Фото дома моего детства вызвала настальгию. 2

Часть 2.
На  фотографии,  моя мама и я, уже довольно упитанный,  мальчик в 14 лет.

Переехав  в новый дом  для учителей, мы стали  жить сытнее.   Наша приемная бабушка завела козу, кроликов,  десяток куриц.   Картошки   и овощей  у нас всегда сажалось    и убиралось на зиму  много,   и   теперь   в    нашем  рационе  проявилось козье молоко,  свои  яички,  а по праздникам  и мясо.

О маме  можно  вспоминать  много и долго.
Но если   коротко, то  наша семья: мама  -  Шишкина  Наталия  Акиндиновна  и папа  - Щукин Антонин Сильвестрович,  оба  учителя   и   мы, их дети   я - Женя, (5-ти с половиной лет), а также  Юра 13 лет (папин сын  от  его первого брака), в  первые   недели  войны переехали   из города Краснокамска,   работать  в  школу   7-летку   деревни Черная.

В декабре 1941 года  отца  мобилизолвали  на фронт,(хотя  по здоровью он был еще при Колчаке  освобожден от призыва).  И не удивительно, что через  3 месяца   его  вернули, неизлечимо  больного,    из госпиталя домой, умирать от открытой  формы туберкулеза.

В солнечный теплый  день 19 мая 1942 года  мы похоронили  папу на кладбище деревни  Черная.

Осенью  Юра, мой брат  по отцу, который с 4-х лет воспитанный моей мамой,  окончил    нашу Черновскую  школу-семилетку, и уехал к своей родной матери  в Свердловск, продолжать  учебу.
Так   мы с мамой остались  в деревне одни.

Все,    упомянутое выше, это как бы предисловие,   как бы  фон,    на     котором  в памяти всплыли эпизоды моей детской   жизни в новом доме, уже  в   
полевоенные годы.

Большую  часть   суток наша  детская  компания  дома  проводила на улице.   В  первые   же  недели  проживания  в нем  мы  под руководством мамы,   разбили  перед  домом  палисадник,   посадив там  молодые березки, липки,  черемухи,   кусты  смородины и крыжовника.

Володя   Кислицын (16-ти летний  сын учительниы,  получившие кувартитру на первом этаже) руководил нами, когда мы выкапывали в ближайшем  лесочке  молодые деревца.   
Сам Володя  сделал  заборчик и столик с  сиденьями,  -  этакую беседку.
 
Я с девочками, Люсей и Томкой,- его сестрами, обломками   кирпичей, оставихся  от кладки печек и дымовых труб,  обозначили   будущую клумбу.  Наш двор от этого стал более  уютным.

Вообще -  то, чаще всего   наши   детские посиделки    проходили   на  лестнице,   ведущей к нам  на  2-й этаж.

Оттуда с высоты,   отлично  просматривалась    на востоке  гряда    лесистых Увалов  и  самый высокий  из них  – «Чертово Городище".

А от него,  до  самого  нашего дома,   каждый год  засевалось   огромное  колхозное  поле,   чаще всего   рожью,  а   к осени   рожь вырастала  выше человеческого  роста.

Я любил  рано утром   с нашего   высокого крыльца   смотреть на  это поле.
Оно,  как море, волновалось   ветерком, и  особенно было красиво, когда  солнце,  медленно, как бы   нехотя,  показывалось  из-за "Чертового Городища".

С высоты кры,льца хорошо было видно, как  солнце     прогоняло тень от Увалов,  и  волны  ржи  начилнали отливать золотом.
 
Осенними теплыми вечерами, с  этой же  лестницы,    мы   следили нет ли     костра, зажженного на ближайшем   от нас лесистом Увале,  назвонном нами - «Маяком»?
 
Это был  сигнал   сбора  детворы  деревни, на облюбованную многими покаленями,  лесную  прогалину, на вершине самого близкого к деревне Увала.   
 
По  этому сигналу,  набив   карманы  картошкой,   мы  спешили  туда,  пекли   ее    на костре,    шумно   играли  среди леса   в войну,  а устав носиться с головешками среди  кустов и деревьев.   В сгустившихся сумерках мы любили сидеть  у костра,   завороженно  следили за   всполохими  огня  и  рассказывали  страшные истории.

Зимой наша компания  с вершины  этого   «Маяка»,  накатывала крутую лыжню, и  злорадно обустраивала  ее  скрытыми  трамплинами, специально для  лыжников, по выходным приезжаюших из Краснокамска.

И  ни одна  пара  лыж, за нашу  длинную  Уральскую зиму,  ломалась на них,  неопытными городскими лыжницами  и лыжниками.

Помню, какую зависть вызывали у нас ихние цветастые лыжные костюмы,   шапочки с бомбошками,  и  их беговые лыжи с металическими  креплениями на специальных ботинках!

Нас можно было понять,- у меня, например, были солдатские лыжи, а у деревенских друзей самодельные-охотничьи, и крепились они к  валенкам веревками, закрученными  деревяной палочкой.

Время шло, - мы   взрослели. Володя Кислицын  первым   отошел от детской беззаботнолй компании,  его  маме, на учительскую зарплату,  было трудно содержать его и  2-х, подрастающих сестренок. 

Он  устроился работать   в Перми  на лыжную фабрику.   Домой   он теперь приезжал  только  на   выходные, и  не каждый  раз, но  благодаря  ему,  мои лыжные  вылазки теперь были оснащены  настоящими, тоже солдатскими,  лыжными палками с наконечником и кольцами.
 
В 6-м  классе, как-то незаметно  я  почувствовал  симпатию к  однокласснице  Миле  Старцевой,  дочери  председателя Сельского  Совета и заведующей "Избой читальней", наши мамы дружили  и нас часто на паздники приглашали  к нас в гости.
Миля  ответила мне взаимностью,  и мы стали  проводить вместе  почти все свободное время,  у нас это называлось, -  стали  «дружить».

Вскоре я заметил, что моя дружба с Милей, прочему-то  очень  не понравилось   моим соседкам  по дому - Люське и Томке  Кислициным!

Назло мне, на стене клуба  на  самом  видном месте, они  нацарапали  оскорбительную  для меня  надпись - «ЖЕНЯ  ЩУКИН  И МИЛЯ  СТАРЦЕВА – ХОРОШАЯ ПАРА!».
 
Мне,   в мои  13 лет,   эта  надпись  показалась такой стыдной,   что   я,  под покровом ночи,  с оглядкой   не видит ли кто,    почти   до рассвета, ножиком  пытался уничтожить ее.
 
И, конечно,  после такого предательства, - прежних   приятельских  отношений,   с  коварными  сестрами, у меня  уже   не стало.

Детство  заканивалось, начиналось  юношество.

Продолжение будет.