеся встречи!  Во всяком случае, я так сужу, после прочтения работы Юрия Яковлевича. Молодец. Это он спросил у Астафьева: Виктор Петрович, как же жить дальше? Имея ввиду всех нас, россиян.
-- По совести. Какая у тебя совесть, так и живи, ответил Мастер.
 Потому и  название книги той родилось из того самого ответа Астафьева на вопрос Жбанова. По- моему, не ошиблись.  В общем, известных имён в книге много, слов разных о Викторе Петровиче --  высокие горы. А вот схожести в выводах между авторами, как между летом и зимой. Или, как обычно говорят: между небом и землёй.
   Самое же хорошее и для меня приятное, что никто из авторов ни разу не кольнул  шильцем в гений Виктора Петровича. Это звезда, которая долго-долго будет светить над Россией, и одновременно  всему миру путь указывать. И нам, его современникам,  приятно, что мы когда-то жили и работали рядом с ним. Мы все  теперь несём большую ответственность перед историей за каждое слово, сказанное о нём. Ведь мы его знали и видели, а что другие напишут, не знавшие Виктора Петровича, не слышавшие его чудесного голоса, не здоровавшиеся с ним за руку, как мы, ни отсчитывающие минуты до встречи с ним?  У них совсем другая поленница воспоминаний.  Она сложена из того, что когда-то читали.  Нам она никогда не будет понятной, мы правду знали, не они. Мы его любили. Прославляли. Плакали в залах на встречах с ним. 
 -- Я родился при свете лампы в деревенской бане. Об этом мне рассказывала бабушка, --  именно так  Астафьев начал биографию своего героя Миши Ерофеева из повести «Звездопад». Это Астафьев писал о себе.
Действительно, Виктор Петрович  родился в бане, при свете керосиновой лампы, других источников света тогда и не было. Родился в ночь на 2 мая 1924 года. В Овсянке, поди, и фельдшера-то не  ведали, о какой акушерке речь. Кстати, я почти на тридцать лет моложе Виктора Петровича, но нас, статенят, тоже рожали дома, всех первых четверых. Лишь два последних уже в роддоме появились. А мы всё  также при керосиновой лампе, в бане, чтобы дома грязи не наделать. Командовала родами во всей Татьяновке бабка Князиха. Она всех моих ровесников первыми на руки брала.
Замотавши дитё в пелёнки из старых простыней, молодая мама тут же шла за водой, натаскивала её полный чан, топила баню, мылась сама и мыла баню. Наводила там идеальный порядок, чем всегда отличались русские  женщины. Ребёнка купали только дня через три, четыре, когда пупок подживёт. Случалось, и через неделю.
 Виктор Петрович с детства хватил мурцовки. Спаси и сохрани ещё кого-нибудь повторить его судьбу. В июле 1931 года в Енисее утонула мать маленького Вити -- Лидия Ильинична Астафьева, в девичестве Потылицына. Всё его детство:  поиски «замены» утраченной матери и дома. Они бесконечны, через детскую душевную боль  и слёзы, но безрезультатны. Хоть под кровать загляни, под стол, на печку,  нет мамы. Говорят, первое время  после смерти  матери, подолгу стоял маленький Витя на деревенской улице, глядел на дорогу в сторону горизонта, за который эта дорога забегала. Ждал что-то, закусив губёнки и со слёзками на глазах. Сколько ему так плакать приходилось! Не судьба, судьбинушка.
Хоть сутками  умывайся слезой, земля обратно оборота не сделает. Это исключено. Вот почему нельзя заглянуть ни в прошлое, ни в будущее. Возможны только предположения, а они от правды  за сто верст. 
 Жил мальчик у бабушки и дедушки по линии матери, потом  в молодой семье беспокойного, больного зудом вечных переездов и поиском хорошей  жизни, папы. Лично мне трудно судить: действительно ли его  папа таким конченным был, или его Виктор Петрович  особым  литературным героем сделал. 
   Сначала  Витя нашёл тепло у бабушки Екатерины Петровны и дедушки Ильи Евграфовича Потылицыных. Пригрелся возле них, и так ему не хотелось из Овсянки уезжать, когда  папа пометелил в Игарку.  Но и его  с собой забрали. Он же папа! Главный кормилец и воспитатель своих детей.
  Судьба Виктора Петровича очень схожа с жизнью ещё одного нашего гения, но мало, очень мало написавшего, Анатолия  Буйлова. Только Буйлов  так и не разгоревшаяся звезда. Анатолий Ларионович тоже  в детдоме жил. И с отчимом по стране мотался, очень похожим на папу Виктора Петровича.
