Рубеж - 27. Вечер скорби

26. Покушение  http://proza.ru/2021/01/14/608

                27. Вечер скорби

Происшедшее событие потрясло всех без исключения жителей столицы. Как только весть о насильственной смерти хакана разнеслась по Велигарду, горожане бросились разыскивать кунов. Все спутники Бахмета, а также другие куны, прибывшие в Склавию по торговым делам, были брошены в застенки, некоторые даже убиты. Произошло это спонтанно или народный гнев кто-то искусно направлял, Гоннар так и не смог разобраться.

 Вечером на квартиру к Ивору и Гоннару зашел Улеб.  Сидя втроем вокруг стола, они обсуждали случившееся.

- Кто бы мог подумать, что женитьба хакана приведет к таким ужасным последствиям, – вздыхал старый дружинник. – Кто мог предположить, что Кульдюрей и Бахмет окажутся такими коварными?
- По правде говоря, дядя, - сказал Гоннар, - я не думаю, что Бахмет в чем-то виноват. Не верю, что он мог так глупо подставить под удар свою голову и голову своей сестры.

- Кто же тогда совершил это злодеяние? Проповедник?
- Если выбирать между ними двумя, то я, конечно, укажу на Хопотопаса, - проворчал Улеб. – Уже то, что он трумлянин и слуга императора, свидетельствует против него.
- Но ведь все произошло прямо на наших глазах! – воскликнул Ивор. – Сотни людей видели, как ему подали вино, только что налитое из бочонка, видели, как он пил из чаши и передал ее хаканесе. Чаша ни на мгновение не пропадала с наших глаз!
- Все равно у него был мотив! – стоял на своем Улеб. – А какой мотив может быть у Камосы?
- Ты сам знаешь какой! – возразил Гоннар.

Увидев удивленный взгляд Ивора, он пояснил:
- Камоса никогда не любила нашего хакана. Она мечтала о совсем другом муже. Ей так не нравился этот брак, что она готова была сбежать из дома.   
И Гоннар рассказал обо всем, что произошло весной в ставке Кульдюрея во время сватовства.
- Улеб уговорил меня молчать о происшедшем, - закончил он. – Но я думаю, что надо обо всем рассказать Годамиру.
- А я в этом совсем не уверен, - не согласился Улеб. –  Сейчас никто не связывает с этим убийством Сотана. А если станет известно об их с Камосой любви, против него возникнут серьезные подозрения.

- Наверно, ты прав, - вздохнул Ивор. – Камосе от смерти все равно не уйти. Зачем губить вместе с ней еще кого-то? 
- Отчего ты так уверен в ее казни? – спросил Гоннар. – Все еще может поменяться.
- Боюсь, уже ничего не изменишь, - покачал головой старый дружинник. - Завтра будут похороны хакана. По склавскому обычаю, в могилу вместе с ним положат его оружие. В загробном путешествии господина будет сопровождать любимый конь, его рабы и одна из его жен…

- И что же?
- Обычно выбирают самую молодую, - сказал Улеб, - и значит, это будет Камоса.
Гоннар был поражен.
- Мне приходилось слышать об этом обычае, - признался он, - но я никогда не связывал с ним Камосу. Несчастная девушка!
- Бедный Сотан! Ему не позавидуешь…

В то время как собравшиеся в доме Ивора вспоминали Сотана и выражали свое сочувствие, он сам находился неподалеку. Закутавшись в плащ и опустив на лицо капюшон молодой тумаш быстро прошел по центральной улице и постучался в ворота дома неподалеку от капища. Дом был двухэтажный, с двускатной крышей и изящной остроконечной башней. Вокруг него теснилось множество клетей, амбаров и конюшен. Все постройки были обнесены высокой и мощной, как стена, бревенчатой оградой. Это был известный всему Велигарду «фрязский двор». Здесь всегда было многолюдно, то и дело в широкие ворота въезжали груженные заморскими товарами телеги, входили и выходили иноземные гости, одетые в непривычные короткие жакеты.

