Писатель. Затянувшаяся жизнь

– Это опять вы, господин Язмак? Впрочем, меня предупреждали, что вы зайдете. Прошу, садитесь, пожалуйста.
Врач указал на стул. Вошедший – редковолосый старик с выпяченной нижней губой пошел к стулу неестественной походкой, помахивая руками, висящими, как у тряпичной куклы. Но не сел.
– Прошу прощения, забыл, что вам трудно сесть. Электронные детали искусственных колен иногда не распознают сигналы, – доктор встал и помог старику. – Я вас слушаю. Хотя примерно догадываюсь, о чем пойдет речь.
– Я несколько дней пытался ни о чем не думать. – Губы у старика почти не шевелились, а монотонный голос словно доносился из трубы. В речи не слышалось никаких эмоций. – Старался ничего не предпринимать. Собирался с силами для разговора с вами. Важного разговора. Попросил, чтобы мне усилили некоторые сигналы, подаваемые в мозг, чтобы я смог изложить свои мысли.
Врач, закинув ногу на ногу и слегка улыбаясь, посмотрел на старика и  заметил:
– Важный разговор. Но все о том же.
– Я прихожу к вам каждый месяц. Вы, наверное, уже привыкли к моим визитам. Быть может, я даже надоел вам. Но вы же видите, что нет никаких перемен с тех пор, как я стал вашим пациентом. Мне не становится ни лучше, ни хуже.
– Для вашего возраста это просто прекрасно. Главное, чтобы ваше состояние не менялось. Точнее, чтобы не ухудшалось, – сказал доктор.
– Я с вами не согласен. В этом возрасте я обязан чувствовать себя все хуже и хуже. У меня не должно оставаться сил приходить к вам. Я много лет назад  должен был отправиться на тот свет. С тех пор, как перестал быть самим собой.
– А-а, вы все о том же важном деле, – вполголоса заметил доктор,  повернулся к монитору, нажал на какие-то кнопки, вгляделся в экран, затем обратился к старику: – Вот я вижу ваши данные – что ж, всё в норме. Показатели кровезаменителя, уровень гормонов, функции внутренних органов, которые еще не заменены искусственными. А искусственные работают просто великолепно! Разве что колени…
– Но так не должно быть, – донесся голос «из трубы», лишенный эмоций.
– Нет-нет! Именно так и должно быть. В вашем теле достаточно имплантов, капсул для гормонов и прочего. Развитие технологии должно служить человеку. То есть нам с вами. Вы не согласны? – доктор широко улыбнулся. Но в улыбке сквозила ирония.
– Мне это развитие не служит. Меня уже давно нет. Или почти нет. Я полностью иссяк. И уже давно. Это всего лишь оболочка стосорокалетнего старика с мизерным внутренним запасом.
– Вот именно, – оживился доктор. – У вас все еще есть внутренний потенциал. Иначе вы не дошли бы до моего кабинета и не смогли бы говорить со мной. Мы не даем погаснуть вашей внутренней энергии, даже если она мизерна. Мы её поддерживаем и намерены поддерживать дальше.
– Но разве с вами говорю я? – впервые голос старика прозвучал жалобно, и на его совершенно бесстрастном лице появилась тень печали. – Я не узнаю собственный голос. Мои мысли озвучивает другой человек.
– Это вполне объяснимо – голосовые связки у вас перестали функционировать, и вам имплантировали прибор, который озвучивает мысли. Иногда даже те, которыми вы не собираетесь делиться, – с улыбкой заключил доктор.