   Но Астафьев оказался более устойчивым в жизни. Надеялся только на свою голову и на крепость характера. Писал и писал. Ларионович же, после выхода двух книг, решил расслабиться. То дачей увлёкся, из которой так ничего хорошего и не получилось. Влюблялся без оглядки.  И руки до пера так и не доходили.
 Раздумья писателя о сиротство, по большому счёту,  поиск того, что ты сам не терял. Виктору  Петровичу всю жизнь «не верится, что мамы нет, и никогда не будет». Не верилось. Потому живой мамы,  Лидии Ильиничны, в его творчестве нет. Всюду она проходит  тенью, оговоркой, забивающей глаза слезами  воспоминаний. Астафьев не сделал ни одной попытки воскресить её образ. Мать осталась в его жизни  светлым огоньком, самою добротой, и он не стал перекрашивать образ мамы  житейскими подробностями.  Для него, да и для нас  сегодня, она  святая. Ибо через неё Богом был подарен миру гений. Потому как Бог этот был славянский, и имя ему Род.
  Люди добрые! Пойдёмте в храм и помолимся, затеплим свечечку  воину Виктору Петровичу, простим его,  и мы у него прощения попросим.  Мы всегда рядом с ним были. Спорили, подпрыгивали от отчаяния, но не отталкивали его. Не бросали камни в накопившуюся под старость лет его озлобленность. И сейчас не будем этого делать, просто помолимся, скажем Небу спасибо за гения и его родителям тоже, бабушке Екатерине.
  Да,  Пётр Павлович Астафьев, отец писателя, --  личность сложная, на ногу скорая. Виктор Петрович пишет о нем  с юмором:
-- Папа мой, деревенский красавчик, маленько гармонист, маленько охотник, маленько рыбак, маленько парикмахер и немаленько хвастун.
  Эти строки у Виктора  Петровича почему –то многие критики и читатели выделяют. Скитание и беспризорность при живом отце  подталкивали мальчика к размышлениям. Почему я один? Кто мне поможет? Как выжить?   Рождали эти вопросы душевная боль, слёзы, одиночество.  Три невыносимые ипостаси любого сироты. Сиротство уродует душу одинокого ребёнка навсегда.
  Кстати, мне в мараловодческом  совхозе в Саянском районе зоотехник рассказывал, что  марал, которому отрезают рога на лекарство, в социальном отношении в стаде деградирует навсегда. Лидером ему уже сроду не  быть. В принципе, он уже не самец, не производитель.  Что-то наподобие  женского и мужского в одном теле. Как в народе говорят двуснастный, а по-книжному -- гермафродит. Оказывается, возможностей изувечить  сознание животного  или человека много.  А итог всегда один… В том числе с душами детдомовцев. 
   Выстоять, стать людьми высокого полёта могут не многие. Виктор Петрович всё-таки сумел стать на лестницу духовности, по ней и пошёл вверх. Сиротство наших маленьких детей русских сродни обрезанию рогов у оленей. Но Виктор Петрович всё это перетёр тяжкой работой за столом. Не дал себе расслабиться. И выдал много-много книг. Анатолий Ларионович Буйлов  зажать раздёрганность своих желаний железной волей не сумел.  Каждому своё.  Но нам-то, читателям, до  слез жалко Ларионовича. Особенно мне, другу его. 
  О бабушке Екатерине Петровне  Астафьев  вспоминает с  благодарностью. В деревне называли её «генеральшей». Но именно она  учила Витю распознавать добро и зло. Хоть как-то противостоять злу, пусть и маленький он ещё был, бессильный, но уже думающий. Один ведь.
    Давайте вспомним его довольно продолжительную жизнь: он всегда один. Об одиночестве размышлял в своих работах часто и много. И приводил в пример всем нам хорошо известного писателя  Габриэля Гарсиа  Маркеса, который тоже писал  об одиночестве. Особенно это удалось ему в книге «Сто лет одиночества».
    Можно жить в окружении десятка родственников и чувствовать себя одиноким.  На самом деле, быть одиноким. К сожалению, мои  впечатления об этой книги Маркеса вмещаются в одно слово: «бред». Разочарование сильное. Как такое кружево железных стружек стало классикой, и что смогли увидеть и прочитать те, кто оставил восторженные отзывы о ней? И таких людей немало. Судя по знаменитости книги, таких читателей большинство! Не понимаю, что и как они читали. А может: что и как читал я.
