Отец. Детство

Родился я еще до первой Империалистической войны 17 июня 1912 года в многодетной семье Ивана Матвеевича и Мавры Семеновны Сидоровых в городе Рыльске Курской области. Нас, детей, было семеро, да двое умерли в младенческом возрасте. А было нас четыре сестры и три брата: Шура, Маруся, Нина, Елена, Михаил, и я, Владимир, да самый младший Алексей. Отец до революции был чернорабочим, мама - домохозяйка и шила платья по заказу.

Как я помню, наша небольшая хата стояла под горой в 400-х метрах от берега речки Сейм. От хаты до берега реки луг, где всегда пасся скот и гуси. На левом, низком берегу реки, тоже луг, а за ним, на расстоянии около километра, сосновый лес, по кромке которого проходила узкоколейка от станции Коренево до нашего Рыльска. По дороге два раза в день ходили пассажирские поезда, туда и обратно, ходили и товарные. По поездам можно было проверять время и их было хорошо видно из дома.

Жили мы бедно, держали нас, как говорят, "в черном теле". Начавшаяся Империалистическая сделала нашу жизнь еще беднее. Но вот, в феврале произошла революция, свергли царя и появилась надежда на другую, лучшую жизнь. Висевший на видном месте портрет Николая с семьей отец снял, а на его место повесил картину. Все радовались революции, но лучше жизнь не стала. Началась гражданская война. До этого момента немцы оккупировали почти всю Украину и часть нашей губернии. Я помню немцев у нас в городе. Хорошо помню, как немец искал уютный туалет, как немцы перестреляли наших уток, а потом принесли их нашей маме поджарить. Немцы мылись и стирали в реке. Один из них утопил свое белье. Прибежал к нашему двору и взял один из шестов, лежащих возле забора, забежал в хату, потянул за руку мать на улицу, что-то ей объясняя и показывая на шест, затем побежал на реку и выловил шестом свое белье. Шест вернул и положил на место. Этим же летом немцы ушли из города. А был это 1918 год и в городе уже была советская власть.

Началась Гражданская война. На улице, у забора был сложен строительный лес и на нем соседи устраивали посиделки. Ну и мы, ребята, рядом играли в свои игры. В один из вечеров мы услышали гул в небе и увидели летящий самолет. С земли он выглядел как маленький крестик. Как только самолет улетел, из-за леса начался артиллерийский обстрел. Все гуляющие разбежались. Наша семья спряталась в погребе, вырытом в горе. С наступлением темноты обстрел прекратился. На Рыльск наступала Белая Армия. На второй день обстрел начался с обеда и прятались мы в подвале кирпичного дома. Я с отцом и старшим братом бежал последним и хорошо слышал близкие выстрелы. Стреляли шрапнелью, стреляли по бане, где мылись красноармейцы. Ослабевшая шрапнель ударялась в забор и уже неопасная падала на землю. Когда мы спустились в подвал, там уже было много народа, были там и красноармейцы, один из них раненый. Белые город взять не смогли и поэтому усилили обстрел под вечер. Мама уложила нас спать за печкой, считая, это место самым безопасным в доме.

Когда мы утром проснулись, то увидели, что горит вокзал и идет перестрелка. Покинув хату и все хозяйство мы ушли в деревню Поповка, что находится на берегу реки в семи километрах от города. Бежали через лес ранним утром. Младшего брата на руках несли взрослые. В деревне было много жителей, бежавших из Рыльска. Прожили мы в деревне больше недели, пока город занимали белые. Дома остались корова и телка, а в хате на яйцах сидели гуси и утки. Брат Михаил и сестра Маруся каждый день, в сумерках, бегали домой, чтобы покормить скот и птицу. Была весна 1919 года. Когда Красная Армия отбила город, мы вернулись домой. Брата Михаила призвали в армию. Снова шли бои и белые еще раз заняли Рыльск, но ненадолго. Каждый день утром кто-нибудь отправлялся в город узнать, какая власть над нами. В конце года белые окончательно были изгнаны из Рыльска. Никаких вестей от Михаила не было. В городе стояли латышские стрелки, самые верные защитники Советской власти. В один из дней к нам в хату пришли два стрелка и стали расспрашивать мать об отце и Михаиле. Мать ответила, что отец ушел по деревням заработать продуктов, а Михаил в Красной Армии и от него нет никаких вестей. Посидев немного в хате, посетители ушли. Позже они приходили еще два раза и вновь расспрашивали о Михаиле. Видно кто-то оговорил брата, что он у белых.

