Таня и марсианка

Край города. Край - даже мягко сказано. Конец длинной рабочей окраины, вытянутой вдоль железнодорожных путей заводской зоны. Дальше только терриконы и беспорядочно разбросанные искореженные ржавые контейнеры заготовительного цеха, свалка металлолома, пруды очистных, пустырь и забытая поросшая бурьяном колея железнодорожных путей, упирающаяся в металлический отбойник. Это кордон. За ним простираются необитаемые джунгли. Правда, обрывки газет и пустые бутылки говорят о том, что в джунглях находят обитель некоторые робинзоны.

Чуть ближе к цивилизации, у разворотной автобусной площадки приютился сиротой непонятно как затесавшийся здесь маленький продмаг. Без вывески. Магазинчик для своих, заводских. Все покупатели с завода. Других практически нет. Все друг друга знают.

До конца смены в продмаге шаром покати. Продавщица, скучая, отпускает редким случайно заглянувшим то леденцы, то печенье, то манку, то перловку. А больше и нет ничего. На прилавках нет. Все знают порядок: закончится смена, тогда из-под прилавка появится товар. И магазин закрутится на всех оборотах. Так соблюдается принцип равенства. Как в программе партии. Чтобы хватило всем и каждому.
 Нужно сказать, заводское руководство в местный продмаг не заглядывает. Оно где-то в других местах себе хватает, и ему хватает. Так что всем и каждому легче. Баба с возу. И много баб, добрых двадцать человек  минус из очереди.

Дефицит продуктов объяснение тому, что заводские автобусы после смены уезжают заполненными на треть. Заводскими автобусами уезжают те, кто может достать в другом месте.   Крысы бегут с тонущего корабля. И еще человек сто вычтем. К ним прибавим тех, кому-либо кровь из носу необходимо в город, тех у кого в семьях так распределено, что не они добытчики. Те же, кто несет ношу обеспечения семьи продуктами, скапливаются в торговом зале.

Тут, на окраине, отовариться проще, чем в центре города. Чужие досюда не добираются. Про этот магазинчик мало кто знает. Только заводские. А директор завода, печется о своих работниках, честь ему и хвала, выбивает для магазина, товары. Поэтому тут, свои полкило варенки и полкило сыра почти гарантированно получишь. А в центре – это еще на воде писано.

Очередь в магазине вьется подобно кругам ливерной. Тут обсуждают заводские новости. Тут греются в холода, когда стоять плечом к плечу даже лучше. Тут и спасаются от дождя. Ну а летом, в жару, дожидаются очереди на свежем воздухе. В очереди в основном женщины. Хотя, куда без мужчин. Мужчины по мнению женщин только вносят сумятицу. Тут вся на иголках. Нужно купить продукты, чтобы своих мужиков накормить. А эти со своими шуточками, конкуренты чертовы.

В очереди заметно проявление диалектического закона единства и борьбы противоположностей. После рабочего дня коллеги – уже не коллеги. И начинается размежевание. Как бы на большевиков и меньшевиков. Большевики –женщины. Их больше. И они суровы и сосредоточены, беспощадны в желании отстоять колбасу. Мужчин меньше. И тут, в магазине перед мужчинами разверзаются черные глубины женского презрения к низшему полу

 Причиной разницы в настроениях мужчин и женщин продавщица Таня. Она так хороша собой, что глаз не оторвать. По крайней мере мужчинам. Глаза у нее – темно-синие лесные озера, в опушке ресниц - корабельных сосен. Брови дугой. Последнее время, по категорическому ультиматуму женской части покупателей Таня связывает волосы тугим узлом и прячет под белую форменную шапочку. Покупательницы потребовали соблюдать гигиену. Но и по тому, как сидит на ней шапочка, можно догадаться, какой густой волной, каким водопадом ее локоны могут раскинуться по плечам. Но локоны –последнее из ее достоинств. Это то, что можно скрыть под одеждой. Есть в Тане много того, что не скроешь. И скрывать она не собирается. Многим взяла. И многих приворожила.  Полюбить ее каждый не прочь.

И многие ее любили. И не виртуально, как любят кинозвезду. Любили по -настоящему. Таня-то, не кинозвезда, живая баба, хоть не хуже звезд.