     Если наш Виктор Петрович отнёс Маркеса к гениальным, мы, не читая этой книги, не должны ставить её в разряд гениальных. А если одолели  всю книгу «Сто лет одиночества», давайте сначала всё хорошо обдумаем.  Во время  чтения  у меня не раз возникала мысль, что кто-то подшутил и подсунул другой текст вместо знаменитейшей книги. Но нет, она это, она. Жаль. Одиночество там есть, а все остальное у порога сумасшествия. 
  «Осень Патриарха», есть и такой роман у Маркеса, только потоньше, можно почитать. И опять обожжёте себе душу.  На мой взгляд, геройсчтво за письменным столом Маркеса  не для русской души.
   Рядом с  Виктором Петровичем шла  прекрасная жена, дети, внуки. Но намаянная холодным детством душа навсегда осталась одинокой, раздражённой, кусающейся. На встрече с учащимися ПТУ в село Ирша Рыбинского района Виктор Петрович, когда ему подарили пряник в виде розового коня, неожиданно заплакал.  Пряник этот вернул его в детство, а там  только слёзы. Сидел он с этим конём в руках перед набитым залом, и было такое впечатление, во всяком случае у меня, что сейчас он не сдержится и заревёт навзрыд, а вместе с ним расплачемся и все мы. 
  Потому пряник этот, подаренный Астафьеву, никогда не уйдёт из моей души. Но Астафьев дал всего несколько минут  слабости, потом закостенел лицом и лишь едва заметно улыбался. В эти минуты он уже был не с ребятами, внутри зала, а ушёл  в марево своих воспоминания. Там жил. Там прятал от читателей свои слёзы, там блуждал без всяких путеводных ориентиров. Плакала и плакала его душа, это не спрячешь, и у большинства мужиков и баб, сидящих в зале, тоже на глазах были слёзы.
В 1934 году вернувшийся из заключения отец женился на  девушке из деревни Бирюса -- Таисии Черкасовой и забрал сына в новую семью. Учёбу в школе мальчику  пришлось притушить, так как Пётр Павлович устроился в сплавную контору и вместе с семьёй переехал на лесоучасток Сосновка, в верховья реки Маны. Там школы не случилось.
Пережив зиму, летом 1935 года, Астафьевы отправились за большими заработками на север.
   Там жил с семьёй дед Виктора Петровича по линии отца. К нему и отправился неугомонный папа писателя.  Осенью 1936 года  мальчик, не нужный отцу и мачехе, лишается крыши над головой,  средств к существованию, беспризорничает. Только в марте 1937 года Витя Астафьев попадает в Игарский детдом-интернат. А в сентябре снова идёт в пятый класс.
   -- Самостоятельную жизнь я начал сразу, безо всякой подготовки, -- напишет впоследствии Виктор Петрович.
   Зимой 1938 года, катаясь на лыжах, Витя сломал ногу в бедре и пролежал четыре месяца в гипсе. Отец с мачехой разыскали его, забрали в станок Карасино, где Пётр Павлович работал десятником на дровозаготовительном участке.
   Чем  все кончилось? В 1939 году Виктор снова оказался в детском доме и снова -- в третий раз -- в пятом классе. Тут взрослому в пору накладывать на себя руки, а Виктор Петрович  перенёс лихо в детстве. Не месяц мучился, не два, до семнадцатилетия. Это минимум девять лет. Если бы железо могло плакать, оно бы за это время проржавело в пух. Не нужно быть психологом, чтобы понять невыносимость  его детства.  Не могло всё это не отложиться на характере Виктора Петровича. Не отложиться в нём гневливостью, обидчивостью, излишней вспыльчивостью.
  Астафьев  всю чашу горечи человеческой выпил до дна. Директор детского дома Василий Иванович Соколов и учитель литературы Игнатий Дмитриевич Рождественский поощряют его увлечение чтением книг, прививают вкус к самостоятельному литературному творчеству. Хотя писатель и краевед Мария Мишечкина, она долгое время жила в Игарке, уверяет, что Соколов был просто учителем, а вот директором детского дома была женщина. Она руководила местной школой и детдомом сразу. Но Виктор Петрович её не вспоминает.
  Учитель школы-интерната Игнатий Дмитриевич Рождественский,  почти забытый теперь поэт,  в принципе он никогда излишне известным и не был,  часто заставлял ребят писать сочинения на вольные темы и однажды дал задание учащимся пятого класса рассказать о летних каникулах. 