– Доктор, я хочу умереть. Я почти мертв. Существую лишь за счет имплантов и искусственных органов. Двигаюсь с трудом, да и думать толком ни о чем не могу. Воспоминания такие непоследовательные, бессвязные. Перед посещениями родственников мне в мозг подают сигналы, чтобы я мог узнать их. Говорят, что эти сигналы увеличивают возможности мозга. Который тоже почти мертв. Перед приходом сюда было сделано то же самое – чтобы я смог озвучить свои жалобы. Эти сигналы – как допинг, которым много лет назад пользовались спортсмены для улучшения результатов на соревнованиях. Но дело еще и в том, что теперь, даже узнав родственников, я не могу радоваться встречам с ними. Не могу проявить эмоции. Когда-то я считал, что могу пожертвовать собой ради близкого человека. Но чем я могу пожертвовать сейчас? Ничем. Во мне нет ничего. Мои праправнуки, а возможно, и их дети, подходят и трогают меня, видимо, желая понять, жив я или мертв. Единственные люди, которых я помню без всяких сигналов – родители и жена. Которые давно мертвы.
– Вы помните родителей даже без воздействия сигналов? Вот видите, значит, в вас еще что-то живо,– обрадовался доктор.
– Но разве родителей забудешь? С них я начал свое путешествие в этот мир. Иногда мне так хочется тосковать по ним. Но меня вдруг словно кто-то останавливает.
– Это мы. Вернее – наши машины, которые следят за вами. Вам нельзя тосковать. Вам противопоказано сильное волнение. Его у вас вообще не должно быть. А если оно и возникает, мы сразу же его пресекаем, – не без гордости заметил доктор.
– Доктор, я имею право умереть! – повторил старик.
– Да, такое право вы имеете. А моя обязанность – не дать вам умереть. Я же врач. Если вы умрете по моей вине, то меня просто-напросто уволят. Посмотрите, сколько дипломов и сертификатов висит у меня на стене. Но если вы умрете, то никакие дипломы не помогут мне сохранить медицинскую практику. Я перестану быть врачом.
– Но я же почти мертв. Я даже не могу покончить с собой. Мне не продадут веревку. А если бы и продали, я, наверное, не смог бы повеситься – сил не хватит. Не продадут мне и острые предметы…
– Вы правы – повеситься вы не сможете. Никакие ножи и прочие лезвия вам тоже не помогут – вы  не смогли бы вскрыть себе вены. Хотя бы потому, что у вас их нет. И крови нет – только кровезаменитель. А от него не так-то легко избавиться. Лучше расскажите о своих родителях и супруге. Вы их помните?
Старик опустил голову.
–  Я уже рассказывал.
– Да. Но расскажите еще раз.
– Я тоскую по ним.
– Даже в таком возрасте? И в таком состоянии?! – чуть не рассмеялся врач. Впервые за нынешний день его реакция была искренней.
– Однажды мать взяла меня с собой в клинику – ей надо было пройти какую-то процедуру физиотерапии, минут на десять-пятнадцать, но это не важно.  Я спросил, что с ней случится, если врачи про неё забудут. Мама сказала, что задержка может очень плохо сказаться на ее здоровье. Не знаю, насколько она была серьезна. Она пошла, а я остался ждать. Я был очень маленьким и не мог определять время, поэтому мне вдруг показалось, что процедура слишком затянулась, и про маму все забыли. Я был, в общем-то,  тихим и спокойным ребенком, но в тот день стал кричать, плакать и ломиться во все кабинеты, чтобы спасти маму.
– Ах, вот в чем дело! Значит, с самого детства недолюбливаете врачей. А ещё говорят, что вы иногда навещаете могилу жены, – доктор решил сменить тему. – Какой была ваша супруга? Вы можете рассказать о ней?
– Однажды осенью я задержался с возвращением из дальней поездки. Пришел домой примерно в три часа утра. Тихо вошел в комнату и смотрю, что жена не спит, а сидит у окна. Увидев меня, она вскочила и, как маленькая девочка, стала прыгать, хлопая в ладоши. А ведь мы к тому времени были женаты уже несколько лет. – Старик помолчал, потом продолжил: – Я хочу вспомнить, как мы радовали, как печалились, как любили друг друга. Но эти воспоминания словно блокируются.
