Начало Руси история глазами дилетанта

Двуликий Янус русской истории


«Вот уже без малого триста лет в русской
историографии существует недобрая традиция:
каждый исследователь, пишущий о древнерусской истории,
обязан высказать свое отношение к норманнской теории» 

/С.Э. Цветков «Русская история»/

      Что ж, раз традиция существует, не стану ее нарушать.  Изначально  планировалось сделать обстоятельный экскурс  в предысторию вопроса. Но потом передумал. К чему вспоминать героев антинорманских баталий XVIII-XIX ,  да и начала ХХ вв.? И без меня, написано об этом более чем достаточно. Поэтому, давайте лучше поговорим о норманизме современном, который вопреки попыткам его сторонников убедить своих адептов в том, что норманизм не более чем плод галлюцинаций «свихнувшихся фанатиков-националистов»,   на самом деле, вполне себе существует.  И даже признается, менее радикально настроенными сторонниками норманнской теории, не стесняющимися себя так называть.   Скажу больше, на протяжении последних нескольких лет в кругу самих историков и археологов идет нешуточная  полемика на данную тему. Началась она еще в 2014 году со статьи С.В. Томсинского «Ленинградский неонорманизм: истоки и итоги».   Ее автор  довольно подробно разбирает причины рецидива норманизма у части ленинградских историков, второй половины 60-х годов ХХ века.
  На что бы  хотелось обратить  внимание читателя  в рассуждениях Томсинского и о чем, в первую очередь,  хотелось бы поговорить. Прежде всего, это  очевидная политизированность  вопроса. Историк справедливо отметил, что реанимация норманизма в СССР началась на волне: «т. н. «оттепели» — т. е. «брожения умов» советской интеллигенции, порожденного ХХ съездом КПСС».  Именно тогда, ненорманистами была выдвинута доктрина: « мы можем доказать — и мы докажем, поскольку археологический материал все прибывает и прибывает! — что норманнны действительно основали  Древнерусское государство, но это не будет «норманизм», а будет не противоречащий марксизму доказанный факт. Расизм вне марксистской концепции, вне науки. А относительно превосходства или не превосходства — выводы делайте сами. Но — научные выводы!».  Реализацией этой доктрины, в меру своих возможностей, неонорманисты продолжали заниматься вплоть до развала СССР и после него. Томсинский, правда, утверждает, что в постсоветский период: «подлинно оголтело устремившейся «в Европу», или, по крайней мере, «к Европе», эта программа неонорманизма быстро стала банальностью».   Может и так,  да только под влиянием этой  «банальности»,  помноженной на открывшиеся в постперестроечный  период: «новые горизонты самореализации…  возможность сотрудничества с зарубежными коллегами», по мнению самого  ученого, у неонорманистов: « все отчетливее ощущается пафос изначального «европейства» Древней Руси   и представляются читателям головокружительные перспективы «Балтийского сообщества», «Северного Средиземноморья», в котором с неизбежностью отводится особое место Ладоге, ставшей после возобновления в 1972 г. археологических исследований Земляного городища «базовым памятником» всего направления».  О «ладогоцентризме», равно как и других «центризмах» будет сказано ниже, пока же снова вернусь к политической составляющей неонорманизма. Полноте  -  скажет читатель, - и здесь «охота на ведьм» и борьба с инакомыслием. Да нет никакой борьбы с инакомыслием. Каждый вправе думать, что хочет и верить, во что хочет. Речь о другом, насколько политические воззрения влияют на объективность исследований и как следствие, выводы историков и археологов. Банальные факты. С каким бы уважением я не относился к Л.С. Клейну, но ведь он и сам писал о том что: «... за его плечами было руководство... подпольной организацией «Прометей», которую раскрыли лишь задним числом, и никто не был арестован,  хоть и оказались, конечно, надолго под надзором КГБ».  Его перу принадлежит и следующая цитата: « Антинорманизм — это уродливая реакция на глубокое чувство неудовлетворенности своей позицией в мире, на уязвленность национального самолюбия. Это попытка справиться с недостатками тем, чтобы закрыть на них глаза и вообразить, что у нас никогда не было ничего подобного».  Что это, если не попытка придать точке зрения оппонентов политический окрас? Поэтому, на мой взгляд, очередной раз прав Томсинский написавший: «… по мере распада советского общественного сознания ленинградский неонорманизм радикализировался от умеренного «фрондерства»  под бдительным
надзором партийных структур к откровенному антисоветизму, принимавшему в работах отдельных представителей направления даже не крайние — гротескные формы. Так что ожидания оказались оправданными. Иначе и быть не могло: первый призыв представителей ленинградского неонорманизма принадлежал к генерации «шестидесятников»; мировоззрение этой генерации с неизбежностью должно было оказать сильное влияние и на их учеников».   