   -- В то лето я месяц назад заблудился в заполярной тайге и смертельно испугался поначалу, а потом опомнился и держался у неизвестного озера по-таёжному умело и лишь на четвёртые сутки живой вышел к Енисею. Своё сочинение я назвал «Жив!», -- рассказывал и писал об этом случае Виктор Петрович.
  В книге «Затеси» в одном из рассказов-воспоминаний «Больше жизни» В. П. Астафьев пишет о И. Д. Рождественском:
  --  Мне в детстве повезло. Очень повезло. Литературе обучал меня странный и умный человек. Странный потому, что вёл он уроки с нарушением всех педагогических методик и инструкций. Начал он с того, что положил перед собою карманные часы и заставил нас читать вслух из «Хрестоматии».
  Важную роль в становлении будущего писателя, как личности, сыграл  учитель Василий Иванович Соколов:
  --  Человеку везучему (а я отношу себя к этому ряду людей) судьба может отвалить нечто совсем уж удивительное и из всего многолюдного и разнокалиберного живого мира возьмёт да и пошлёт на встречу не просто хорошего человека, но человека редкостного и прекрасного, -- писал Виктор Петрович Астафьев. -- И прекрасных людей я знавал немало. Первым человеком -- после мамы, бабушки и деда -- был Василий Иванович Соколов, директор или заведующий детдомом. Валериана Ивановича Репнина в повести «Кража» (1961-1965 гг.) я писал, имея в виду Василия Ивановича Соколова.
  О «везении» в детстве Виктора Петровича, вроде,  как и читать неудобно. Но сам он считает, что везло. Согласимся. Хороших людей, как те же Рождественский и Соколов, на этом свете больше. Не только папа с мачехой жили в Игарке, но и другие люди. Добрее, человечнее родителей. Где-то, кто-то, может, и посыпал ему на корочку хлеба щепотку сахара. Нужно читать его книги, там всё есть.
   В мае 1941 года Виктор окончил шестой класс, ему исполнилось 17 лет.  Взрослую  жизнь Виктор Астафьев начал в Игарке  коноводчиком на кирпичном заводе.
   Может, Виктор  Петрович и прижился бы в Игарке, но началась война Заработав денег на пароходный билет, Виктор выехал в августе из Игарки в Красноярск.
   22 июня 1941 года Виктор Астафьев встретил  в станке Курейка, где работал письмоводителем, конюхом и водовозом при сельсовете. В сентябре  он прибыл в Красноярск и устроился в Красноярскую железнодорожную школу -- ФЗО №1, которая спешно создавалась на станции Енисей.
  -- Группу и профессию в ФЗО я не выбирал -- они сами меня выбрали. -- писал Виктор Петрович. -- Всех поступивших в училище ребят и девчонок выстроили возле центрального барака и приказали подравняться. Строгое начальство в железнодорожных шинелях пристально нас оглядело, и тем парням, что крупнее да покрепче, велели сделать шаг вперёд, сомкнуться и слушать. 
  -- Будете учиться на составителей поездов, -- не то объявили, не то приказали нам, а слов о том, что идёт война и Родина ждёт, тоже не говорили, потому что и так всё было понятно
 В  июне 1942 года, окончив ФЗО и получив специальность,  Виктор Астафьев был направлен на работу на станцию Базаиха под Красноярском.
  -- Возле вокзала, у первого пути, брюхом в траве, стоял пассажирский вагон, разгороженный надвое деревянной переборкой. В одной из половин, в той, где была сложена печка, нас определили на жительство. К работе мы приступили с первого дня. Нас включили сцепщиками в составительские бригады, --  писал он.
    Виктор Астафьев проработал четыре месяца на станции Базаиха. И в октябре 1942 года добровольцем ушёл в армию. 17 сентября 1944 года в Польше, под городом Дукла, он получил тяжёлое ранение, третье по счёту, после которого почти восемь месяцев пролежал в госпиталях.
  В мае-октябре 1945 года Виктор Астафьев был комиссован и направлен в нестроевую часть. Победу встретил в городе Ровно. Работал на почтово-сортировочном пункте 1-го Украинского фронта (неподалёку от станции Жмеринка, в местечке Станиславчик Винницкой области). Там познакомился с Марией Семёновной Корякиной, сержантом почтового отделения.  И через много лет, после войны, М. С. Астафьева - Корякина в своей книге «Знаки жизни» так вспоминает эту встречу.