– Безусловно, блокируются! Я же говорил, что вам противопоказано сильное волнение. А перегрузка воспоминаниями может его вызвать. Кстати, как вам удалось сохранить ее могилу? Сегодня не каждый может себе позволить сохранить могилы близких. Это очень дорого. Да и хоронить в земле нынче не принято – трудно получить разрешение. Но, говорят, какой-то судья нашел лазейку в законе специально для вас.
– Не помню я никакого судью. А для меня уже вырыта могила рядом с могилой жены. Когда я умру, меня похоронят там. Спустя год после моей кончины наши могилы уничтожат. Таковы условия.
– Да перестаньте вы говорить о смерти! Мы не дадим вам умереть. А если бы ваша супруга дожила до принятия закона «О сохранении жизни», она была бы рядом с вами.
– Значит, ей повезло, что она умерла.
– Да поймите же вы! Человеческая жизнь с каждым годом становится все более ценной. Людей все меньше и меньше – не хотят рожать. Кругом одни роботы. Поэтому мы должны держаться друг друга. Есть определенные технические проблемы: например, прибор, озвучивающий ваши мысли, не передает ваши эмоции: или, скажем, искусственные суставы иногда не принимают сигналы мозга. Но мы решим эти проблемы. А в остальном всё нормально, поскольку мы постоянно следим за вами. Мы слышим не только то, что вы говорите, но также считываем  ваши мысли, распознаем то, в чем нуждается ваше тело. И сразу же реагируем в случае необходимости. Так что радуйтесь жизни, – бодро сказал доктор.
Старик молчал.
– Ну, что ж, у меня скоро встреча со следующим пациентом. Но вы можете обратиться в суд со своим требованием. Мы же будем делать все, чтобы сохранить вашу жизнь. А о самоубийстве даже и не думайте. Мы прочитаем ваши мысли и окажемся рядом, как только вашей жизни будет что-нибудь угрожать. Я и сам, наверное, состарюсь с вами, – пошутил на прощание доктор.

***

В назначенный день старик занял место истца в суде. Зал был почти пуст – мало кого интересовала такая проблема. Вскоре вошел судья, почти ровесник истца. Он объявил судебное заседание открытым. Его голос звучал так же трубно, как и голос старика, речь была так же монотонна и лишена эмоций. Несмотря на это, старику показалось, что они с судьей были знакомы.
– Я ознакомился с вашим заявлением. Это дело интересно лишь таким, как мы с вами, – начал судья. – Вы меня узнаете, истец, господин Язмак? Вам сегодня послали достаточно сигналов для улучшения мозговой деятельности?
– Кажется, узнаю.
– Это хорошо. Мы не раз встречались в судебных тяжбах. Вы всегда поднимали гуманистические вопросы: выступали в защиту прав человека, за равенство между людьми, за сохранение жизни. Такие, как вы, старались уподобить людей Богу. Вы взывали к взаимному прощению, сопереживанию, к доброте. Во многих вопросах я не был согласен с вами. Но я вас уважал. Кто из нас был прав? Думаю, мы этого никогда не узнаем. Что ясно, так это то, что мы оба – старики, которые просто хотят умереть.
– У вас такая же проблема? – спросил истец.
– Естественно. А разве не заметно? Я, как и вы, напичкан приборами, которые мне совершенно не нужны. Знаете, в положении, в котором мы оба оказались, есть определенная доля и вашей вины. Вы всю жизнь боролись за жизнь других людей, даже отъявленных преступников. И вставали на их защиту. А сейчас хотите, чтобы вам разрешили умереть. Но врачи, исходя из соображений сохранения жизни, вам этого не позволяют. Удивительно, не так ли? Какая ирония судьбы! Моя проблема еще хуже, чем ваша. Я не просто не могу умереть, но и обязан пребывать судьей до самой кончины. Которая никогда не наступит.
– Понимаю, – заметил истец.