Пустили Сотана не сразу. Облаченный в кольчугу страж попросил обождать и отправил в дом шустрого белокурого мальчика. Тот скоро вернулся и сообщил, что купец Олбьер готов принять позднего визитера. Только тогда воин в воротах посторонился и пропустил юного тумаша на широкий, вымощенный сосновыми плахами двор. Тот же мальчик провел его мимо толпы слуг на высокое резное крыльцо. Ольбьер ждал гостя на лестнице. Он степенно ответил на приветствие, отпустил мальчика и сам проводил Сотана в свои покои. Через узкие сени они вошли в большую, но тесно заставленную комнату. Слева от двери располагалась невысокая печка-каменка на подклети с дымоходом. Пол и стены покрывали ковры. Почти все свободное пространство занимала заморская мебель: столы, кресла, несколько сундуков, кровать под высоким балдахином. По углам в подсвечниках ярко горели восковые свечи.

Ольбьер опустился в кресло, Сотану тоже дал знак садиться, но тот остался стоять.
- Несколько дней назад, господин, - сказал он, - мне посчастливилось оказать тебе небольшую услугу.
Купец кивнул, показывая этим, что не забыл о происшедшем.
- Ты призвал своих богов в свидетели, что готов оказать мне ответную услугу, когда в ней возникнет нужда.
- И я не отказываюсь от своих слов, - подтвердил фряз.
- Тогда я прошу у тебя помощи, - ответил Сотан. - Сегодня умер хакан ворангов.

- До нас уже дошли слухи об этом печальном событии, - сообщил купец. –  И, право, не могло быть новости горше этой. Хакан Велемир хорошо понимал важность и выгоду заморской торговли. Благодаря его покровительству наши дела в Склавии шли очень даже хорошо…
- Меня это известие также поразило в самое сердце, - сказал Сотан. – По обычаю склавов, завтра должны состояться похороны. И одна из жён хакана (я точно знаю какая) последует за своим супругом в могилу.
- Печальный обычай, - согласился Ольбьер, - но какое отношение это дело имеет к тебе?
- Я люблю эту женщину. И она любит меня. Мы связаны с ней взаимными клятвами.
- Однако с хаканам Велемиром ее тоже связывают взаимные клятвы!

— Это так, - не стал спорить Сотан, - только мне доподлинно известно, что Камоса никогда не принадлежала ему как женщина.
Ольбер надолго задумался, потом сказал:
- То, о чем ты просишь, рискованное и опасное дело, но я помогу тебе. Я сделаю это не только из чувства благодарности. Моя вера осуждает человеческие жертвоприношения. Мой долг помочь человеку, если он в этом нуждается. Сколько тебе надо денег?
- Я думаю, мне хватит ста золотых монет.
- Ты их получишь…

Час спустя Сотан подсел в харчевне к столику, за которым торопливо доедал свой ужин толстый благообразный терентей с постным лицом и тощей косичкой на голове. Это был тиун Курбан. Сотану не раз приходилось сталкиваться с ним в тереме, так что тиун знал его в лицо.

- Говорят, что ты распоряжаешься подготовкой к похоронам Велемира, - сказал Сотан, - и именно тебе поручено подбирать имущество, которое должно последовать за ним в «дом мертвых».

- И что из того? –  не поднимая глаз от тарелки, отвечал тиун.
- Ты знаешь имя жены, которая отправиться вместе с хаканом в загробный мир?
Курбан усмехнулся, показав крупные желтые зубы.
- Хочешь, чтобы я назвал имя счастливицы? Разумеется, старшие жены уступили эту честь самой молодой. Я думаю, они и прежде терпели ее только по этой причине.
- А если девушка исчезнет?
- Почему она должна исчезнуть? При ней безотлучно находится старуха из числа жриц Кошмы.

- Но старуха может ненадолго отлучиться.
- С какой стати?
- Ты бы мог ее позвать.
- Мог бы, - согласился Курбан. -  Только, зачем мне это?
- Ты любишь деньги, а у меня они есть. Много денег и все полновесной золотой монетой, недавно привезенной из Трума.