 Со школьной скамьи пошла на завод. На малярный участок. Верное начало трудовой биографии. Даже там, среди ацетоново -толуоловых паров, в комбинезоне, в защитных очках, с респиратором, с волосами, убранными под косынкой, она являлась античным воплощением женственности, по какой-то досадной ошибке, случившейся на небесах, явившейся во плоти на малярном участке современного завода. Брезент комбинезона не мог скрыть ее достоинств. Токари, слесари, и фрезеровщики, проверяющие калибрами детали искючительно для перестраховки, для проверки своего наметанного на микроны глаза, могли оценить Танины размеры. И они сходились во мнении, что размеры уникальны.

Девушка с большими глазами и уникальными размерами жила в заводской общаге недалеко от завода. И, казалось бы, вся жизнь ее была на виду. Но никого из соседок по комнате замкнутая, а скорее, мудрая девушка не посвящала в свои сердечные тайны.  А хотелось бы разведать, что эта красавица вообразила о своей персоне.  Может быть потому и не делится, что нос задрала, и людей вокруг не видит.

 С Тани девчонки глаз не спускали. Но ее личная жизнь так и осталась тайной.  То есть, все видели, как много парней за ней ухлестывали. Но не слышно было, чтобы она кого одарила. Казалось, что Танино сердце под плотным брезентовым комбинезоном, покрытым разводами шаровой и зеленой красок, глухо. А если не глухо, то немо.

Но как говорил Соломон, и это было.  Мир не без добрых людей. Таня забеременела. Это не прецедент для молоденьких девчонок, живущих в заводской общаге. И женихи разбежались. Таню перевели в управление на облегченку, бумажки перебирать. Но вот, что интересно.  Когда Таня родила девочку, ей сразу выделили комнату в бараках. Барак – не дворец. Но когда нет ничего – предел мечты, подарок судьбы.

Судьбы?  Если первый подарок судьбы – ребенок, вызывал пересуды. То второй подарок – комната, возбудил подозрения. Простым смертным, да еще с неодобряемым семейным положением комнату в бараках сразу после родов не давали. На заводе гадали, это каким-же влиятельным должен быть неизвестный отец ребенка, если комнату выбил. Директор? Нет. Директор старик, валидол сосет.Зпам? Главный инженер? Тоже непохоже. Кто-то из заводоуправления? Всех перебирали.

 То, что ребенок может быть плодом обычной плотской любви сразу отвергалось.  По любви происходит иначе. Случись это по любви, с кем-нибудь молодым, холостым, среднестатистическим, - так не видать бы Тане комнаты, как своих ушей. Тогда бы Танины свиданки заметили. Молодому да неженатому таиться нет резону. Наоборот, подцепить такую, как Таня – доблесть. Да и куда бы молодой, ухаживая, Таню повел?   Некуда. В кино? Тут его и засветят. Хотя дурное дело не хитрое.

 И все-таки было решено что Таня нагуляла не абы от кого. Сто процентов от члена партии. Будем считать, что ребеночка святым духом надуло.

Выйдя из декрета, Таня дочку отвезла родителям. Уволилась и перешла работать продавщицей в продмаг при заводе. Точнее, рядом с заводом. Права занимать дефицитную заводскую площадь она лишилась. Тем не менее, из заводской комнаты ее не выселили. Говорили, что заводской профком вошел в ее бедственное положение. И все стало бы понятно, если бы председателем профкома был мужчина. Но прежде не замечалось, чтобы профорг Алла Андреевна к Тане благоволила. Выдвигаемая в профорги из года в год, набившая на профсоюзной стезе синяки и мозоли, она освоила многочисленные лабиринтные схемы. Какая схема была с Таней, никто не так и не узнал. Алла Андреевна умела держать язык за зубами, почище, чем Таня.  Придирчивые буквоеды некоторое время изводили Аллу Андреевну хитрыми вопросиками, рыли подкопы, но не докопались. Профорг держалась твердо, как и положено коммунисту. Как мальчиш-кибальчиш. Так общественность и не узнала, кто ей рекомендовал оставить за Таней жилплощадь. Но общественность не сомневалась, что этот неведомый рекомендатель и наклепал Тане ребенка. И что этот некто, которого и назвать ни по имени, ни по должности невозможно, наделен божественной силой.