   Еще более точно кредо неонорманистов, причем  гораздо раньше Томсинского, охарактеризовал А. Буровский, и  сам не чуждый норманистким и германофильским воззрениям: «... если власть вводит запрет на «норманизм», у людей, критически относящихся к официозу, естественно появляется противоположное желание – объявить себя «норманнистами». Ведь тогда они противопоставляют себя, умных и образованных, и дубовым властям, и «серому быдлу». Это «они»,  глупые, верят в то-то и то-то. Мы-то умные, мы и не верим». 
  Политические воззрения российских неонорманистов, в известной степени, отражались, да и отражаются, не побоюсь этого слова, в несколько экзальтированным отношении к «белокурым бестиям», что проявилось, как опять же заметил Томсинский, в стремлении называть себя и своих сторонников   «витязями», «морскими викингами», «дренгирами».   Наиболее наглядно стремление отождествлять себя с викингами выразилось и в «Гимне оголтелого норманизма»,  в названии которого, как справедливо отмечает историк: «нет никаких оснований усматривать…  иронию».  Судите сами:
« Мы по речке по Каспле идем,
Мы лапши в рюкзаки напихали,
И для бедных славистов несем
Норманизма седого скрижали…».
  Еще более показательны строки из  другого стихотворения, правда, уже 1991 года:
«По звездам млечного пути лежит отцов дорога.
По звездам млечного пути мой путь в морях лежит
От родового очага и от друзей далеко,
Туда, где лижет берега лазурная волна.
Здесь, на земле чужих Богов, не властен грозный Один.
Здесь Тор меня не защитит, и Фрея прячет лик,
И только старый добрый меч да щит из бычьей кожи
Отважных викингов хранит от сотен вражьих пик…».
   Возможно,  читатель скажет – Да ладно, ну  сочинили молодые люди стишок, прославляющий норманнов и что с того? Оно может и так, да только уже давно и не мною было отмечено: « Если человек не умеет гордиться своими реальными предками, а очень хочется, тут что остается... выдумать тех, которыми гордиться получается».  В приведенных словах, к сожалению, есть большая доля истины. Стремление придумывать себе знаменитых предков старо как мир. И вот уже кочуют из издания в издание, из форума в форум рассуждения типа: « нас основали «благородные князья германского происхождения»,  или сентенции, восхваляющие и прославляющие морских пиратов: «… замечательные кораблестроители-викинги господствовали на море и внезапно нападали на города и поселения прибрежной зоны Западной Европы. Их легкие ладьи-дракары без труда поднимались вверх по рекам. Жестокие и коварные набеги наводили ужас на христианскую Европу своей непредсказуемостью и беспощадностью. Явления норманнов воспринимались как наказание Господне наравне с чумой и стихийными бедствиями. Викинги держали в страхе наследников империи Карла Великого, неоднократно осаждали и брали Париж, разоряли города современной Германии, Бельгии, добирались до Италии и даже до Испании, завоеванной к тому времени арабами. Англия долгое время находилась под властью датчан. Коварство их не знало предела — известны случаи, когда норманны, осаждавшие город, внезапно объявляли о своем желании раскаяться и принять христианство, после чего их пропускали в город, но во время церемонии крещения они доставали оружие и устраивали кровавую резню. Однако, несмотря на все очевидные жестокости, эпоха викингов, безусловно, была героической. Наибольшей доблестью мужчины считалась отвага и презрение к смерти. Именно бесстрашные путешественники-викинги были открывателями новых земель, Гренландии например, и им, вероятно, принадлежит честь первого открытия Америки. Наряду с воинскими заслугами достоинством мужчины считалось умение слагать стихи. В ближайшем окружении конунгов обязательно были самые талантливые поэты — скальды, воспевавшие их подвиги, и это считалось залогом удачи и успехов… Викинги были знаменитыми путешественниками. В поисках славы и богатства стремились они на восток в сторону Хазарии, к рынкам Арабского халифата, где можно было очень выгодно продать крепких северных рабов и особенно дорогих белокожих рабынь. Однако торговые путешествия были чрезвычайно опасны и поэтому неотделимы от военных походов. Воин и купец выступали, как правило, в одном лице». 