И вот весной 1920 года, ночью, брат Михаил появился дома. Увидев сына, мать сказала, что его ищут и дома ему быть опасно. Михаил ответил, что он сейчас уйдет, но мать его конечно не отпустила. Вид у него был ужасный: был он в лохмотьях, на одной ноге полусапог, на другой ботинок. Сам он был вшивый и грязный. Через несколько дней явились латышские стрелки и снова стали настойчиво выспрашивать о Михаиле. Мать сказала, то не знает где сын. А в это время Михаил прятался за печкой. Один из стрелков вынул наган и двинулся по хате. Мать вскрикнула и упала в обморок. Стрелки замешкались и сестра Маруся их выгнала во двор. Там она сказала, что Михаил недавно пришел домой и завтра он сам явится в военкомат. Как только мать упала, Михаил выскочил из укрытия и принялся приводить ее в чувство. На второй день Михаил сходил в военкомат, где его поставили на учет и оставили там же работать. За работу ему давали карточки на паек для всей нашей семьи. Паек состоял из баланды и хлеба по 120 грамм на человека. За пайком я, Алексей и Елена ходили в Сельхозтехникум. Там нам в кувшин наливали баланду и выдавали хлеб. В столовой поваром работал наш родственник и из сочувствия к нам подкармливал: выносил нам таз с баландой и звал нас как поросят "пац - пац". Мы и соседские ребята бежали на кухню и поедали эту баланду, состоящую из картофельных очисток. Все время хотелось есть, идешь домой с полученным хлебом и по крошке отламываешь его, чтобы заглушить голод, иной раз и не заметишь, как съел всю свою пайку.

На одной из улиц города жили староверы и Елена заставляла меня с младшим братом ходить к ним и просить хлеб. Видно они жили хорошо и могли с нами поделиться. Мы ходили, просили, нам подавали. Сестра меняла на нас одежду и мы снова шли. Нам говорили - вы уже были, но мы гнусавыми голосами (чтобы не узнали) говорили, что мы в первый раз, и нам снова подавали. Жилось нашей семье, как и большинству людей очень тяжело - не было ни хлеба, ни овощей, ни топлива.

Помню, сидим мы с младшим братом на холодной печке, в хате никого нет, мерзнем. Мать с Ниной и Лелей пошли за дровами в лес - Лавошное. Сидим голодные и холодные. Приходят мать с сестрами, на санках несколько поленец. Начали топить печь. Дрова сырые, не горят. Но сидим ждем с братом, когда потеплеет. Вши нас всех замучили. Так мать нашу одежонку закладывала в уже протопленную печь и вши поджаривались, только потом их вытряхивали. Начался сыпной тиф и я, мать, младший брат и Нина заболели. Все лежали без движения и только здоровые Леля и отец ухаживали за нами. Уход был простой, еды не было, да и мы не хотели есть. Приносили воду из колонки и поили нас. Сколько мы болели не знаю, но когда поднялись на ноги, то еле бродили по хате цепляясь за стены. У всех нас выпали волосы и мы были худы, как мощи. Потом волосы выросли, а у меня почему-то курчавые. После нас заболели отец и Леля.