   И еще одним аргументом в пользу Таниной связи с божественной силой, было то, что в магазин просто так, со стороны не пропихнешься. Там на дефиците забалдеешь колбасной королевой. Можно было только одно констатировать: в случае с Таней срабатывал закон круговорота красоты в природе. За красивые глазки прорываешься на дефицит, а когда ты на дефиците, тут и замечают и твои красивые глазки, и все остальное. И стараются к тебе найти ходы. 

Теперь Таня, оставаясь красавицей, была уже не девственницей, да еще и продавщицей. Полный комплект. Много находилось желающих подкатить к Тане, начиная с того, чтобы помочь ей из кладовки ящики принести. И кончая тем, чтобы до дому после работы проводить. Много она перебрала помощников и провожатых. Все из молодых дюжих заводских парней. С дюжину. Многие заводские девчонки порывались выцарапать Танины зенки, вырвать ей космы. Даже зубы посчитать. Но могущественная невидимая рука провидения отводила от Тани и ногти, и кулаки завидущие.

Но, постепенно количество ухажеров ухудшило качество Таниной репутации. И  понемногу растворились охотники ворочать ящики. Приходилось Тане таскать ящики со сменщицей Иркой, а то и самой. Ее этот факт не печалил. Хотя бы потому, что страна шла семимильными шагами и товару становилось все меньше. А соответственно и таскать в ящиках стало почти нечего. И чем меньше становилось товаров, тем больше магазинная подсобка напоминала святой алтарь, в котором должно же храниться что-то потаенное. И снова появились ищущие Таниной благосклонности. В эпоху дефицита даже старой и некрасивой продавщице не грозит забвение и одиночество. А Таня, оставалась замечательно красива. 
 
Желающих полюбоваться красотой продавщицы хватало. Ясное дело – не женщин. Присутствие в очереди мужчин женщин раздражало. Но ведь не напишешь: мужчинам вход воспрещен. От Чередниковой из-за Таниных глаз чуть муж не ушел.

 Словно перемешались на поле боя воины враждующих армий: мужчин и женщин. Наиболее экзальтированные заводские дамы, типа Чередниковой, с убийственной откровенностью разоблачали подлую сущность мужчин: те, приходят не за колбасой. Они - извращенцы, слетающиеся как мухи на бесплатный стриптиз. Более спокойные, по-философски настроенные дамы считали, что мужчины просто совмещают приятное с полезным. И от этого никуда не денешься, и этого им не запретишь. И это не страшно.  Поскольку при таком питании, с такой склизкой варенкой, какая пошла в последнее время, мужчинам больше, чем посмотреть, ничего не остается.
 
А посмотреть, полюбоваться было на что. Таня, уже не девушка, не расплылась, не увяла, а наоборот, превратилась в молодую женщину в самом расцвете замечательной красоты. 

   Силу женской красоты, разрушительную и созидательную, воспевали поэты, начиная с Гомера, воспевшего Елену. Но даже ее ненавистники признавали ее красоту. Историки церкви писали, что явление народу девы Марии вызывало в народе смятение, восторг, экстаз. А потом по поводу этого массового помешательства возникали научные дискуссии и споры.

Явление очереди прекрасной продавщицы вызывало не меньше эмоций. И споров. И торговый зал продмага превращался в подобие революционного конвента. Времени на дебаты, слава богу, хватало. Поскольку предметом споров являлись достоинства стоящей за прилавком женщины, то женщины и вели первую скрипку. Они отрицали за мужчинами право судить о плюсах и минусах женщин, конкретнее, груди?  У мужиков этого предмета нет, а они взялись судить. На что мужчины отвечали, что обладают таким конституционным правом. По праву рождения мужчиной. Ведь и женщины судят, и весьма категорично, о тех мужских предметах, коих не имеют.

Таня спор слышала. Но только молча посмеивалась, ее вмешиваясь. Зачем? Вместо нее говорила ее красота.   

Очередь, жаждущая сыра и колбасы, благодаря ей получала и то и другое и вдобавок зрелища. Мужчины – свое зрелище. А женщины имели время вдоволь отвести душу.