  Действительно, как таких героев не записать себе в предки, богатыри, не мы. Особенно когда: «Материальная культура восточных славян в эпоху викингов выглядела достаточно скромно и невзрачно — среди характерных славянских предметов выделяют прежде всего керамическую посуду (горшки определенных форм), а также женские височные кольца. Находки скандинавского происхождения — индикаторы присутствия варягов — ярко выделяются на фоне восточноевропейских древностей».
 Показательно, что статья, из которой я привел столь обширные цитаты, называется «Была ли Древняя Русь частью Великой Швеции?». Ответ, я думаю, читателю очевиден. Но я его все-таки процитирую: «Многочисленные находки, рассеянные на большой территории в юго-восточном Приладожье, а также в округе Владимира, Суздаля и Ярославля, явно связаны с небольшими сельскими памятниками, проще говоря, с деревней. Самые большие из этих памятников (Тимерево, Михайловское, Петровское) расположены недалеко от Ярославля, в 10—12 км от Волги, Значительную часть населения здесь составляли скандинавы. Можно ли в данном случае говорить о колонизации Руси варягами? Норманны сыграли большую роль в ранней русской политической истории. Не приходится сомневаться в том, что основателями правящей династии были выходцы из Скандинавии. Известно, что князья пришли в сопровождении военной дружины, и в дальнейшем-киевские правители — и Владимир, и Ярослав — привычно и традиционно продолжали опираться на варяжский военный корпус, хотя порой и возникали конфликты (одному из них мы обязаны появлением «Русской Правды» Ярослава Мудрого). И все-таки варяги «обрусели» достаточно быстро, как ни парадоксально звучит этот термин, если учесть, что в современной науке достаточно общепринятым является мнение о происхождении самого слова «русь» от названия дружины первых русских князей, основу которой составляли норманны… На основании варяжских археологических древностей вполне можно говорить о большой иммиграционной волне из Скандинавии в Восточную Европу, в основном с территории Средней Швеции. Если вспомнить суровые природные условия севера и небольшое количество земель, пригодных для земледелия, а с другой стороны, фразу летописца о том, что «земля наша велика и обильна», то подобное великое переселение кажется вполне объяснимым».   При этом, Мурашева все-таки оговаривается: «Однако, несмотря на тесные контакты, ранняя русская история была совершенно самостоятельной, а вовсе не являлась частью истории Скандинавии».  Ну, конечное, признать, что история Руси это часть истории Скандинавии и в особенности Великой Швеции, было бы явным перебором. А так, что называется – и волки сыты и овцы целы. Овцы, это те, кто не верит в норманнскую историю Руси. Но что с них взять кроме клочка шерсти.
  Относительно «великого переселения норманнов» в Восточную Европу, будет сказано  в других главах, ниже немного коснусь методов подсчета скандинавского присутствия, пока же приведу еще один наглядный пример норманофильского подхода к нашей истории. «… во второй половине VIII в. какие–то скандинавы достаточно уверенно чувствуют себя на территории к востоку от Финского залива. Думать, что они удовлетворились освоением этих земель – значит не понимать, что за явление родилось в Скандинавии задолго до IX в., и теперь - в конце VIII в. под именем «эпохи викингов» расцвело по всей Европе… «Флибустьеры и авантюристы» VIII-IX вв., извергнутые из Скандинавского генератора народов  на бесконечные просторы Северо-Запада современной России, не могли не видеть, какое богатство сочится из далеких южных стран, где били звонкие серебряные  родники, которые, пополняясь в лесах Биармии потоками, обеспеченными меховой торговлей, сливались пока в неглубокий, но быстрый ручеек».   Настоящая поэма, и отнюдь не иронический гимн норманизму. Подобного рода примеры норманофильских настроений в трудах  историков и археологов при желании можно отыскать  еще много. Но думаю и приведенного  вполне достаточно. А теперь задам  вопрос читателю. Если археолог носит амулет в виде «молоточка Тора» говорит ли это об его  убеждениях и взглядах на «норманнский вопрос»?  Сугубо, на мой взгляд, говорит. Амулет это не просто украшение, это еще и символ веры. Но продолжим.
