Спустя сорок лет - встреча выпускников

Живёт во мне некое оценочное ощущение жизни, которое раздражает. Его трудно сформулировать, поэтому я начну издалека. В конце шестидесятых годов я окончил школу, а в середине семидесятых, с красным дипломом,  -  ЛИАП – Ленинградский институт авиаприборостроения.  Студенческая жизнь была интересной, сложной и увлекательной. Эти её качества задавались удивительно разными, необычными, яркими личностями моих товарищей  и жёстким прессингом учебного процесса, который, к сожалению, многие умные и очень достойные ребята – не выдержали и были отчислены. Мы, студенты, были втянуты в круглогодичное беличье колесо: с сентября по май – учёба и экзамены, июнь, июль, август – стройотряды:  Ленинградская область, север и Средняя Азия.  Если раньше в моей жизни всё решали родители, то теперь их заменили как старшекурсники - начальство в  стройотрядах,  комитетах комсомола и профсоюза, так и взрослые взаимоотношения с моими товарищами - студентами. Мы все дружили, вернее приятельствовали, и это маскировало недобрую действительность. Больше половины студентов были иногородними и жили в общежитиях, то есть взрослели быстрее ленинградцев, восстанавливающих  свою  инфальтивность после пресса института в родных семьях. Многие жили только на стипендию, и я помню, как Витя Гмызин похвастался, что очередной стипендии в сорок пять рублей ему хватило на месяц и даже смог перед получением новой помыться в бане. Напомню, что цена  бани с парилкой при произвольном количестве времени нахождения в ней, тогда равнялась восемнадцати копейкам. Вот так мы жили, дружили, смеялись и шутили.

 Через сорок лет я побывал на вдруг организованном вечере выпускников тогдашнего ЛИАП, а ныне – СПбГУАП в Ледовом дворце на Российском проспекте. В здании университета, на Большой Морской, организаторы, собрали с нас деньги, и выдали билеты, которые были привязаны к номеру кресла во дворце так, что одновременно окончившим обучение предназначались соседние кресла.  Вечер вёл Дмитрий Хрусталёв, сотоварищи из юмористических телевизионных передач. Выступал нынешний губернатор Петербурга – Беглов, тоже окончивший, как оказалось, ЛИАП. Были представлены и сказали несколько слов многие успешные люди: министры, космонавты, профессора, заслуженные деятели науки и техники. Я сразу ощутил себя в той далёкой теперь от меня атмосфере  ЛИАПа и мне стало ясно, что именно меня раздражает. Я понял, что это – среда  бесконечной конкуренции за первые места. Во время учёбы я ощущал этот нездоровый вектор, но не мог его чётко сформулировать. За сорок лет ничего не изменилось: на первом месте – успех: не важно в какой области.  Беглов – успешен как политик. Хрусталёв, тоже поучившийся  здесь, – как комик, хороший парень – Виктор Расщупкин, из соседней со мной группы – как олимпийский чемпион в метании диска.  На особом положении находились комсомольские и профсоюзные вожаки из факультетских и институтских комитетов.  Наверное, для многих такое особое отношение к успешливым является здравым и правильным. А для меня – нет. Если между нами, студентами  бывали разные отношения: от любви до вражды, при среднем значении – как приятельство, то общая институтская атмосфера была постоянной, как пассат. В ней ветер всегда надувал паруса только успешных ребят.  И неприятны были те мои товарищи, кто рано «понял соль жизни» и ковал себе карьеру через активное участие в общественных мероприятиях. При этом отвратительно было слышать, как эти выскочки призывают к гражданской активности и патриотизму.  Я помню, как на общем собрании комсомольской организации факультета выступил, завершая собрание, наш декан: стройный подтянутый, умный, блестящий оратор. Он поругал присутствующих за пассивность: никто из зала не изъявил желание сказать что-нибудь. Когда он закончил, я поднял руку и сказал, что мы, обычные студенты не любим активных общественников, так как они – всего лишь карьеристы. Ещё я сказал, что и наш декан и его коллеги каждый день проходя мимо библиотеки, видят большие очереди студентов за литературой:  учебниками и, главное, методичками к лабораторным и курсовым работам.  Я сказал, что деканы видят толпы студентов, которые должны в это время быть на лекциях, но ничего не делают для исправления этого безобразия. А на собраниях – выступают с призывами хорошо учиться. Зал проснулся и посмеялся, а мне вделали выговор за неэтичное поведение. Я сейчас понимаю, что все мы, студенты попали в мир, состоящий из двух разных стихий. Одна стихия – личного приятельства, и, вторая – ложной общественной жизни. Этой жизни не существует, просто есть условности, позволяющие делать карьеру и легче проходить сквозь фильтры экзаменов.  У нас были юные мудрецы, кто это понял уже тогда; основная масса ничего не осознавала и резвилась в сиюминутных приключениях, в учёбе и взаимоотношениях.   Были и активные сознательные карьеристы, нелюбимые всеми. Я уверенно считаю, что общественной жизни – не бывает, что существует  только частная, личная жизнь, дружба, любовь, приятельство. Общественная жизнь – это игра, наградой в которой является карьера и известность, конвертируемая в деньги.  Если взять крайний случай – Отечественной войны, то это для очень многих было личным делом, а не общественной формой жизни. А как же общественные движения? Волонтёры? Народные коллективы поющих и танцующих и так далее? Это всё смесь, ассорти из людей, считающих пение, танцы, помощь людям, … своим личным делом, своим призванием и людей либо делающих карьеру, либо случайных, не понимающих для чего и зачем они здесь. Плохо то, что общественники морочат голову другим и стараются рекрутировать в ряды своих зависимых от них последователей, дёргая за ниточки патриотизма, жадности, интереса, лжи и так далее. И молодые, если сама жизнь, темперамент, характер, дружеские забавы не спасут от этих сетей – попадаются и теряют своё время на барщине  лгунов и жуликов. И эта ситуация – на все времена. При Советской власти радио, газеты и телевизор с утра до вечера вещали о целине, о романтики БАМа, о подвигах погибших, но спасших свой трактор, героев, … Сотни тысяч молодых купились на эту ложь. Сейчас вещают о мгновенном обогащении, аля Березовский, Ходорковский, другие новые русские из списка Форбс. И это тоже ложь. И на неё клюнут сотни тысяч наивных и несамодостаточных. Печально, но мы сами виноваты, что верим всем кому ни попадя. Жадность и наивность – удел фраеров.