Не показывая руки из-под плаща, Сотан тряхнул тяжелым кошельком. Послышался мелодичный звон. Лицо у Курбана расплылось в хитроватой улыбке.
- Сколько? – спросил он.
- Сто, - ответил Сотан. – Тридцать сейчас, а остальные вечером, когда мы будем в безопасности.
- Пятьдесят сейчас, а остальные после того, как девушка выйдет из «дома мертвых».
- Ладно, - согласился Сотан. – Только поклянись своей жизнью, что ты меня не обманешь…

Договорившись с Курбаном, Сотан тотчас покинул харчевню. Времени до ночи оставалось немного, и он должен был успеть все приготовить для побега. Шагая по городу, юноша специально выбрал улицу, которая проходила в стороне от терема хакана. Но даже здесь было очень людно… 

Бесконечной вереницей к терему шли ремесленники, дружинники, торговцы, бедные поденщики и богатые хересиры. Все, кто желал в последний раз взглянуть на старого хакана и сохранить в памяти его спокойное величавое лицо. Сегодня для этого предоставлялась последняя возможность. Завтра безжалостный огонь пожрет человеческую плоть. Останутся только пережженные кости и несколько горстей пепла. Да еще память о великих делах, совершенных умершим государем.

Тело Велемира лежало в самом большом теремном зале на походном ложе, покрытое до подбородка боевым знаменем. Конунг Годамир стоял рядом и жадно вглядывался в такое знакомое и в то же время чужое лицо. Душа хакана уже отправилась в великое странствие по звездным мирам. Она была на пути к обители богов. Здесь, на земле осталось только холодное тело. Как страшно и нелепо все кончилось! Кто бы мог об этом подумать еще вчера?

Семь новоявленных вдов, семь хаканес, включая его мать, лежали, распростершись на полу, за его спиной. Годамир не оборачивался и не глядел на них. Он знал, что глаза их полны слез, а головы – тревожных мыслей. Беда накрыла всех, и всех потрясла своей неожиданностью. Наверно, не было в Склавии человека, который оказался готов к такому внезапному повороту событий. Можно подумать, что отца сразила шальная стрела. Ах, если бы это действительно было так!

Все главные жрецы ворангов и склавов приносили жертвы в своих храмах, однако их ближайшие помощники собрались вокруг тела покойного и молились за него.

Когда солнце скрылось за горизонтом, дружинники затворили теремные ворота. Все присутствующие (кроме жрецов) разошлись по своим покоям. Прежде, чем уйти к себе, Годамир поднялся к матери. За весь сегодняшний день Ильмера ни разу не позволила своему горю вырваться наружу. В то время, как младшие жены плакали и причитали, а некоторые в приступе отчаяния рвали свое платье и царапали лицо, старшая хаканеса не пролила ни одной слезинки. Лишь вглядевшись в ее лицо, по скорбным морщинкам в уголках рта и по печальному выражению глаз можно было догадаться о владевшем ею горе. Человек невнимательный или плохо знавший Ильмеру мог бы даже вообразить, что она не сильно переживает смерть мужа. Но Годамиру было хорошо известно, какие сильные чувства связывали его родителей при жизни. Он понимал, что горе матери безмерно, и что рана, нанесенная на сегодняшнем пиру, в ее сердце никогда не зарубцуется. Всей душой он желал найти слова утешения, но разумом понимал, что таких слов просто не существует. Поэтому он хранил весь вечер сосредоточенное молчание.

- Завтра будет непростой день, - сказала хаканеса, - но, кажется, мы распорядились обо всем необходимом.
- Если даже что-то упустили, - ответил Годамир, - Ингельд и жрецы об этом позаботятся.
Хаканеса остановилась у окна и молча смотрела в даль на медленно угасавшее небо.
- Что ты обо всем этом думаешь? – спросила она.

Годамир понял, что мать говорит о происшедшем убийстве.
- Трудно сказать определенно, - медленно произнес он. – Все как будто указывает на проповедника. Я и подумал на него поначалу. И мотив у него есть. Но как-то все уж слишком очевидно. В тюрьме его обыскали и осмотрели лучше некуда. Заглянули, куда только можно. Про волосы, бороду, одежду я уже и не говорю – все исследовали досконально. Яда при нем не оказалось. А если и был, то теперь его уже не обнаружить.