   Справедливости ради, следует признать, определенные резоны в утверждениях  сторонников норманнской теории, на самом деле,  имеются. В настоящее время присутствие скандинавов в Восточной Европе факт, в общем-то, неоспоримый. На скандинавское происхождение руси, казалось бы,   указывают: «легенда о призвании варягов», помещенная в ПВЛ; «роские»  названия днепровских порогов, упомянутые Контантином Багрянородным  в трактате «Об управлении империей».  Из скандинавских языков лингвисты выводят  термин – «варяги». Да что там термин «варяг», само имя «русь» норманистами выводится из скандинавского *r;;s, r;; в значении гребцы, участники похода на гребных судах.   В  копилке норманской теории «скандинавские» имена первой правящей династии Руси, начиная с ее предполагаемого основателя - Рюрика и заканчивая именами послов из договоров Руси с грекам. На первый взгляд, все так и спорить тут не о чем. Но, как известно Дьявол кроется в деталях. Вот о деталях и поговорим.
  В свое время Л.С. Клейн написал: « В громадном большинстве случаев сами по себе находки украшений, оружия и других предметов скандинавского происхождения не влекут за собой с необходимостью ничего сверх концентрации экономических связей со Скандинавией…   Пока мы можем констатировать, что в IX в. отдельные скандинавские погребения появляются в некоторых районах основных восточноевропейских водных путей, в тех же местах, где в Х в. нам известны уж группы, серии скандинавских погребений (Приладожье, район Смоленска, Ярославское Поволжье)».  И хотя, как и прогнозировал Л.С. Клейн, археологический материал, прибывает, радикально ситуация не изменилась. Вот в частности, что пишут А.С. Щавелев и А.А. Фетисов в работе «К исторической географии Восточной Европы IX в. 2. Карта скандинавских комплексов и артефактов»,  довольно объемную цитату, из которой я приведу: «Карта распространения скандинавских комплексов и артефактов показывает, что до конца IX в. скандинавы жили в Восточной Европе только в Ладоге и на Рюриковом городище. Еще на четырех городищах можно предполагать присутствие скандинавов с высокой степенью вероятности (Изборск, Витебск, Супрутское и Сарское). Это, видимо, были поселения – крайние точки, которые достигались единичными торговыми агентами, ремесленниками или наемниками северного происхождения. Считать скандинавов значительной частью элиты этих раннегородских центров оснований нет. Судя по сериям единичных находок, скандинавские «coureur des bois» («лесные бродяги») активно осваивали территории Приладожья и Верхнего Поднепровья. Судя по совпадениям мест находок скандинавских предметов и кладов IX в., скандинавами использовались торговые пути: «верхний отрезок» пути из варяг в греки, путь по Западной Двине и, возможно, еще спуск по Днепру и затем западный отрезок пути из «хазар в немцы». Как видим, у нас есть данные об участии скандинавов в дальней транзитной торговли монетным серебром, однако, ареал распространения скандинавских находок гораздо ;же ареала денежно-вещевых кладов, поэтому, ясно, что монополией на «дальнюю торговлю» скандинавы во всей Восточной Европе не обладали.  Судя по карте скандинавских находок, скандинавы нигде не пересекали границы зоны влияния Хазарского каганата. На данный момент ни одна находка скандинавского облика, которую могла бы быть достоверно датирована IX в. в зоне влияния хазар нам не известна. Исключение составляет городище Супруты – полиэтничный, пограничный и максимально отдаленный от основных центров Хазарии контрольный пункт. Опять же крайне замечательно наличие скандинавских находок на Правобережье Днепра и полное их отсутствие на Левобережье, видимо, путь на восток скандинавам был в IX в. здесь заказан. Организаторами такого запрета могли быть либо местные славянские общности (северяне?), либо хазары. Добавим, что прорыв выходцев с севера в Среднее Поднепровье конца IX в. затронул только самые северо-западные окраины зоны влияния Хазарии… На основе этих географических и хронологических наблюдений, необходимо сформулировать несколько следствий, принципиальных для исторических реконструкций. Во-первых, необходимо решительно поставить под сомнение