4

               
     Контора находилась недалеко от Балашихи. Протрясясь в электричке, а потом еще двадцать минут, блуждая по частному сектору, Роберт окончательно устал и замерз. Уткнувшись в единственное двухэтажное каменное здание, как заданный ему по телефону ориентир, парень прошел через КПП, где престарелый седой охранник в черной униформе с небрежно покрашенными в рыжий цвет усами и внешностью похожий на жука, проводил его к начальнику ЧОПа. Тот осмотрел его, точно работорговец живую вещь. Спросил, служил ли он в армии. Услышал отрицательный ответ и расстроенно замотал совершенно лысой блестящей шаровидной головой, вызывавшей желание подержаться за нее, или нанести карту. Поспрашивал о физической подготовке. Роберт соврал, что имеет спортивный разряд по боксу. Голова оживилась, заулыбалась, не забыв, впрочем, упрекнуть в изрядной худобе будущего своего работника. Договорились об оплате и нюансах работы, о еще чем-то важном и мелком, о чем обычно договариваются в таком деле. Подписали необходимые документы. Потом начальник, одарив подъемными, милостиво отпустил его, предупредив о завтрашнем дежурстве.
     Новое общежитие оказалось ужасней прежнего. То было безобразным, но хоть стены покрашены. Здесь же старая краска облупилась, а кое-где висела лохмотьями. На потолках  - желтые подтеки. Видно по весне и осени с крыши текло. Койки были панцирными и двухэтажными. Он забрался на верхнюю, только она, судя по всему не была занята. Повалился прямо на голый матрац, потому что устал и вымотался за целый день, и ему было уже все равно, где и на чем спать. И тут же провалился в чуткое забытье. Это трудно назвать полноценным сном. Тело совершенно отключилось, обездвижилось, а перевозбужденный мозг продолжал работать.  Роберт попытался анализировать ситуацию, и в целом свою жизнь в столице. Анализ оказался не в его пользу. Он ничего не смог добиться в Москве, теперь переместился еще дальше в Подмосковье, в еще худшие бытовые условия с настолько нищенской зарплатой (из зарплаты высчитывали за проживание, за экипировку, за проезд к месту работы), что мог бы с такой же радостью сидеть у себя в провинции. Непонятно, какие еще соседи попадутся, какой коллектив, и, вообще, все непонятно, зыбко и призрачно! В нем ожил, проснулся Пафнутий и возроптал.
- Господи! Почему ты оставил меня! Неужели я хуже других? Мне теперь не надо большого богатства и признания у людей! Мне бы только выжить и пропитаться! Пропитаться Верой и Любовью к Тебе! Да, вот, нет у меня ничего этого! Верую, Господи! Помоги неверию моему! Неужели я сгину, не увидев, не услышав, не почувствовав Тебя и Воли Твоей! Неужели, я тот грешник, предназначенный на заклание в назидание другим?!
И тут в самое ухо, точно рядом стоял и слушал, мужским металлическим, без каких-либо индивидуальных особенностей голосом, который невозможно перепутать с другими, и который узнаешь из десяти тысячей:
- Что зря ропщешь? Я всегда с тобой!
Роберта буквально сдунуло с койки! Сначала он подумал: это чей-то глупый розыгрыш! Огляделся – в комнате никого не было. Подошел к окну. На улице ни души! На всякий случай заглянул под кровати, подергал покрытый олифой крепкий деревянный на толстых ножках стол, передвинул с места на место такие же, словно предназначенные комплектом к столу стулья. В комнате установилась странная тишина, какой не было, даже, когда Роберт лежал на койке. Время от времени с улицы доносился рокот автомобилей, где-то снизу осторожно стучали по батареи, шуршала, падающая на пол, облетавшая с потолка штукатурка. А тут, сговорившись, все разом замолчали! Парень хлопнул себя по голове. Улыбнулся. Болван! Некто, сказавший ему в ухо, успел выйти в коридор и спрятаться там. Роберт выскочил в пустынный коридор. Пробежал его до конца, уперся в окно, побежал в другой конец, открыл дверь в санузел. Никого! И только теперь он вынужден был сдаться и понять, чей это мог быть голос, и что именно к нему Он обратился. И это не розыгрыш, не шутка. Это самая, что ни на есть, реальнейшая реальность! И, согласившись с ней, Роберта забил озноб. В миг ощутил все страхи планеты, будто чьей-то заботливой рукой согнанные внутрь него самого. Его затрясло, ему стало трудно дышать. Ноги подогнулись, и ему пришлось встать на колени, иначе бы он упал лицом вниз. А на крышу общежития, разогнав стаю крикливых ворон, уселся белоснежный голубь.