Старшая сестра Шура с сыном Митей учительствовала в деревне, что в 15 километрах от Рыльска. Сестра Маруся была за мужем и жила отдельно, Михаил был в армии. Недалеко от нашего двора был металлургический завод, владельцем которого был Воейков. До гражданской войны завод работал, на нем работал муж Маруси. После войны завод стоял, но семья Воейкова по-прежнему проживала в трехэтажном доме и Советская власть его не трогала. При доме был большой сад и мы, ребята, ходили просить там яблоки. Яблоки нам выносила дочь владельца дома. Был еще в доме и сын - слабоумный Сеня. Он иногда приходил к Михаилу. Именно в их доме мы два раза прятались от обстрела.

Жить было тяжело, а тут еще пришла к нам беда - пришлось зарезать нашу кормилицу, корову по кличке Таю. Она должна была отелиться, но тут мать заметила, что у нее растет шишка величиной с человеческую голову. Пригласили ветеринара и он обнаружил, что у нее пулей пробита брюшина и родить она не сможет. Предложил ее зарезать, пока она еще жива. Корову зарезали, теленочек был еще живой, но недоношенный. Это было в начале лета 1919 года. Сложили мясо в кадки и засолили. Мы, дети, ревели и мясо есть отказывались. Так остались мы без кормилицы. У нас была взрослая телка и поменяли мы ее на старую худую корову. Эта корова, пока не отъелась на зеленой траве, доставила нам немало забот. Коров перегоняли в стадо на другой берег реки, а наша зайдет в воду и не может вытащить ног из ила. Бежим ей помогать. Переплывет на другой берег, не может вылезти из воды. Берем лодку и плывем ей на помощь. Так продолжалось несколько дней. Потом она поправилась и стала давать по три-четыре кринки молока в день. Впоследствии все наши коровы были ее потомки. Отец в то тревожное военное время ходил по деревням и зарабатывал у крестьян хлеб и овощи. Раза два он брал с собой и меня. Я помню, что на продукты он менял краску для пасхальных яиц, цыганские иглы и катушки ниток. Краску он делал сам, иголки из старых зонтов, используя спицы, у которых были отверстия для ушек, а концы затачивал, нитки "заимствовал" у мамы, за что она его очень ругала. Такие походы мне очень нравились, ведь крестьяне давали поесть. Помню, остановились мы в деревне Романовке у знакомого отца. Ночевали в саду под фруктовыми деревьями. Сверху висели уже спелые плоды. Но конечно больше всего запомнилась еда. Варили в саду кулеш - пшенный суп, заправленный толченым салом с чесноком. Так было вкусно! Ходили мы с отцом в лес, где собирали дикие яблоки и груши. Полежав некоторое время на чердаке в соломе они дозревали. Затем их мама сушила и из этих фруктов варили узвар (компот). Это было большое подспорье в нашем скудном питании. Знакомый отца называл эти дикие сушеные плоды вторым хлебом.

Наступил 1920 год. Осенью я пошел учиться. Сестра Леля училась со мной в одной школе в третьем классе. Моей учительницей была Лидия Михайловна Сахарова. Учился я старательно. В сухое время года в школу ходить было хорошо, а вот осенью и весной одна мука. Просто ходить в непогоду было не в чем. Мама сшила из мешка фуфайку, в ней я и ходил в школу, а возвращаясь домой передавал ее старшим. Сестра Мария сшила матерчатые туфли на веревочной подошве и я с удовольствием ходил в них в сухое время, а в слякоть они промокали. Мама разыскала в сарае галоши, но они оказались дырявыми. Выходили из положения так: засовывали галошу в галошу так, чтобы их дыры не совпадали, дальше вдевались матерчатые туфли. Все это привязывалось веревками и ...вперед! Но в сильную непогоду и это не помогало - ноги были мокрыми. В школе учительница велела мне разуться и пока шли уроки мое хозяйство сушилось, а я сидел за партой положив ноги под себя, чтобы согреться. И уже в просушенное и прогретое обувался, чтобы вернуться домой. Прийдя домой опять все сушил. Завтраком служил стакан чая с молоком и маленький кусочек хлебца, иногда всем давали немного пшеничной каши или фасоль. Помню один раз мы все съели какую-то черную фасоль и очень мучились потом желудком.