гипотезу о том, что в IX в. некая «первая волна скандинавов» («перво-русь») появилась на юге Восточной Европы, поселилась там и активно действовала, но не оставляла никаких археологическификсируемых следов, кроме глобальных разрушений. Эти «ранние скандинавы» должны были обладать уникальной спецификой, которая заключалась бы в полном отказе от всех скандинавских и североевропейских этнокультурных признаков. Они не пользовались типичными формами скандинавского оружия, не использовали скандинавские погребальные обряды, не оставляли признаков торговой (клады, погребения с торговым инвентарем) и военно-административной (создание своих опорных пунктов, погребения воинов) активности. Нам феномен такой тотальной маскировки представляется крайне маловероятным. Следует отвергнуть и идеи о появлении до конца IX в. глобальных политий под руководством скандинавской элиты в Восточной Европе…. Еще менее обоснована в своих источниковедческих предпосылках глобальная реконструкция военных походов на огромные расстояния войск мощных политий руси в IX в. А.В. Зорина и А.Г. Шпилева… Связь выпадения серии кладов на разных территориях с предполагаемом глобальном рейдом руси из Ладоги на территорию Византии через всю Восточную Европу и обратно (!) остается в области догадок, причем, достаточно фантастических…. Описание огромных политий «каганата Рюрика» и «прото-государства Олега», якобы сложившихся в IX в., вообще не опирается на какие-либо достоверные данные. В итоге вся картина в целом и основные отдельные выводы оказываются необоснованными с точки зрения современной археологической информации».
  Как видим, выводы исследователей, к слову сказать, не принадлежащих к стану антинорманистов, а скорее, наоборот, для норманнской теории неутешительные. Усложняет ситуацию еще и то, что некоторая часть артефактов, по терминологии Т.А. Пушкиной, «условно и безусловно скандинавских»,   обнаруженных в  Восточной Европе относится к разряду «случайных находок», трактовать происхождение который можно двояко. Те же А.С. Щавелев и А.А. Фетисов по этому поводу пишут: «Случайная находка» – источник «обманчивый» и «вынужденный»…  единичный артефакт, находящийся вне «поддерживающего» его интерпретацию
контекста, – слишком слабый, фактически ничтожный аргумент в
пользу любого умозаключения», хотя, по их мнению, и информативный.
По факту, случайные находки, в равной степени  могут быть: « маркером зоны межплеменного (межэтнического) торгового обмена»,  указывать на присутствие: « скандинава-носителя», либо являться: « трофеями военной деятельности, а затем уже распространяться в качестве «статусных» вещей в местной среде».  Но как показывает практика, чаще всего сторонники норманнской теории трактуют случайные находки как прямое указание на присутствие скандинавов. Особенно когда речь идет об оружии, фибулах, украшениях и других предметах культа и одежды. Норманисты полагают что: « Эти традиции и предметы должны были принести в Восточную Европу в основном их носители – скандинавы».   Но вот ведь какая странная вещь получается. В погребениях считающихся скандинавскими нередко находят оружие, украшения, предметы культа, одежды, принадлежащие совершенно разным культурам и этническим группам. Получается, норманны могли заимствовать у других народов оружие, одежду, обувь, украшения, и даже элементы погребального обряда. И это считается нормой, обычным делом, толерантностью пришельцев с севера.  Но вот всем другим народам,  норманисты в подобной толерантности, почему-то отказывают. Проще говоря, оказавшийся в Восточной Европе скандинав мог носить восточный кафтан, шаровары, степной наборный пояс, сумку-ташку, шапку, салтовский перстень с арабской надписью, саблю, топор-чекан, степной наборной лук. А славянин, финно-угр, тюрок, иранец,  живший в Восточной Европе и находившийся на службе у русских князей, правом обладать подобными вещами не мог. Не мог он владеть и франским мечем, не мог украсить свой плащ скандинавской фибулой, пользоваться украшениями, сделанными в скандинавской культурной традиции. Почему?   Внятного ответа на подобные вопросы получить от сторонников норманнской теории не получается.
