Солист Его Величества. Часть I. Главы 1-2

От автора: эта книга является прямым продолжением повести "Альтовый ключ", здесь будет много отсылок к предыдущей книге. Главные действующие лица здесь уже новые, но персонажи из "Ключа" встречаются и влияют на развитие сюжета.

От автора (дополнение от 10.03.2022): для тех, кто уже читал и перечитывает. Фамилия Семёна Арсеньевича была изменена с "Городецкий" на "Городчиков". Дядя Станислав теперь сокращённо будет Славой, а не Стасом. О причинах напишу отдельно.

_________________________

 
Посвящается В.А. Пикайзену и Е.В. Левину


…Но скажите, пожалуйста, а что такое — слава?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Л.Н. Гумилёв, «Струна истории»
(цитируя Н.С. Гумилёва)

Венявский очень любил Россию.
Венявский и Россия – это целая история,
жалко, что ещё не написано настоящей книги,
именно такой книги: "Венявский в России".
Потому что там будет много материала,
много интересного, много музыки, много впечатлений…
Михаил Казиник (отрывок из радиопередачи)



1.

…Не сделай Ника ту фотографию, всё могло бы обернуться совсем иначе.
  В то мартовское утро, когда поезд, движущийся к Казанскому вокзалу, проезжал «Электрозаводскую», Ника заметила на платформе одного в высшей степени оригинального джентльмена. Этот персонаж был достоин наблюдения, поскольку в наше время такие люди очень, очень редко встречаются.
 На вид ему можно было дать лет 28-30, а то и чуточку побольше. Его изящная, несмотря на некоторую полноту, фигура была плотно закутана в осенний плащ. Из-под бархатного берета выбивалась темная прядка курчавых волос, и ее трепал ветер. Что же касается его лица... Оно показалось Нике знакомым, хотя этого человека она никогда раньше не встречала. Как будто видела его на старинном портрете? Впрочем, что за ерунда!
  Но самое главное было в том, что мужчина, несомненно, был музыкантом: через плечо у него на длинной лямке спускался футляр, чуть-чуть на бочок, так, как его носят только скрипачи. А если вспомнить о том, что Ника и сама дочь виолончелиста… Разве могла она оставить такое без внимания?
  Навести фокус через окно вагона ей не удалось, и Ника, придерживая левой рукой объектив, торопливо выскочила на станцию. И как раз вовремя: двери за ней тут же закрылись. Незнакомец со скрипкой был от нее метрах в двадцати, он не спеша шагал к выходу. Ника догнала его в три прыжка и легонько хлопнула по плечу. Сейчас он обернется и…
  Тяжелая длань обхватила запястье Ники. От неожиданности девушка едва не выронила свой фотоаппарат.   
  Музыкант сурово и немного печально смотрел на нее. Его глаза, темно-зеленые, как маслины, казалось, пронизывали ее насквозь.
- Девушка, вы почему за мной следите? – строго спросил он. – Вы из какой компании?
- В-вероника Грицай, газета «Музыкальная Москва», - выпалила Ника.
- Вот тебе раз, - слегка нараспев протянул незнакомец. – Выходит, я стал жертвой… как это называется? Па-па-рацци.
- Да нет, вы не подумайте… Мы сейчас собираем коллекцию снимков людей с музыкальными инструментами: музыканты в транспорте, в общественных местах и так далее. Короче, портрет музыкального города.
- Ужас. И всех этих бедолаг вы фотографируете так же, как меня?
- Что вы, нет-нет, конечно. Просто у меня никак не выходило снять вас из окна поезда.
- Всё-таки лучше спрашивать… Вы так не считаете, мадемуазель?
- Ну-у… да. У нас работа такая. Читателям нужна информация, шокирующие факты, новинки...
- Можете считать, что вы меня уже шокировали, - улыбнулся он, и от этого как-то вдруг потеплело на сердце. – Больше так не делайте, ладно? Вот, возьмите на всякий случай.
  Он протянул ей кусочек картона, на котором от руки было написано:

АНТОН СВЕТЛИЦКИЙ /скрипка/
Различные жанры: классическая музыка, джаз,
народные песни в инструментальном переложении

   Ниже прилагался телефон и адрес электронной почты. На обратной стороне то же самое было написано по-английски.
- Если вдруг понадобится, - сказал Антон и так и не объяснил, что «понадобится».
  Пока Ника разглядывала визитную карточку, ее новый знакомый уже ушел. Попросту исчез из виду, затерялся среди хлынувшего потока пассажиров.
  На мгновение девушка даже растерялась. А затем её охватило любопытство. Ника подняла фотоаппарат на уровень глаз, ладошкой заслоняя экран от солнца. Долго смотрела на сделанный снимок - смешной, неудачный, и всё-таки настолько... близкий? Близкий? Да, это именно то слово, о котором она подумала.
  Вот уйдёт сейчас, и больше я его никогда не увижу.
 Ну-ууу, нет!!
   Дочь музыканта торопливо достаёт из кармана мобильный телефон и набирает номер.
- Па-аап? У вас перерыв сейчас? Ага. Слу-ушай, ты мож’ мне помочь, да? Правда же, можешь? Здорово! Ты представляешь, я тут...

2.
   Евгением Сергеевичем он был только на работе и в документах. Почти все и всегда называли его Женей, несмотря на то, что в позапрошлом году Женя отметил свой 55-летний юбилей.
  Женя Грицай – маленький, шустрый, вечно суетливый – был первой виолончелью симфонического оркестра Г.Зарнихина. Учитывая его давнюю дружбу с дирижером, можно считать, что Женя был практически концертмейстером всего оркестра. Его слушали, к нему обращались за советом, его любили и уважали, не забывая время от времени пригласить на чаек с вафельками, которые он просто обожал. Кроме того, Женя был единственным музыкантом в оркестре, владевшим тайной ремонта инструментов. Попросту говоря, он способен был перевоплощаться в музыкального мастера по просьбам своих клиентов. Этому искусству когда-то давно, еще в подростковом возрасте, обучил его мастер Федор Бархатцев, ныне уже находившийся на заслуженном отдыхе в семейном кругу. Федор Игнатьевич был человек очень добрый и мягкий, всегда относился с пониманием к своему собеседнику, и Женя старался следовать его примеру. Благодаря этому у Жени установились очень миролюбивые отношения с коллегами, если не считать двух-трех вечно недовольных лиц – но у кого из нас нет таких знакомых?..
   В своей жизни Женя много путешествовал, восемь лет он прожил в Швейцарии и мог сказать, что разбирается в людях различных профессий, живущих в разных городах. Но истинную загадку для Жени представляли его собственные домочадцы: властная супруга Рита, старшая дочь – стремительная Вероника и маленький упрямый Павлик. Казалось, они только тем и живут, что изобретают новые способы обеспокоить заботливого отца. Вот и сейчас, всего пару минут назад, Ника позвонила Жене с удивительной просьбой: найти скрипача, изображенного на фотографии. Ох уж эта капризница Ника!.. Женя схватился за голову, потом за нагрудный карман. Пустырника у него, конечно же, с собой не было. «Спросишь там у кого-нибудь из своих ребят, может быть, они и подскажут», - вспоминал он голос дочери. Как же я тебе его найду, милая? Вечно выдумает что-нибудь…
   В перерыве большинство оркестрантов шли обедать в столовую, и Женя надеялся застать дирижера там. Он сбежал вниз по лестнице, налегая плечом на перила, завернул за угол и проскочил в узкую дверь буфета. Все места были уже заняты, слышалось оживлённое гудение голосов над тарелками. Женя сразу увидел Зарнихина – тот стоял в середине очереди и приценивался к пирожкам, отпуская шуточки насчёт роста цен и падения работоспособности оркестрантов.
  Женя протиснулся поближе к нему:
- Григорьндрейч! Можно тебя на минуточку? Есть разговор.
  Дирижер обернулся:
- Женюш, ты? Иди сюда скорее! Да, я вам даю еще полтинник, а вы мне – три рубля сдачи… Правильно… Хорошие пирожки, кстати, вот возьми парочку.
Очередь напирала сзади, навалилась и унесла в сторону. Григорьндрейч элегантно, точно сомелье, подхватил тонкими пальцами блюдце с пирожками и глубоко вдохнул свежий их аромат.
- Корица, - провозгласил он.
- Отлично, - согласился Женя.
  Они расположились за столиком в углу возле занавешенного окошка.
 Григорьндрейч лениво потягивал компот из невысокого стаканчика. Он был не голоден, но нахмуренный лоб и напряженный взгляд выдавали сильную усталость. Работа над увертюрой Верди давалась дирижеру нелегко.
- Ну так о чем ты хотел поговорить, Женюш? – спросил он. Он пытался бодриться.
  Женя наклонился над столиком:
- Понимаешь, моя дочь – кхм…
- Угу…
- Она сфотографировала на вокзале какого-то скрипача, вот снимок, - Женя полуоткрытой ладонью приподнял экран телефона. – Ты не встречал его раньше?
  Григорьндрейч задумался. Похоже, он увидел нечто неприятное, потому что лицо его приобрело пепельно-серый оттенок, брови поползли ниточками.
- Нет, не помню, - отрывисто сказал он. - У меня вас здесь шестьдесят восемь человек и в вузе еще столько же студентов. Все хотят только одного – чтобы я взял больничный. Месяца на три, не меньше. Ну вот объясни мне, объясни, зачем валторне понадобилось брать ля бекар в соль-минорном аккорде? Кто ее надоумил? Каша же вместо стройного трезвучия!
- Этот не с корицей, - вставил Женя.
 Григорьндрейч перестал размахивать рукой с пирожком, положил его на блюдечко и произнес растерянно:
- Как не с корицей? А с чем?!
- С яблоками.
- Подожди, - сказал Григорьндрейч. – Фу-ты, сбил меня совсем… Ты что спрашивал? Про парня этого? Я же говорю, я не знаю, - он заёрзал и, словно забыв о Жене, опустил взгляд в тарелку.
- Гри-ша, - произнес Евгений Сергеевич ласково, - я же знаю тебя лет с пяти, кого ты хочешь обмануть?
  Зарнихин сдался.
- Ну хорошо. Был у нас такой человек, приходил прослушиваться на конкурсное место в прошлом году [1]. Играл партию вторых скрипок. Я его хотел сразу на третий пульт посадить, для новичка очень неплохо, суди сам. А он прошёл, получил своё место и… откланялся так вежливенько. Шляпу свою надел и говорит: мол, спасибо Вам большое за ценный опыт, но теперь я точно понял, что этот вид деятельности не для меня. Так и сказал. Это он МНЕ сказал, не кому-нибудь, а МНЕ, дирижеру N-ского симфонического оркестра, где за место концертмейстера басов идёт сражение[2], битва под Полтавой!
- Ну-ну-ну, Гриша, успокойся, - Женя легонько похлопал его по руке. – Не такая уж ты и важная персона, чтоб из-за этого переживать.
- Да при чём тут я? – возопил Зарнихин, - нанесён удар чести моего коллектива, ёлки-палки, а я должен вежливо стоять и смотреть? Отпустил я его, нахала. Помню, ещё Ким тогда удивился, говорит: «вот так спектакль, даже мне такое бы в голову не пришло».
  Женя нахмурился, но тут же просветлел:
- Ким, ты говоришь? Это хорошо. Надо у него спросить. Ты не помнишь, как звали этого юношу?
- М-мм… Антон, кажется. Слушай, зачем тебе это всё?
- Это не мне, это Веронике.
- О Господи! – только и мог сказать Зарнихин. – Что ж, удачи… Постой, забыл сказать. Ким его и привёл.
   Женя завернул в салфетку оставшийся пирожок, попрощался и решительным шагом покинул столовую (во второй половине репетиции он сегодня не участвовал, дирижёр решил посвятить это время работе с духовиками). Нужно еще успеть домой заехать, забрать куртку у Ники, а то ведь так промерзнешь до костей. И виолончель сбросить, само собой.