И вот оно зрелище.  Если колбаса варенка режется одним взмахом ножа, то сыр так не одолеть. Год назад в магазинах было целых три сорта сыров: голландский, российский, пошехонский. А теперь куда что делось. Только российский. Желтая вязкая субстанция, называемая сыром.  Сладить с этой субстанцией не так просто. Нож вязнет.

Вот Таня извлекает из-под прилавка большой, наверное, десятикилограммовый круг сыра. Нужно этот круг разрезать на порции в полкилограмма. Потому что норма продажи - полкило в руки. Следовательно, круг нужно разрезать на двадцать частей. Но первым делом нужно круг разрезать пополам. Это самое трудное.
 
Таня взгромождает круг на разделочную доску. Берет длиннющий нож. Оборачивает острый конец ножа специально заготовленной тряпкой, так что получается что-то вроде ручки. И начинается представление. Таня нажимает рывками, с каждым рывком нож погружается в головку, а Танина огромная пружинистая молодая грудь подпрыгивает так, что кажется вот-вот две полусферы выпрыгнут из одежды. И пока она разрежет круг таких нажимов и подскоков груди двадцать, а то и больше. А потом еще нужно отрезать по полкило. А сыр покупает каждый. Значит, через двадцать покупателей феерическое представление с кругом повторится.  Перед всем честным народом.

 Мужчины смотрят с едва скрываемым замиранием сердца. Так смотрят дети на волшебный мешок деда Мороза, ожидая, что вот-вот оттуда появится заветный подарок. А вдруг эта грудь, так подскакивающая и готовая выскочить наружу, действительно выскочит. Женщины уверены, что Таня преднамеренно не застегивает верхние пуговички кофточки и халата и пользуется лифчиком, выпирающим ее грудь наружу, для того, чтобы мужик смотрел мимо весов. Говорить Тане, чтобы постыдилась и застегнулась бесполезно. Ответ один. Не нравится не смотри.

Среди многочисленных женщин в очереди нет ни единой, чья грудь могла бы потягаться с Таниной. Есть конечно и пышногрудые. Но они полные и постарше Тани. А Таня молода и, что называется в соку.

Ирку, Танину сменщицу женщины обзывают лентяйкой, а Таню провокаторшей, подстрекательницей. Могли бы и заранее сыр нарезать на порции. С утра у них времени вагон. Обычно с утра работает Ирка. Но на порции не режет. Наверное, специально договорено, чтобы Таня могла перед толпой покрасоваться. Людям домой надо, в семьи, а приходится часами любоваться на Танин бюст. Ей-то торопиться некуда. Ребенка родителям сдала. Но Таню намеками и упреками не пронять. У нее на все объяснение.

 - Сыр нельзя резать заранее.  Обветрится. Кто потом купит? 

Такая беспардонная насмешка над рабочим классом, гегемоном, кующим щит Родины. Сыр обветрится?! Когда это у рабочего класса сыр сох? Сметут все. И сметают. Полкило варенки, полкило сыра, - от винта. Полкило варенки, полкило сыра, - от винта. И так почти каждый день.
 
И вот как-то, в обычный день, точнее, вечер,  даже не в предпраздничный, даже не в пятницу, даже не после зарплаты,  в среду осенью, после окончания рабочего дня, когда вовсю кипела торговля и необъезженным мустангом прыгала Танина грудь, когда половина покупателей уже отоварилась, когда в толпе уже виднелись проплешины, в этот момент в магазин вошла незнакомка. Она посмотрела на толпу удивленными глазами, словно никак не ожидала увидеть в одном месте столько страждущих, и спросила.

- А за чем стоят? – спросила так, словно она прилетела с Марса. Или думает, что тут мавзолей. Или выкинули черную икру или финский сервелат? Ее наивное удивление людей покоробило. Тем не менее незнакомке очень  вежливо довели до сведения, что стоят за сыром и колбасой.

- А какой сыр?  - вопрос был более, чем странным. Почти вызывающим. Что значит какой?
- Сыр он и есть сыр – был ей ответ.
- Сорт какой? – спросила дотошная гражданка.

И этим она уже довела людей. Вскипел разум возмущенный. Воспитанная, часть покупателей, ограничилась пристальным и недоброжелательным разглядыванием вошедшей, ее нахальных глаз с выражением притворного удивления, ее ничем не примечательного лица, ее малопримечательного серого пальто в крупный рубчик, ее позорной малиновой шапочки. Короче, не обнаружили в женщине ничего такого, что может позволить, задавать издевательские вопросы. Но не все ограничились взглядами. Из толпы слышались голоса, похожие на рычание потревоженного зверя.