- Думаешь девчонка?
- Яд ведь у нее нашли.
- Откуда склянка, она рассказала?
- Божится и клянется, будто бы это примочка от царапины.  Ей передала ее от имени брата какая-то женщина.
- А Бахмет?
- В беспамятстве. Если сегодня ночью не умрет, может быть, выживет.
- Женщину искали?

- Конечно. Только без толку. Никаких особенных примет Камоса не запомнила. Глаза, говорит, только темные, а так ни разу ее раньше не встречала. Мы к ней приводили всех женщин, которые могли быть в тереме или поблизости. Той, что передала склянку, среди них нет.
- Может, чужая какая?
- Как же чужая, когда про кошку знала и про то, что Бахмет обещал примочку прислать?

— Значит, кто-то ей рассказал. Кто-то из тех, что присутствовал при нашем с Офимией разговоре. Или слышал, как она с братом разговаривала.
Годамир устало потер лицо руками.
- Никто, говорит, не слышал. Они с братом с глазу на глаз беседовали. И насчет кошки трудно наверняка утверждать. Может, слышал кто-то из тех, кого вы не видели. Или служанки сплетни пересказывали, а тот, кому надо воспользовался обстоятельствами. Но только я думаю, что специально это сделали, чтобы нас по ложному следу пустить. Не верится, мне, что Камоса на это решилась. Не такая она.

- Не такая, - согласилась Ильмера. – Я к ней все эти месяцы приглядывалась. Дитя дитем. Разве, что прикидывалась…
- Яд ей могли хитростью подбросить, - предположил Годамир, - чтобы настоящего убийцу прикрыть.  Но когда этот злодей сумел зелье в чашу влить? Если не Камоса и не Хопотопас, то у других ведь и возможностей для этого не было.
Они помолчали.

- А Сарычан как будто ждал этого отравления, – сказала Ильмера. – И нож под рукой, и обвинения готовы.
- Возможно, специально и не ждал, а только высказал, что на сердце таилось, - ответил Годамир. – Просто все вместе сошлось.
- Все сошлось, - задумчиво повторила Ильмера. -  Что это за юноша, который нож у Сарычана отнял?

- Сотан, дружинник Межамира.
- И что он в Велигарде делал, раз его конунг на границе?
- Не знаю. Наверно, послали с каким-то делом.
- Но к тебе он с этим делом не приходил?
- Ко мне – нет. Мог, к Сарычану приехать, или к Офимии.
- Красивый паренек, - отметила хаканеса. – И за Камосу не побоялся вступиться.  Уберег.

- Уберег, да только ненадолго, - сказал Годамир. – От судьбы ей все равно не уйти. Не тогда, так теперь!
- Она, уже там? – глуховатым, вдруг изменившимся голосом спросила Ильмера.
- Известное дело, - ответил Годамир. – Как обычаем заведено…
- Как отнеслась?
- Никак. Словно каменная. Даже слезинки не проронила.

– Для нее это ужасный конец, - вздохнула хаканеса. - Она такая молодая, такая красивая. Твой отец и не узнал ее по-настоящему. Камоса перед ним не раскрылась. Может быть, перед таким, как Сотан у нее бы получилось. И вот теперь в Ирии она навсегда будет с Велемиром, а я, которая прожила с ним всю жизнь, никогда-никогда больше больше его не увижу…
- И что?

— Это неправильно! – тихо закончила Ильмера
- Мы уже не можем ничего поправить, - возразил Годамир.
- Да, - согласилась Ильмера, - главного уже не поправишь – твоего отца не воскресить. – Но что-то… что-то я поправить еще могу.
Годамир ждал, что Ильмера объяснит значение этих загадочных слов. Однако хаканеса не стала ничего добавлять к сказанному. Немного погодя они расстались.


28. Дом мертвых  http://proza.ru/2021/01/16/482

«Заповедные рубежи»  http://www.proza.ru/2013/07/08/294