  Но даже не это главное, как справедливо отмечает Томсинский: «Материалы раскопок курганных могильников и поселений определенно удостоверяют присутствие в Восточной Европе скандинавов в VIII—XI вв., происхождение отдельных групп выходцев из Северной Европы, их  социальный статус, но никак не определяющее значение этого присутствия в процессе государствообразования. Следовательно, «норманнская проблема» — это проблема актуализации тех или иных интерпретаций источников».  От себя добавлю. Проблема, в действительности, намного шире и глубже. Сторонники норманнской теории, сознательно акцентируют внимание  на скандинавской составляющей  полиэтничных поселений Древней Руси, да и в целом делают упор именно на таких поселениях. На слуху у всех Ладога, Гнездово, Рюриково городище, где скандинавское присутствие,  несомненно. Тем самым создается впечатление, что норманны доминировали, буквально, везде и составляли основную или главную прослойку населения городских центров Руси. Показательны в этом плане и методы подсчета и анализа материалов раскопок,   в которых должно было отразиться присутствие скандинавов в Восточной Европе в IX—XI вв. Томсинский пишет: «… Л. С. Клейн еще
во время дискуссии 1965 г. предложил весьма оригинальную методику подсчетов. По его мнению, «поскольку письменные источники знают о проживании на этой территории не одних только славян, этническую принадлежность курганов позволительно определять только по достоверным признакам: курган с безусловно скандинавскими признаками — варяжский, с безусловно славянскими — славянский, а без четких признаков — неизвестно чей, и в расчет этнического состава населения
приниматься не должен»… Между тем совершенно очевидно, что предложенная методика подсчетов ведет к грубым искажениям представлений об исторической действительности. «Не определимых» погребений не только в Гнездове, но и во многих синхронных могильниках
большинство. И в этих курганах погребены люди, этническую принадлежность которых археологи определить не могут, ибо не могут подвергнуть погребенных допросу — а иных достоверных данных у архео- логов нет. Археологи могут только составить представление о статистике «этнически определимых погребений». Тем не менее, они, археологи, убеждая самих себя и тех, кто захочет убедиться, игнорируют этих самых «неопределимых» погребенных либо изо всех сил пытаются уличить их в том, в чем очень хочется уличить, — в славянстве, скандинавстве или финно-угорстве. Позднее, в 1973 г., Л. С. Клейн предложил иную методику подсчетов, ибо проблема «неопределенных погребений» курганных могильников оставалась по-прежнему острой. Теперь предполагалось «разбить весь могильник на четко очерченные группы, а затем рассмотреть распределение этнических показателей по всем группам. При таком подходе возможна этническая атрибуция целых групп, включая и те погребения, которые в отдельности не имеют четких этнических показателей»
(Клейн 2009: 181). В дальнейшем статистика и комбинаторика элементов погребального обряда и различных групп находок будет занимать достойное место в построениях ленинградских неонорманистов».  Комментарии, как говориться, излишни. Остается лишь добавить, что при этом норманистами, абсолютно бездоказательно, постулируется, утверждение, что все эти жившие в древнерусских городах и городищах скандинавы считали и называли себя русью.
  Как и следовало ожидать, статья Томсинского не осталась незамеченной.   Акцентировать внимание на ответы ему сторонников норманнской теории  я не буду, отмечу лишь…, полемика между историками продолжается и в последующих главах я к ней еще вернусь. 
 А теперь несколько слов об антинорманизме, к которому, у меня, то же не мало вопросов. И начну я, пожалуй, снова с цитирования Томсинского. «Может ли уважаемый читатель назвать нам хоть одного археолога, который, активно и плодотворно работая в Ленинграде — Петербурге, открыто отрицал бы парадигму ленинградского неонорманизма? Не избегал бы высказываться откровенно по этой проблематике, а именно отрицал бы, рискуя прослыть «антинорманистом»? Мы — не можем». 
К сожалению, вопрос актуален и поныне не только в адрес «ленинградских» археологов, но и археологов вообще. После ухода В.В. Седова  об археологах открыто противостоящих норманистам и называющих себя антинорманистами я не слышал. И проблема, к сожалению, не только в этом.