- С Марса свалилась?
- Ишь зажралась. Сыр и в Африке сыр! Какая разница, какой сорт.
- Ходят тут всякие, только людей травмируют.

Таня услышала ропот, оторвала голову от колеблющейся стрелки весов и с любопытством поглядела на нарушительницу спокойствия.

- Вам что, женщина? – спросила она громко и величественно, через весь зал.

- Да мне, собственно, лавровый лист, - произнесла гражданка.
- Если возьмете двадцать пачек, без очереди, -  бросила вызов Таня
- Хорошо, - не задумываясь, согласилась незнакомка. 

 А вот очередь задумалась. Задумалась, куда эта странная денет двадцать пачек. И поэтому очередь, застигнутая врасплох, не сопротивлялась. И не возмутилась. Покупка пачек лаврового листа много времени не отнимет. Даже интересно, действительно ли дама в рубчик купит сразу такую уйму лаврового листа.  Самогонку она что ли на нем настаивает. Дама прошла к прилавку, протянула деньги, увидела сырки «Дружба» и добавила,

- И два сырка «Дружба».
- Так не пойдет. Совесть нужно иметь. Начали с листа, а теперь и сыр, - взорвалась толпа.
- Марсианам сырки «Дружба» без очереди, -  тоном, исполненным дружеского участия к марсианам, произнесла Таня, -  В знак советско-марсианской дружбы.

Лавровый лист могли бы ей простить. Но плавленый сырок – это уж слишком. Да, «Дружба» пока не считалась дефицитом. Но это сегодня. А что будет завтра? А тут в наглую, отодвинув рабочий коллектив, берут сырок без очереди. Не в Америке.  Это уже нашла коса на камень.  Нужно выяснить, что это за особа такая беспардонная.

- А вы кто такая вообще будете? – спросила Ильина женщина крупная, выгнавшая мужа и умеющая за себя постоять.
- А ваше – то какое дело? -  ровным спокойным голосом поинтересовалась гражданка. И ее невозмутимость свидетельствовала, что она не кисейная барышня, и готова защитить свои сырки.
- А мое-то дело такое, дамочка, что вы тут не стояли. И тут у нас только работникам завода отпускают.


Этот аргумент уже был маханием кулаками после драки. Женщина, получив  товар и сдачу, направилась на всех парах из магазина, как из потревоженного улья.  Некоторые особо возмущенные из конца очереди двинулись было следом. Но очередь терять не хотелось и им оставалось наблюдать как дама в пальто направилась к кольцу, где конечная автобуса. После ее ухода каждый покупатель брал не только свой колбасно-сырный паек, а еще и несколько сырков «Дружба».  А некоторые  и лавровый лист.

Визит марсианки обсуждался в следующий рабочий день среди коллег. Никто на заводе не мог припомнить, чтобы когда-либо прежде ее видел. Вроде бы обычная гражданка. Но судя по ее поведению – с Луны свалилась. Какими межпланетными ветрами занесло ее в их собачий угол? Уже в охране разузнали, что через проходную завода такая не проходила. Значит, не на завод приезжала. А зачем?  Стоит ли тащиться сюда из города, чтобы зайти в продмаг. И главное – в каком таком райском уголке можно жить, чтобы не знать, что последнее время у сыра нет сортов? Точно - марсианка. Купила лавровый лист и сырок «Дружба» чтобы марсианам показывать?