Корова наша стала больше давать молока и мама стала его продавать. Носили его к людям побогаче и они возвращая кувшины клали в них очистки картошки, иногда корки хлеба. Мы эти очистки пекли и ели. Жизнь в стране была по-прежнему тяжелая - не хватало продовольствия, многие голодали. В то время еще принято было праздновать религиозные праздники. Помню, в Пасху мама взяла два кувшина молока и понесла на продажу. И вернулась такая радостная и счастливая - принесла две буханки хлеба, а в кувшинах еще и корки. Мы обрадовались не меньше - будем есть свежий теплый хлеб! Мама рассказала, что шла по городу и увидела сидящих на завалинке красноармейцев, спросила, не нужно ли им молока. Они сказали: "Давай бабка!" и унесли кувшины с молоком в дом, наказав ей ждать. Мать уже стала жалеть - вот забрали молоко, вернут ли кувшины? Выходит красноармеец и выносит хлеб, а маме говорит, чтобы носила она молоко каждый день за хлеб. В школу я ходил мимо этой красноармейской пекарни, мама давала мне молоко и я его заносил солдатам. Они оставляли себе молоко, а мне давали лепешку, которую я съедал в школе, делился я ее и с ребятами. После школы я заходил за кувшинами и уходил с богатыми дарами домой. Жить стало полегче. Учился я хорошо, был любимцем учительницы.

Помню, во времена НЭПа в Рыльске открылся кинотеатр "Чары". Контролером там устроилась сестра Маруся, а киноленты возил отец из Харькова. Сестра пропускала меня смотреть кинокартины. Кино еще было немое и "озвучивал" его тапер за пианино. Помню фильмы : "Суроманская крепость", "Знак Зеро", "Монтекристо". Потом кинотеатр закрыли. Отец поступил на сахарный завод, а сестра вышла замуж и не работала.

Нас в семье осталось: мама, сестры - Нина и Леля и я с младшим братом. Теперь мы были побогаче, у нас кроме коровы была еще телка, стадо гусей, уток, куры и индейки. И за всеми ними нужен был уход и кормежка. Занимались этим вся наша семья. Не помню в каком этом году было. Мы все спали и вдруг избу озарило пламя. Мама разбудила нас и мы увидели, что горит соседняя хата, а ведь совсем рядом с ней наш сарай со всей нашей живностью! Крыша сарая соломенная, как бы не вспыхнула! В нижнем белье, не одеваясь мы выскочили во двор и стали выгонять скотину и птицу на луг. В это же время кончилась смена в мастерских бывшего завода Воейкова и шедшие домой рабочие помогли тушить пожар и поливали водой крыши наших сарая и хаты, чтобы они не загорелись. Мы им подавали воду в ведрах снизу. Вскоре прибыли и пожарники. Они растянули на крышах брезент и поливали его из ближайшего болота. У соседей сгорела крыша, для нас же все окончилось благополучно.

После пожара мы долго собирали всю нашу живность. Постепенно жизнь наша налаживалась. Отцу на заводе дали паек на семью, выделили участок под сенокос, выдавали жом (выжимки сахарной свеклы). Теперь можно было меньше покупать сена на рынке, было свое. Кто-то принес нам маленького козленка. Мы выкормили его молоком и из хилого больного малыша он вырос в большого козла. Не давал он прохода людям. Его выгоняли на луг, но и там, завидев прохожего он мчался за ним бодаться. Особенно он не любил женщин, жалоб было много. Пришлось его продать на базаре и дали за него 20 копеек. Было это в 1924 году. За вырученные деньги мы купили маленького поросеночка. Дело было осенью, холодно и он жил в хате и часто спал в наших ногах. Стал почти членом нашей семьи. Рос он два года и вырос в свинью девяти пудов весом. Мы его зарезали и съели.