-- Однажды привёз мешок с письмами весёлый солдатик, однако на груди его хорошо смотрелась медаль «За отвагу» -- очень редкая в ту пору награда, и орден Красной Звезды! Да ещё гвардейский значок с отбитой в нижнем углу эмалью. Боевой солдатик -- сразу видно! Сказал: «Здорово ночевали!», рассмеялся широко, белозубо -- веснушки по лицу разбежались.  --  Теперь я -- ваш покорный слуга, не в полном, конечно, смысле, просто буду увозить-привозить. А вы меня ждите… с нетерпением! -- весело пошутил, изобразил что-то наподобие «честь имею» и удалился.
   26 октября 1945 года Виктор Петрович Астафьев и Мария Семёновна Корякина вступили в законный брак, демобилизовались и поехали на Урал, на родину жены.
   Глубокой осенью 1945 года  молодые супруги в летних гимнастёрках и с армейским продовольственным пайком прибыли в город Чусовой, где стали жить в доме Корякиных по улице Железнодорожной, 32.   
    В марте 1946 года молодая семья перебралась жить в старый флигель, который принадлежал родителям жены. 1 сентября Виктор Астафьев устроился на работу в артель «Металлист» кладовщиком.  1 апреля  1949 года он уволился из артели «Металлист» и 16 мая устроился работать плотником в вагоноремонтный цех, затем перешёл в горячий литейный цех, чтобы больше зарабатывать, так как жилось в послевоенные годы «трудно и скудно». Одновременно поступил в вечернюю школу. Делать тяжёлую работу, да ещё в горячем цехе, здоровье не позволяло, но с «этим в те годы никто не считался». Тяжёлая работа и учёба в вечерней школе переутомили и без того подорванное здоровье бывшего фронтовика, и Виктор Астафьев заболел. От работы в горячем цехе его отстранили. Врачи рекомендовали идти на лёгкую работу.
   Кем только не приходилось  маяться Астафьеву в Чусовом. Разнорабочим, грузчиком, слесарем, литейщиком, плотником, мойщиком туш на мясокомбинате, вахтёром.  Наконец-то он угодил на лёгкую работу. Несмотря на все серые будни и превратности -- бесквартирье, бесхлебье, нищенское существование -- он никогда не переставал читать и, узнавши, что при местной газете «Чусовской рабочий» начинает действовать литературный кружок, пошёл на первое же занятие. На нём "бурное" обсуждение вызвал рассказ «Встреча»:
   -- В рассказе встречали лётчика после победы, и так встречали, -- рассказывает он, --  что хоть бери и перескакивай из жизни в этот рассказ. От такой лжи и вопиющей неправды зашумело в моей контуженой голове. Я решил больше не ходить на литературные занятия, но затем успокоился, насколько позволял характер,  решил бороться с неправдой -- увиденными и пережитыми самим правдивыми картинами из жизни.
   После этой встречи с начинающими литераторами  в маленькой вахтёрской комнате колбасного завода, «в эмоциональном порыве», за одну ночь Виктор Астафьев написал свой первый рассказ «Гражданский человек».  На следующем занятии литературного кружка будущий писатель прочитал  «Гражданского человека». Рассказ приняли положительно, и  в  марте 1951 года в газете «Чусовской рабочий» он  был опубликован. А 2 апреля 1951 года Виктор Петрович стал литературным сотрудником газеты «Чусовской рабочий». Начался новый, уже творческий виток в биографии В. П. Астафьева.
    Об этом и сам писатель, и его биографы выдали много, добротно, с пониманием сути предмета. Повторяться не будем. А вот о прозорливости писателя, умении  постучать в нужную дверь сказать стоит. Слово везунчик --не из его детства, мы уже это отмечали.  А вот во взрослой жизни, писательстве -- он баловень судьбы.
   Хоть клял  и проклинал он Советскую власть до самой своей кончины: и то у него не напечатали, и другое. И косо на него всё время смотрели. А на самом деле его печатали больше других, даже в ущерб другим. Та же «Царь-рыба» в Москве шла тиражами в сотни тысяч экземпляров. По пальцам можно пересчитать областные и краевые издательства, которые бы не напечатали его книгу.  В Красноярске она вышла тиражом в 100000 экземпляров. Его не хватило для края, потому что ещё куда-то отправляли.  Я перед подготовкой этой статьи разговаривал с редакторами, которые в Красноярске готовили «Царь-рыбу». Гонорар Виктор Петрович получил прекрасный. Рабочему у станка  за пять, а то и десять лет его не заработать.