 И тут само собой напросилось более логичное объяснение. Женщина – агент ЦРУ. На ее шапочке не украшение – а микроскопическая камера. Она намеренно вызвала народное возмущение, чтобы заснять на камеру.  И как в песне «А потом про этот случай разнесут по Би-Би-Си» поэтому и головой крутила, чтобы сфотографировать возмущавшихся. А теперь жди ответа, начнут таскать в первый отдел. Но, зачем ехать так далеко, когда все этот финт можно успешно проделать и в центре города в центральном гастрономе? Там и давка посильнее, и до мордобоя доходит. И тут людей озарило. В центральном гастрономе кто стоит? Преимущественно пенсионеры. На кой ЦРУ наши пенсионеры. Другое дело – работники завода. Ведь завод выпускает оборонную продукцию.  Если, чтобы пройти на завод нужен спецпропуск, то в магазин пропусков не нужно. Вот наснимала она их возмущенные рожи. Аналитики ЦРУ это внимательно изучат, а потом - вербуй не хочу. А поскольку наши органы не глупее американских, то может быть эту гражданку уже задержали. И ее микрофильм уже изучают наши органы. И жди вызовов куда следует. Кто разорялся сильнее всех, суши сухари. Хотя, если рассудить, за такой акт патриотизма поощрить следует, медаль за заслуги дать. Но кто знает, какие мысли приходят в голову в тайных кабинетах.
 
Прошли напряженные две недели. Никаких оргвыводов не последовало. Но случай не забылся. И тогда все сфокусировалось на Тане. Решили, что все объясняется проще. Это Таня специально с какой-то знакомой договорилась, чтобы распродать сырки и лавровый лист. Ведь все смели. Вполне возможно. На волне эмоций весь завод, как стадо баранов, этим добром обзавелся. Сырки как корова слизала. И они стали местным раритетом.

Выдвигалась и другая романтическая версия. Эта гражданка жена Таниного законспирированного высокопоставленного любовника. Какого-нибудь городского начальника. Вырядилась под простую и приехала. А не знает, что в обычных магазинах про сорт сыра спрашивать позабыли. Не распределитель. Этим себя и выдала. А Таня, вероятно, ее знает. Потому так, с вызовом, на нее смотрела. Как Галилей на инквизиторов. Словно хотела заявить, а со мной он все-таки вертится. То есть. Ну, сами понимаете.

Кто-то выдвигал даже такое невероятное предположение, что это пожаловала Танина фактическая свекровь, бабушка девочки. Приехала тайно посмотреть, как Таня тут живет
 
Но к определенному выводу не пришли. А осенью Таня перестала появляться за прилавком. Сначала думали, что прихворнула. Потом предположили, что Таню все-таки забрали. Но Ирка объяснила: Таня уволилась. А через неделю, Таня освободила квартиру и уехала. Куда? Об этом она никому не сказала. Может быть к дочке и родителям в деревню?

И когда пошли всяческие догадки, Ирка вякнула, что Тане уже продавщицей работать в падлу. Она недавно получила диплом. Теперь фу ты, ну ты, экономист. Тут и вспомнили ее соседки по дому: если случалось за чем-то заглянуть к Тане частенько видели ее за контрольными. Заочница. Да при таком бюсте несложно ромбами обвешаться, как Брежнев. 

 А вскорости все пропало. Ни колбасы, ни сыра, ни сырков «Дружба». Только лавровый лист удержался. Теперь Танины времена, когда была варенка и сыр, вспоминали как золотой век. Так и говорили - а вот при Тане было то-то. С особенным сожалением о Тане вспоминали мужчины.

Прошло несколько лет. И вот и Чередникова вернулась из командировки со сногсшибательной новостью. Она видела в Москве Таню. Таня прошла мимо нее в ГУМе. Чередникова там стояла в очереди за туфлями. И вдруг увидела, как мимо идет Таня. Вся из себя. Таня, естественно, Чередникову не заметила. А пока Чередникова, которой, как известно, Таню не за что было любить, - она из-за Тани чуть с мужем не разошлась, -думала окликнуть Таню или нет, та прошла на выход. И все же Чередникова  решила: кто старое помянет, предупредила в очереди, что она через пару минут вернется и поспешила за Таней.   Думал, что нагонит ее у метро.
- И что же вы думаете, - говорила Чередникова, - спешу я за ней., а она не к метро идет. Вдруг подошла к «Волге» оттуда вышел мужик взял у нее коробки с покупками, открыл дверцу. Таня села. И они укатили. Вот тебе и Таня.
- Ну ты хоть номер машины запомнила? – спросила Мижечко.
 - А что этот дает? – удивилась Чередникова.
- Это лучше, чем ничего. Было бы какое-то чувство удовлетворения, - сказала Мижечко
-  Нет девочки, пускай на «Волге» катается, - вмешалась Кузьмина, - При Тане хоть колбаса была.