Блок. Поет, краснея, медь - прочтение

                «Поет, краснея, медь…»





                * * *   

                Поет, краснея, медь. Над горном
                Стою – и карлик служит мне;
                Согбенный карлик в платье черном,
                Какой являлся мне во сне.

                Сбылось немного – слишком много,
                И в гроб переплавляю медь.
                Я сам открыл себе дорогу,
                Не в силах зной преодолеть.

                Последним шествием украшен,
                Склонюсь под красный балдахин.
                И прогремят останки башен
                С моих довременных вершин.

                И вольно – смуглая гадалка,
                Спеша с потехи площадной,
                Швырнет под сени катафалка
                Свой воскрешающий запой.

                Тогда – огромен бледным телом –
                Я красной медью зазвучу.
                И предо мною люди в белом
                Поставят бледную свечу.
                4 июля 1904



Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

     "«Поет, краснея, медь. Над горном ...» – Вероятный источник образа – сцена ковки меча в "Кольце Нибелунга" Р. Вагнера. В древности существовали медные литые мечи. Кованые мечи изготовляли из стали, однако рукоять меча часто украшали медными накладками.
     «…и карлик служит мне...» – В первом действии оперы Вагнера "Зигфрид" коварный карлик Миме притворяется, что хочет сковать меч герою, однако Зигфрид сам выковывает себе меч (Ваzнер Р. Зигфрид. М., 1901. С. 3-19). Образы карликов воссозданы также в книге Белого "Золото в лазури" (М., 1904) и во 2-ой Симфонии (Белый А. Симфония (2-я, драматическая). М., 1902"

     Но слово «меч» в космогонии Блока имеет своё значение. Из статьи «О современном состоянии русского символизма»:
     «Миры, предстающие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем, они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне всего легче назвать пурпурно-лиловым (хотя это название, может быть, не вполне точно).
     Золотой меч, пронизывающий пурпур лиловых миров, разгорается ослепительно - и пронзает сердце теурга. Уже начинает сквозить лицо среди небесных роз; различается голос…»
     Но ковался меч, меч являлся юному теургу в период Тезы символизма, в его первом томе, а теперь «Том второй» и – антитеза:
     «Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце.»:

                Сбылось немного – слишком много,
                И в гроб переплавляю медь…

     «Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов – тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, - он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз. Все это бросает господин их в горнило своего художественного творчества…»

     Вот здесь мы и видим ещё один «аметист». Только ещё раз уточню: эти «многие демоны» иначе называются двойниками. Это «часть души» самого поэта. Это он сам…
     Это он сам перенесся в кузню Зигфрида, это ему пытался навязать помощь карлик Миме. И если у Вагнера – безуспешно, то здесь… Здесь герой перековывает «медь» на гроб, и вырвавшись из кузницы видит кругом лишь развалины:

                И прогремят останки башен
                С моих довременных вершин.

     А ещё один постоянный персонаж первого тома Блока – гадалка, правит этим обрядом:

                И вольно – смуглая гадалка,
                Спеша с потехи площадной,
                Швырнет под сени катафалка
                Свой воскрешающий запой.

«запой» – запев) и подчиняясь этому «запою», безвольный, почти умерший герой:

                Тогда – огромен бледным телом –
                Я красной медью зазвучу.

     И довольные, вечные спутники гадалки – безликие завершат действо:

                И предо мною люди в белом
                Поставят бледную свечу.

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «– Последним шествием украшен, // Склонюсь под красный балдахин. – Ср. в стих. Белого "Старинный друг" (1903)… " (Белый А. Золото в лазури. М., 1904. С. 141-142). Это стихотворение Белый послал Блоку в феврале-марте 1903 г. (Блок и Белый. С. 22-23).»

     В стихотворении А. Белого горная кузня изображена более подробно:

                «1.
                Старинный друг, к тебе я возвращался,
                весь поседев от вековых скитаний.
                Ты шел ко мне в твоей простертой длани
                пунцовый свет испуганно качался.
                Ты говорил: «А если гном могильный
                из мрака лет нас разлучить вернется?»
                А я в ответ «Суровый и бессильный,
                уснул на веки. Больше не проснется»…
               
                2.
                Янтарный луч озолотил пещеры…
                Я узнаю тебя, мой друг старинный!
                Пусть между нами ряд столетий длинный,
                в моей душе так много детской веры.
                Из тьмы идешь, смеясь «Опять свобода,
                опять весна, и та же радость снится»
                Суровый гном, весь в огненном, у входа
                в бессильной злобе на тебя косится.
                Вот мы стоим, друг другу улыбаясь…
               
                3.
                Над гробом стоя, тосковал бездонно.
                Пещера той же пастью мне зияла.
                К провальной бездне мчащийся исконно,
                поток столетий Вечность прогоняла.
                Могильный гном, согнувшийся у входа,
                оцепенев, дремал в смертельной скуке.
                «О где ты, где, старинная свобода!»
               
                …Я зарыдал, крича, ломая руки…
                Текла лазурь Поток столетий шаткий
                в провалах темных Вечность прогоняла.
                Дремавший гном уткнулся в покрывало.
                Рвались по ветру огненные складки.
                И я молчал, так радостно задетый
                крылами черных, шелковых касаток.
                Горели славой меркнущие светы.
                Горел щита червонного остаток…

                4.
                Старела Вечность. Исполнялись сроки.
                И тихо русла смерти иссякали.
                Лазурные, бессмертные потоки
                железные гробницы омывали.
                Воздушность мчалась тканью вечно-пьяной…»