Обличая и разоблачая норманистов, сторонники антинорманской теории, тоже склонны срываться на эмоции, в качестве аргументов  используют политические и идеологические клише. Но что хуже, на фоне своих оппонентов, они выглядят куда менее  сплоченными и многочисленными. Что, отчасти, вполне объяснимо. Быть антинорманистом нынче не модно, да и не практично. Государство с апатий  относится к данному направлению в российской науке, как, впрочем, и к самой древнерусской истории, в целом, не до того сейчас. Зато, нынче, модно быть либеральным и толерантным ко всему, что противопоставляет себя «великорусскому национализму и шовинизму», а заодно и самой власти.
  Главный тезис большинства антинорманистов, начиная со времен М.В. Ломоносова,  варяги-русь, это славяне. Однако уже в самом данном постулате  заложено  противоречие, не позволяющее антинорманистам выступить единым фронтом.  Дело в том, что для одних сторонников антинорманской теории,  варяги – русь, это балтийские славяне, а для других – русы, славянское население Поднепровья,  варяги же, пришельцы с берегов Балтики, причем не обязательно из славян. Нет у антинорманистов и согласия по поводу происхождения этнонима «русь». Есть лишь, как справедливо замечал Клейн,  общая нелюбовь к норманистам и отстаиваемой ими идеи. Пожалуй, это  то, единственное, что до сих пор удерживает антинорманистов в едином лагере и не позволяет им распасться на отдельные, враждующие между собой группировки.
   Вносят сумятицу в стан антинорманистов и всякого рода «левые» течения. Что в данном случае имеется ввиду? Формальными противниками норманизма являются и сторонники неславянского происхождения Руси. Речь, прежде всего, идет от трудах Е.С. Галкиной, видящей в русах алан салтово-маяцкой культуры. Существуют и более радикальные концепции. Так, например, ряд исследователей  видят в русах евреев, те самые потерянные  десять колен Израиля.  В сети встречаются работы, в которых, на полном серьезе утверждается, что летописный Рюрик был чеченцем. 
  Любопытно в противостоянии наших антиподов и вот еще что. Для аргументации своих построений и выводов и те и другие, в большинстве случаев, опираются на те же  самые письменные источники и данные археологии, что и их оппоненты. Только иначе интерпретируя, дезавуируя, а чаще, просто, игнорируя неудобные или, скажем так,  не вписывающиеся в концепцию  факты и артефакты, что, впрочем, типично для любого как научного, так и околонаучного спора.
  Быть третейским судьей в споре норманистов и антинорманистов дело не благодарное. Но придется. Поскольку рассматривать древнерусскую историю вне контекста противостояния этих двух течений в исторической науке все равно не получится.  К тому же,  как бы норманисты и антинорманисты не изощрялись  в словесных  пикировках, обвиняя противников своей точки зрения в дилетантстве, германофильстве, квасном патриотизме и даже в национализме,  в действительности , норманнизм и антинорманнизм прекрасно сосуществуют,  успешно дополняя  друг друга. Пожалуй, наиболее удачным определением для данного научного, или если кому-то больше нравиться,  «около научного» явления было бы слово «симбиоз».  Я же осмелюсь предложить иное, несколько более близкое к истории или, скорее, мифологии, определение  -  «Двуликий Янус».  Сколь бы ни была глубока «ненависть» противников к друг другу, норманисты и антинорманисты, как  все заядлые спорщики, катастрофически нуждаются в оппонентах, на которых  можно оттачивать свои  идеи, наработки и концепции, что в итоге, худо-бедно,  двигает науку.  Остается лишь добавить, существуют самые разные прочтения термина «норманизм». Обобщенно это: «утверждение скандинавского происхождения не только династии Рюриковичей, но и древнерусской государственности как таковой».
В моем понимании все куда прозаичнее: норманисты это те, кто считает русь скандинавами, антинорманисты те, кто не согласен с этим. При этом  я не вношу в оба этих термина негативного оттенка, это просто констатация факта. Закончить же главу я хочу словами Н.И. Платоновой, с которыми целиком и полностью согласен: «Объективная историческая истина — это дальняя даль, к которой все мы должны стремиться…».