***

  Костя Иволгин, высокий плечистый парень с рыжими баками, совсем не походил на своего отца Кима и ещё меньше – на мать, Любовь Фёдоровну. Его задорный взгляд и стальная хватка при рукопожатии напоминали Жене деда мальчика, Фёдора Игнатьевича, каким он был в пору Жениного детства. На вид, даже зная, что перед вами студент музыкального училища, трудно было предположить, на каком инструменте играет Костя. Большинство ставили на контрабас и – просчитывались. Костя был флейтистом. В это было так же трудно поверить, как и в то, что ему всего 21 год, а не 26, допустим, или даже 29. Молодой человек только заканчивал колледж, при этом он владел равно как и флейтой, так и саксофоном. И «немножко» сочинял за фортепиано. Когда «немножко» превышало положенные полтора часа и Ким Артурович надрывал голосовые связки под дверью, обычный энтузиазм мальчика пропадал, и остаток дня он проводил с самым равнодушным, флегматическим видом. Как будто его вовсе и не касались 18 гигабайтов очередной звукозаписи, мирно дремавшие в видеокамере.
- …Ну так что, отца опять нет дома? – заговорщически спросил Женя.
- Опять кого-то учит. А мама на работе, вы же знаете. Дедушка на кухне, я сейчас его позову.
  Ждать долго не пришлось: Фёдор Игнатьевич Бархатцев, старенький мастер, в стоптанных шлепанцах и безобразно затёртом фартуке, выглянул в конце коридора. В руке у него была только что выструганная шейка детской скрипки.
- Евгеша, здравствуй! – воскликнул он тенорком, - а я вот тут всё за работой… Чайку?
- Спасибо, я сейчас по делу, - виновато пожал плечами Женя. – Мне бы Кима самого увидеть.
- Может быть, я подскажу? – попросил Костя.
- Ну, посмотри… Может, ты и узнаешь…
  Женя показал ему фотографию. Глаза мальчика сделались круглыми, точно калейдоскоп.
- Это же Тошка, - пробормотал он. – Откуда? Он же никогда не фотографируется…
- Ты его знаешь?
- Да, это Антон, он играет в папином ансамбле. Мы познакомились, наверное, уже лет семь назад. Вот теперь вместе квартиру снимаем. А в чём дело-то?
- Нет, слава Богу, но мне хотелось бы знать… ммм… ну, в общем, что это за человек. Есть вероятность… очень большая вероятность того, что я буду иметь с ним дело, и мне хотелось бы, чтобы твой отец нас друг другу представил, познакомил, понимаешь?
- Ну-у… да, наверное. Всё-таки странно, что у вас эта его фотография. Она как будто сделана тайком. В смысле, что Антон очень редко попадает в объектив, словно нарочно избегает, суеверие, что ли, не знаю. Мы хотели как-то сделать селфи нашего коллектива, так он там стоит в профиль и ещё в этой своей шляпе. Дурацкая такая шляпа бордовая. Как у ковбоя или нет, как у мушкётера, наверное. Он вообще любит такие старомодные штуковины. Часы на руке не носит, достаёт прадедушкины из кармана. Смартфоном он вообще не умеет пользоваться! Как-то раз он умудрился его потерять и ходил с мобильником своей бабушки. Чудной такой мобильник. Нажимаешь кнопку, она говорит: «ВОСЕМЬ». Потом: «ДЕВЯТЬ». И так далее весь номер. Жуть, правда? А потом Антон нашёл этот свой мобильник, он у него в сугробе пролежал целую неделю, представляете? Все зимние праздники. И дворник…
- Я понял, понял, Кость, я всё понял, - Женя предостерегающе поднял руку. - Так ты говоришь, он не намного старше тебя?
- Почему, он 1986-го года, - сказал Костя. – Но по виду ему можно и сороковник дать, особенно когда не бреется… У него бывает так иногда, когда звонят родичи. Они где-то далеко живут и звонят по видеосвязи. И потом он всю неделю сам не свой.
- Всю неделю, почему всю неделю?
- Ну, они же разговаривают по выходным, когда он у бабушки.
- Чрезвычайно милая особа, - вставил Фёдор Игнатьевич, до сих пор не принимавший участия в разговоре. – Вареники отлично делает. Она была здесь однажды, нужно было оформить какую-то квитанцию, молодёжь ничего в этом не разбирает, я и вызвался помочь. Кстати говоря, этот Антон очень воспитанный юноша, под стать своей grand-mere [3]. И он тоже прекрасно готовит. А уж фальшивых нот я у него пока не слышал ни одной. Впрочем, посмотрим, как он справится с Бетховеном.