– Раз в месяц я должен рассмотривать одно судебное дело. У меня даже есть право выбора. Сегодня я выбрал ваше дело. Как вы догадываетесь, вовсе не из-за его исключительности – на эмоции у меня нет сил. Я просто хотел видеть вас – себе подобного, давнего знакомого.
– Так это же хорошо. Мы оба понимаем никчемность своего существования. И вы можете принять решение, которое позволит мне умереть.
– Писатели всегда слишком упрощенно смотрели на мир. И даже сейчас, когда вами управляет огромное число приборов, вы подходите ко всему происходящему по-детски наивно. Вы игнорируете формальности. Вы считаете, что можете вообразить себе что-то, и воображаемое обязательно случится. Но я – юрист и должен полагаться только на законы. На формы. Понимаете?
– Понимаю, – ответил старик-истец.
– Так что придется мне отклонить ваш иск. Сожалею. Я и сам не рад. И, как и вы, хочу уйти из этого мира. Но древнейшая юридическая формула гласит: «Закон суров, но это закон». Он обязателен к исполнению без исключений.
В зале воцарилась тишина. Нарушил её судья.
– Как бесят эти сигналы, которые передают мне перед каждым судебным заседанием для более эффективной работы мозга. Пытаются задействовать остаток мозговых клеток – тех, что еще живы. Иногда мне даже кажется, что в моей голове раздаются щелчки этих сигналов.
– Сигналы? – переспросил старик-истец.
– Да, такие же, как и у вас.
– А вы не думаете, что эти сигналы незаконны?
– Что вы имеете в виду?
– Нас прослушивают. Даже вас, судью, прослушивают. Они считывают все ваши мысли, а это равносильно прослушиванию.
– Считывание мыслей и есть прослушивание. Но этого не может быть! Прослушивание мыслей, тем более – у судьи, противозаконно и строго карается. Об этом все знают.
– Тогда попросите посторонних удалиться из зала судебного заседания. Их все равно мало.
Судья попросил всех удалиться, оставшись наедине с истцом.
– Послушайте, ваша честь. Врачи поддерживают нашу жизнь, имея информацию от нас, – продолжил старик-истец. – Они дистанционно получают показатели работы наших органов и считывают мысли. Они слышат нас. Они постоянно наблюдают за нами, чтобы мы не умерли. Но ведь прослушивание противозаконно. Так?
– Конечно, противозаконно!
– Значит, вы, как судья, можете запретить эту прослушку. И тогда мы добьемся своего. Тогда к нам перестанут поступать сигналы, поддерживающие жизнь. Без прослушки, без ежеминутной информации о нашем состоянии их сигналы бесполезны и бессильны. Они не смогут прочесть наши мысли. Быть может, нам даже не придется пойти на самоубийство – прекращения подачи сигналов будет достаточно.
– Вы правы! Почему я не подумал об этом раньше, не догадался? А вот вы догадались.
– Может, потому, что я – не судья, а писатель.
Тут в дверь сильно постучали, и в зал ворвалось несколько человек в униформе, среди которых находился и врач старика-истца.
– Что это такое? – трубный голос судьи усилился почти до крика. – Я попросил всех удалиться!
– Ваша честь, нам стало известно, что истец делится с вами мыслями о  противоправных действиях, – сказал доктор.
– Каких именно действиях?  – поинтересовался судья.
– Он высказывал идею, как можно покончить с собой.
– И как же вы узнали об этом?
– Мы постоянно следим за нашими пациентами, прослушивая их. Мы даже…
– Я приказываю вам в течение пяти минут полностью прекратить прослушивание меня и истца, – оборвал его судья. – В противном случае я прикажу вас арестовать за прослушивание разговоров должностного лица. Немедленно освободите зал суда!
Зал опустел. Старики посмотрели друг на друга и кивнули. А через час из здания суда вынесли два мертвых тела. Судя по их лицам, покойники перед смертью улыбались.