На вечере во дворце спорта  я опять ощутил неприятный запах  успешливости. Хорошо, что мне пришлось учиться в те годы, когда деньги не имели большого значения: хлеб стоил 14 копеек, бутылка молока – 30 копеек, бизнеса – как понятия – не было. Я представляю, как сейчас жёстко конкурируют молодые за успех и деньги.  Не знаю, почему я воспринимаю конкуренцию как тараканьи бега; может быть, оттого что я отношусь к людям –  по своим критериям. Для меня на первом месте – доброта, на втором – талантливость, на третьем – непохожесть на других. Мне нравятся умные, но сколько среди них – эгоистичных мерзавцев!  Ум – удобное качество для хвастовства, гордости, получения выгод, обмана, манипулирования и так далее. Умный человек – интересный, но частенько - опасный.  Неправда, что женятся на красивых: не по милу – хорош, а по хорошему – мил. Я понимаю это так, что не всегда красивая, сексуальная – хороша и годится в жёны, но хорошая, добрая – будет и милой и сексуальной женой.  Правда это  – не для молодых безумцев.

Мои сокурсники и вообще все студенты вызывают у меня сейчас очень тёплые чувства и удивление: какие же разные и интересные все были. Я расскажу сейчас о двух простеньких случаях про  взаимоотношения, которые я ценю.  Первый о Сашке Шанине, из параллельного потока.  Мы с ним встречались только на сельскохозяйственных работах, даже не в стройотряде.  Спустя лет семь после последнего с ним общения я встретил его в аэропорту Кишинева, где оказался в командировке, вынужден был выпивать с рабочими завода в их обеденный перерыв, иначе они  не вернули бы мне в тот день отремонтированные электронные платы. Я им говорил, что у меня самолёт, но они были неумолимы. Я уже сдался, решив, что не успею на самолёт, но они остановили волгу горсовета и она  домчала меня в аэропорт. Регистрация уже давно закончилась. Но я неожиданно столкнулся с Саней Шаниным, работавшим там, и он посадил меня в мой самолёт. Вот отношения, которые я ценю очень высоко, и хорошо, что воронка успешной карьеры не испортила большинства.   Второй случай, вспоминается мне, был  на военных студенческих сборах. Мы пару месяцев жили в палатках рядом с воинской частью, одеты были как рядовые солдаты, с утра до вечера занимались по расписанию. Из нас были выбраны начальники, которые поддерживали дисциплину и стучали офицерам. Это были те, кто  отслужил срочную и был опытным солдатом. Так вот, такой начальник заставил выпустить стенгазету, которая критиковала недисциплинированных и нерадивых, в числе которых оказался и я. Это меня не расстроило, так как понятно, что это всё условности и неумные мероприятия властью облечённых. Неожиданно  вечером я услышал, как мой товарищ – Игорь Лейкин, с которым я только здоровался, сказал своему визави, что он предлагал нашему сержанту заменить в газете мою фамилию на его. Он сказал, что такой отличник как я – мог  сильно расстроиться, а ему – все эти порицания – нипочём. Меня они не заметили. Вот это я называю дружеским, искренним, добрым, душевным отношением,  чего совсем не было в конкурентных ристалищах и общественных мероприятиях.
 