  Женя поблагодарил мастера и его внука и вышел на улицу. Чтобы не слишком огорошить Кима своим появлением в его квартире (отношения у них пока ещё были далеко не дружеские), Женя решил дождаться его во дворе, но так, чтобы не привлекать особого внимания: сел на ступеньки детской горки и прислонился к перилам. Уже начинало темнеть. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову разглядывать силуэт на детской площадке. В своём укрытии Женя оставался незамеченным.
  Прошло минут двадцать, прежде чем Ким появился на тротуаре напротив. Женя тихонько окликнул его. Он знал, что Ким тут же повернет голову, слух у него был первоклассный. Ким Иволгин перешел на эту сторону дороги, чуть замедлил шаг и наконец поставил одну ногу на бордюрчик возле того места, где сидел Женя. В руке у него была хозяйственная сумка, почему-то пустая. Виолончель он нес за спиной.
- Что тебе понадобилось? – спросил он вполголоса.
- Привет, - сказал Женя. – Заскочил Любу повидать.
- Сочиняешь, - нахмурился Ким. – Я же вижу, ты что-то от меня хочешь.
- Правильно. Ты наверняка знаешь, кому принадлежит эта визитка, или я сильно ошибаюсь. Посмотри, пожалуйста.
- Хм. Светлицкий Антон. Знаю, конечно, Костин друг, он играет в «Ламенто». А что?
- Ты мог бы мне его описать?
- Крупный такой парень, брюнет, очки в дурацкой оправе, скрипку носит на боку, бордовая шляпа, которую пора сдать в химчистку и… - Ким замялся. – И еще он подкашливает. Сперва это не заметно в разговоре, но потом начинаешь обращать внимание. Я думал, может, у него нет миндалин или что-то в этом роде.
- Почему думал?
- Он сказал, что у него аллергия на запахи, вот и всё. А откуда ты вообще о нем узнал?
- А, да не все ли равно… Скажем так, мне подбросили эту визитку в почтовый ящик.
- Ты опять врешь, - убежденно сказал Ким. – Ты совсем не умеешь правдоподобно врать. Говори, как есть! Иначе зачем спрашиваешь?
   Женя выехал обратно в Москву без четверти одиннадцать. Находясь в гостях у мастера, он всегда как-то забывал о времени.
  Ким рассказал ему достаточно, чтобы составить цельное представление о человеке, с которым Жене предстояло познакомиться. Для начала он собирался прийти на репетицию ансамбля «Ламенто» в качестве случайного зрителя из семейного круга и понаблюдать. А потом, если сочтет нужным – заговорить.
  Ансамбль «Ламенто» [4] состоял главным образом из музыкантов, по той или иной причине не попавших в симфонический оркестр Зарнихина. Всех этих людей, как с удивлением узнал Женя, Ким перехватывал на обратном пути в гардеробную и записывал их телефоны – на случай, если у него самого когда-нибудь будет свой оркестр. И вот этот случай представился. На данный момент в коллективе было двадцать четыре человека. Антон Светлицкий занимал место на первом пульте II скрипок и, судя по всему, был этим доволен. У него было отличное чувство ритма, он умел «вести» за собой свою группу и никогда не жаловался (это Ким отметил с особым восхищением).
  Женя подумал про себя, что, если бы это дочь Кима встретила Светлицкого на станции, Ким, наверное, не мог бы и мечтать о лучшем кавалере для (воображаемой) дочери. Но я не Ким, подумал он. Я, оказывается, очень въедливый человек. Когда я успел таким сделаться? А может, я всегда таким был?
  Он почувствовал, что лоб покрывается мелкими капельками пота, и полез в карман куртки за носовым платком. Но вместо платка в руке очутилась какая-то скомканная бумажка. Фантик? Да нет, я ж их все повыбрасывал ещё утром… А может, это просто Ритин список покупок? Листик был в клеточку. Женя перекрестил находку и осторожно развернул.
  Брови его полезли наверх.
- Что это за белибердень… - прошептал Евгений Сергеевич. – Что это такое?!
  Вот что он прочел:

«Нотная строчка в фа диез миноре. Чья-то рука снимает со строчки ноту (целую) и бросает в рулетку вместо шарика. Рулетка раскручивается и становится кинопленкой, на который проступает старый Петербург.
   По окутанному дымкой бульвару не спеша идет человек. Постепенно, по мере того как рассеивается туман, мы различаем его черты. Это высокий мужчина лет под сорок, волосы темные, с едва заметной сединой, маленькая бородка. У него ясные, смеющиеся глаза. Идет он с усилием, опираясь на трость, широкими тяжелыми шагами. Наконец, словно бы заметив камеру, он поворачивается в сторону оператора, останавливается, облокотившись на бордюр, и заговаривает с улыбкой:
- Добрый вечер, Mesdames et Messieurs [5]. Мы с вами сейчас находимся в Санкт-Петербурге 1867 года, в ту эпоху, когда просвещенная публика не уставала посещать концерты, проходившие здесь каждый вечер. В этом городе выступали и братья Рубинштейны, и Давыдов, директор консерватории, а нередко и сам Великий Князь Константин – словом, множество блистательных музыкантов. И среди них… ну-у, в числе прочих… ваш покорный слуга. Когда-то я был знаменитым скрипачом, да, да! Вряд ли вы меня помните. А сейчас всё, что от меня осталось – это Второй скрипичный концерт да два полонеза, которые играют в музыкальной школе… (он тихо смеется) …и, как правило, всё мимо нот. Есть ещё одна пьеса, «Легенда». Мало кто знает, что я написал ее к своей свадьбе с красавицей Изабеллой. Однако это произведение по-прежнему не покидает сцены, - кружится где-то там, над роялем, крышку которого вот-вот откинет Ауэр, и мы снова примемся… за старые проделки. Моя фамилия – Венявский. Я был Солистом Его Императорского Величества».

________________________________________
[1] Действие происходит в марте 2015 года, через полгода после действия повести «Альтовый ключ». (здесь и далее прим. автора).
[2] Зарнихин говорит о событиях предыдущей книги.
[3] Бабушке (фр.) Произносится примерно как [гран-мээр].
[4] «Lamento» в переводе с итальянского – плач, жалоба. Термин, известный каждому классическому музыканту. Выбор такого названия остаётся на совести Кима. 
[5] Дамы и господа (фр.) [мэдамз э мессьё]. «Господин» в ед.ч. – [мёсьё], а вовсе не [месье].
________________________________________

Продолжение следует! Книга будет как минимум вдвое больше предыдущей. На данный момент целиком написана первая часть.