В Красноярске, в той же Перми, Вологде автору была обеспечена спокойная жизнь. Больше поисками куска хлеба он себя не томил. Кошмарные времена  жизни в полуголодном Чусовом для Виктора Петровича давно кончились. 
    При переезде в Красноярск ему дали прекрасную квартиру в Академгородке, дачу в  Овсянке он купил сам. На самом деле инициатива переезда в Красноярск исходила от него, а не от крайкома КПСС. Виктор Петрович переговорил с Павлом Федирко, и всё решилось  мгновеньем. Также в мгновенье, с помощью  Валерия Ивановича Сергиенко, он построил в Овсянке библиотеку. Понимал,  что с этой библиотекой его имя надёжно переживёт века. 
   Своё будущее после смерти он обдумывал также внимательно, как и жизнь. В принципе, у доброго писателя жизнь и смерть сливаются в одну какую-то небесную категорию, нам совсем непонятную. Может именно она и называется вечной жизнью. Но это только у великих писателей, поэтов и музыкантов. Остальным людям творческим: танцорам, мастерам разговорного жанра, певцам и хорам (то есть скромным хористам) -- вечность не по карману. До сих пор хвалят и хвалят Шаляпина, сколько же я про него читал, а голоса-то, настоящего его голоса, так и не слышал!
И деньги на церковь в Овсянке он «искал» и «нашёл» их. Сколько в Красноярске было первых секретарей крайкома КПСС при нём, губернаторов, он до поры до времени со всеми жил хорошо. А того же Федирко потом пинал, ноги даже вытирал о его имя, следом -- Шенина позорил.  А из губернаторов ему помогали и Зубов, и Хлопонин,  и Лебедь. 
  Давайте, ещё раз вспомним, что музей в Овсянке построен на личные  деньги демократа Александра  Хлопонина. Нашего бывшего губернатора.   Потом музей расширялся за счёт государства, сейчас государство его содержит,  а сразу, после смерти Виктора Петровича, строился именно на хлопонинские деньги. И покойный губернатор Александр  Лебедь ему много  помогал деньгами. И бывший глава Енисейского района Василий Нестерович Сидоркин, которого, говорят, ни за что посадили при Хлопонине, тоже ему помогал. От сердца.
   Василий Сидоркин был хороший человек. Посадили его исключительно по злой воле губернатора.  Насколько я знаю всю эту историю, сидел он в тюрьме практически ни за что! Как долго его давили и запихивали в тюрьму, да и запихали наконец. Узнают ли когда-нибудь красноярцы, кто и зачем  издевался над Сидоркиным.
   Не случайно красноярский период жизни Виктора Петровича так богат его прекрасными книгами.  Тут и земля его родная взбодрила -- всем известная Овсянка,  и любимый им Енисей, и крайком партии помог, хотя Астафьев так и не сказал ни разу  крайкому спасибо. И тем более, Федирко. 
   Тогда только задумывалось движение "Превратим Сибирь в край высокой культуры" и  Павел Стефанович Федирко строил  театр оперы и балета, навёз со всей страны туда актёров, музыкантов, квартиры им дал.  А Виктор Петрович --  знамя краевой культуры. Его Федирко так расселил, что Астафьев имел одну из лучших квартир в городе. Пятикомнатную. Не сразу, конечно, но получил, а по приезду у него была трёхкомнатная.
    Персональную крайкомовскую машину ему выделили. Паёк партийного работника.  Работайте.  Олег Семёнович Шенин его на очередной съезд партии брал, ездил он туда.  С чем вернулся?  Он потом столько «хорошего» про "ум, честь и совесть нашей эпохи" говорил, стыдно за него было. А вот Ельцина  чуть ли не в губы целовал.
  Я ни разу не видел в Красноярске большой-большой выставки книг Виктора Петровича Астафьева. А её надо было сделать ещё к его 95-летию. Чтобы посмотрели люди на всё величие и могущество гения. Вот ради всего этого стоило ему жить и работать, а нам его читать и  читать,  радоваться и наслаждаться строками таланта. «Последний поклон», «Пастух и пастушка», «Звездопад». Они так близки и понятны читателю.
   Память о Викторе Петровиче будет жить, пока жива матушка-Русь, русский язык, наши обычаи и культура.  Пока не покинет людей Вера в счастливое будущее России.
Господи, помоги нам сберечь Русь, язык наш и Веру нашу.  Память о её гениях. Которые были, есть и останутся вечными иконами русской духовности. Наши молитвы о них  обязательно слышит  сам Всевышний.