Во времена учёбы, я, как студент-отличник, был и комсоргом группы, и состоял в профсоюзном и комсомольском комитетах факультета, был игрушкой в руках опытных манипуляторов: активистов и общественных пропагандистов.  Необходимо отметить, что это сейчас я так оцениваю прошлое, а тогда – я, как и все, был весёлым и общительным, и не догадывался о том, что  мои интуитивные ощущения вдруг выразятся в эти теперешние критические мысли. Я слышал как-то беседу Д. Быкова с Акуниным, нынче – англичанином. Акунин непримиримо жёстко описал своё отношение к  советской действительности. Поэтому он и уехал в Великую Британию. И не трудно перечислить множество публичных людей, уехавших из России с проклятиями ей. Так вот моя критика жизни в ЛИАП не связана с политическими аспектами жизни моей страны. Я просто ощущал, что отношения среди нас студентов на поверхности в основном – искренние и жизненные, а пропагандируемая общественная жизнь – лживая и мёртвая.   

Интересно, что и в Америке есть сторонники взгляда на бизнес – как на вредное устремление. Я имею ввиду мысли писателя и философа Генри Дэвида Торо (1817 – 1862 годы) Должен признать, что акцент Торо делает на другом. Цитата: «Целью работника должно быть не стремление добыть средства к существованию или получить приличное место, но хорошо делать своё дело. В денежном отношении городу было бы выгоднее оплачивать труд людей так, чтобы они не чувствовали себя работающими ради низменной цели –лишь бы заработать на жизнь, но для целей научных или даже нравственных. Нанимайте человека, который трудился бы не ради денег, а из любви к делу» Я понимаю, что наши начальники скажут, что они согласны с тем, что целью работника должно быть – хорошо делать своё дело. Но я тысячи раз сталкивался с тем, что начальство из своих шкурных интересов заставляет подчинённых заниматься чепухой и даже враньём, например - в отчётах. Программист, работающий на начальника, лучше знает, как сделать его программу более эффективной, но начальство заставляет его в целях рекламы и показухи – писать ненужные коды, бухгалтерию – покупать ненужную технику или технологии, …. Зачем? А им - более высокое начальство приказало. Разве можно верить менеджерам, начальникам, бизнесменам, так называемым, проверяющим финансовую и технологическую дисциплину? Их требования – дебильные.  Лучше уж стать эскапистом, или жуликом – как они. Показательный пример. Наводнение в Сибири, в Тулуне, Иркутской области. Люди лишились крова. Путин осмотрел место катастрофы и приказал построить новые дома. Через несколько месяцев приехал и потребовал отчёта, почему дома не построены? Ему объяснили, что деловое производство связано с объявлением конкурса на строительные работы, и другие процедуры, на которые требуется время. Путин их поругал, сказав, что начинается зима, а у людей нет домов! А ведь требования всех долговременных процедур – это порядок, организованный Путиным и его правительством. Так что сибирские начальники выдержали показной гнев президента, зато сохранили за собой хлебные места, а высшие чиновники вновь продемонстрировали, что они лишь на словах заботятся о народе.  В общем-то - это мелочи, страна живёт и развивается, но для некоторых конкретных людей эти события привели к драмам и трагедиям.  Для собственного мировоззрения нужно понимать, что манипуляции начальников, их игры на патриотизме и честности – это только политические манёвры. Пока молод и полон сил, об этом не думается, но с возрастом воспоминания помогают лучше понять и оценить пережитое.

Намечается неутешительный итог: общественная жизнь – это фикция, обман.  Приятельство и дружественность со многими постепенно слабеют и хорошо, если останется один – два друга.  Конечно, родные люди – хороший тыл. Но и они постепенно растворяются в небытии. Что же остаётся. Остаются увлечения каким-либо видом деятельности, хотя – это слабое утешение. Что ещё?  С некоторыми счастливцами могут пребывать их убеждение, их мировоззрение, взгляд на мир; и если он объёмен, гармоничен, красив, глубок – это прекрасно скрашивает жизнь. К сожалению, я оказался слабоват для такого подарка: моё ощущение жизни очень переменчиво: долго не продержалась ни одна выстраданная мною модель жизни.  Я утешен лишь самим процессом жизни: он непредсказуем, любопытен, страшен и весел. И если я не могу положиться на самого себя, то то, как устроена жизнь, – меня восхищает и радует, и манит. И бесконечно удивляет: мало того, что фауна и флора созданы так мудро, что могут существовать вечно. Но и человеческая цивилизация, которой подвластны самые могущественные силы природы, устроена очень надёжно. Механизм, обеспечивающий эту надёжность от всевластия тиранов, как в глобальном, так и в малом семейном масштабе – прост и надёжен. Это – смерть. И никакие научные достижения не смогут преодолеть этого верного механизма.  И в то же время жизнь бесконечна. Никто не сможет добраться до самой сути, занимаясь чем-либо. Жизнь безгранична и непостижима. Это – самые главные её дары для меня.