     Пришедшие с дежурства охранники застали Роберта испуганным и пьющим водку. Водка приковала к себе их внимание, поэтому, не придав значения душевному состоянию их нового товарища, они выложили на стол закусь и перевели знакомство и пиршество в привычное для них русло разговоров, соблюдая четкий порядок: работа, бабы, политика.
     Постепенно Роберт втянулся в нехитрую, тяжелую работу охранника. Тяжела она была в основном ночными сменами, а он по природе своей жаворонок, тяжело переносил темные часы суток.  И при всей своей кажущейся простоте, эта работа изобиловала интригами и опасностями. Их команда, куда входил Роберт, охраняла кафе. Подвыпившие посетители часто устраивали драки и скандалы. Бывало, даже бильярдными шарами кидались. Тут можно было случайно получить каким-нибудь летящим предметом: тяжелым, или острым. Даже стреляли. Правда, на крыльце. Внутрь кафе дебошира не пустили и вызвали ГБР (группу быстрого реагирования). Благо, Роберт был роста выше среднего и широк в плечах. Боевое детство развило его телесно. Ежегодные летние каникулы у бабушки в деревне закалили парня. Там он много и тяжело на работал в поле днем, а вечером расслаблялся в драках на деревенских дискотеках. Хотя был худощав и весу ему не доставало, но зато лицом обладал волевым, угловатым с выпуклыми скулами и подбородком. Спортсмены и военнослужащие принимали его  сразу за своего парня. Поэтому многие из товарищей ему завидовали. И еще – потому что в его дежурства редко бывали какие-либо ЧП. А ведь они сказывались на зарплате, за них штрафовали. Конечно, коллеги Роберта не могли даже представить, в какой связи он состоит с неизведанными мистическими силами, выполняющими его желания, и чем парень платит им. Скоро пронесся слух, будто Роберт «стучит» начальству на других охранников, и поэтому ему так везет. Парень сразу заметил, как изменилось к нему отношение других ребят. С ним прекратили делиться впечатлениями и откровенничать. При его приближении, коллеги замолкали и расходились. Если он что-то спрашивал, отвечали односложно и уклончиво. Оставалась еще одна тонкая нить, связывающая его с коллективом. Это Ванька из рязанской деревни. Простой деревенский парень. Он единственный продолжал общаться с ним, как прежде, хотя часто прятал взгляд и колюче щурился на Роберта, и на шутки его перестал отвечать широким, открытым смехом. Ванька – парень прямой и жесткий. Ему и самому не по нутру была вся эта возня, но и против общества пойти остерегался. Осторожничал. И Роберт, здраво рассудив, что ждать дальше уже нечего, решил пойти ва-банк. С очередной получки он пригласил Ваньку побухать в местном придорожном кафе. Выпить Ванька любил. Выпили. Тут у Ваньки язык развязался. Сообщил, что подозревают Роберта в доносительстве, и уже назначили «темную» на такой-то день. Роберт приуныл. Он понимал, если навалятся всей гурьбой,  ему не устоять. Придется выбивать по одному. А как это сделать? Нужен хотя бы формальный повод. Не подойдешь же к человеку и не дашь же ему просто в морду. Надо найти союзников. Роберт оглядел Ваню. Широк в спине и кулак величиной с боксерскую перчатку. Взгляд зверский. А разозлится? Страшно подумать!
- Ваня, ну, а ты-то со мной хоть?
- Ты знаешь, я не против тебя, но мне же здесь дальше работать. Крыша дома прохудилась, забор покосился…
- Понятно, - перебил его Роберт и заказал себе еще пива. – Тебе же хуже,- не соображая и не отдавая отчета своим последним словам, как бы по наитию добавил он уже про себя.
      Роберт проснулся ночью от ощущения, что кто-то смотрит на него с ненавистью. На койках мирно похрапывали товарищи, за окном просигналила машина, в окно ударили капли дождя. Ничего необычного. Он закрыл глаза, в надежде заснуть, но ему вдруг захотелось вскочить на улицу, в чем мать родила, и бежать, бежать, бежать… Внезапно все мышцы сковала небывалая слабость. Страх усилился до того, что аж, в голове зашумело.
- Имя! – услышал он нечеловеческий, зверский рык, и завывающие, точно пародирующие людскую речь голоса, и непереводимые слова на забытых древних языках.
Не владея собой, словно под гипнозом, Роберт стал называть поименно всех тех, которые предполагались участвовать в его избиении.