Мои женщины Сентябрь 1963 Пожар любви

Мои женщины. Сентябрь 1963. Пожар любви.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: Плакат «Доброго пути в страну знаний!» 80-х годов XX века, но он точно отражает те чувства, которые, как пожар, бушевали во мне 2 сентября 1963 года, когда судьба опять свела меня с Валей Архиповой, моей первой школьной любовью. Именно так я представлял нас с Валей Архиповой, идущих по нашему жизненному пути в компании друзей-одноклассников. Эти чувства я берёг, развивал и сохранял их во время срочной военно-морской службы на Дважды Краснознамённом Балтийском флоте на БПК «Свирепый» в 1971-1974 годах XX века.

В понедельник 2 сентября 1963 года дождя не было. С утра температура воздуха была плюс 13.6°С, днём воздух прогрелся до плюс 19.2°С, а в полдень – совсем по летнему – плюс 27.4°С. Записав в тетрадку эти данные с приборов нашей с Юрой «домашней метеостанции» (авось пригодятся в школе), я и Толик Назаров пошли вместе в нашу школу и теперь уже я выполнял роль моего брата Юры, то ест был «за старшего». Наш путь пролегал вверх по внутренней улице Белинского, потом направо по переулку мимо домиков Нади Герасимовой и Тони Кладовщиковой на центральную улицу Белинского к уличной колонке, расположенной напротив дома нашего ученика Славки Борисова. Затем поворот налево по улице Белинского и через 200 скорых шагов в торце пересечения центральной улицы «низовского» района – улицы Строителей – с большой улицей Белинского была наша красивая и достойная Суворовская общеобразовательная средняя школа №1, состоящая из трёх двухэтажных домовых блоков составленных буквой «П». Адрес Суворовской средней школы №1 – г. Суворов, ул. Белинского, д. 18.

Лицевой фасад нашей школы №1 украшало широкое крыльцо из двух бетонных ступенек и два пьедестала по сторонам от центрального входа, на которых застыли два больших каменных шара, которые никогда не могли скатиться со своих пьедесталов, потому что внутри их была стальная арматура, но об этом несведущие люди и младшие школьники не знали. Центральные двери в школу были высокие, наверху со стёклами, и двустворчатые, но они открывались редко, почти никогда.

За дверьми центрального входа был обширный вестибюль с центральной раздевалкой-гардеробом и коридорами по бокам, ведущими к двум туалетам-умывальникам – для мальчиков и для девочек. Также по бокам, только с фасадной стороны, за высокими квадратными в плане колоннами располагались два кабинета – справа от входа кабинет директора школы Сергея Сергеевича Жукова, слева – не помню кого.

Мимо туалетов проходили два больших коридора, ведущих в боковых пристройках школы к классам, окна которых выходили не в сторону внутреннего двора школы, образованного «П»-образными зданиями, а наружу – слева от центрального входа окна классов выходили на школьный сад и огород, справа – на игровую площадку, клумбу-цветник, под которой лежал расколотый вдребезги огромный гипсовый бюст И.В. Сталина и сарай для инвентаря и макулатуры. Кстати, этот сарай когда-то был уличным туалетом с двумя отделениями для мальчиков и девочек, разделёнными тонкой дощатой перегородкой.

Направо от вестибюля в школе был лестничный марш, ведущий на второй этаж в общий центральный зал, вокруг которого были классы и в торце зала - два класса-кабинета – физический и химический (слева от входа в школу). Справа, рядом с лестницей, располагалась узкое длинное помещение школьной библиотеки. Классы слева от центрального зала на втором этаже имели окна на фасад здания школы, на перекрёсток улицы Белинского и улицы Строителей. Классы-кабинеты в торце зала смотрели окнами на школьный сад-огород и пришкольную игровую площадку. В этих-то классах, по порядку слева направо, располагались начальные классы школы, начиная, по-моему, с 3-го класса. Первоклашки учились на первом этаже, рядом с туалетами.
 
Центральный обширный зал на втором этаже школы также имел окна, выходящие на сторону, противоположную фасаду здания, на школьный стадион, спортивную площадку и внутренний двор школы.

Кроме этого, конечно, в школе имелись подвальные помещения, классы-мастерские, буфет-столовая, учительская (на втором этаже), комната пионервожатой, кладовые, санитарный пункт (изолятор) и другие служебные и хозяйственные помещения. За 10 лет практически ежедневного пребывания в нашей школе мы, ученики-школьники, хорошо и подробно знали расположение основных помещений и комнат школы, но у нас было негласно принято общее правило – быть только в своих помещениях и классах, в чужие (другие) не соваться.

Принцип обособления детей по своим безопасным местам обитания, так же, как безопасного обитания в своих районах города, соблюдался всеми инстинктивно и неукоснительно. Чужаков в чужих (других) классах дружно высмеивали, вышучивали и разыгрывали игрой «жопку к стенке» или немедленно вытесняли, сначала по-дружески, а потом и агрессивно. То же самое было во взаимоотношениях школьников других школ города Суворова.

Классные помещения в школе распределялись между классами, исходя из того, что первоклашки и второклассники не должны быть притесняемы школьниками на лестницах, на которых ученики, как правило, бесконтрольно бегали, скакали, прыгали и баловались, поэтому могли пострадать. Школьники-комсомольцы старших классов брали нас ебя социалистические обязательства на переменах следить за порядком на лестницах, в коридорах и туалетах, которые также должны были быть «в шаговой доступности» до малышей-первоклашек.

По мере взросления школьники средних и старших классов получали «персональные» классные помещения и уже считали их своими территориями. Кроме этого для специальных занятий по физике, химии, биологии и обществоведению имелись классы, оборудованные как институтские аудитории для лекций и лабораторных работ. В таких классах-аудиториях школьники старших классов занимались по очереди.

Наш 4-«А» класс располагался на втором этаже в центре общего зала и его окна выходили на улицу Белинского и улицу Строителей. До строительства продолжения правого блока здания школы, в котором расположился спортзал, уроки физкультуры младших классов в дождливую погоду проходили в общем зале на втором этаже, здесь же проходили общие собрания пионеров и комсомольцев, праздничные мероприятия и школьные линейки, показы школьных спектаклей и концертов художественной самодеятельности, танцевальные вечера отдыха старшеклассников. На стенах зала имелись планшеты для классных стенгазет и висели настоящие картины: до развенчания культа личности Сталина – парадный портрет вождя и отца всех советских народов в полный рост, а в простенках между окнами – картины: «Приём в пионеры» с замазанным бюстом Сталина и другие интересные картины в духе социалистического реализма. Эти картины были настоящие, хорошие, добротные и в них не было ничего плохого. В центре общего зала когда-то стоял большой, просто огромный в сравнении с первоклассниками, бюст Сталина и некоторые смельчаки-хулиганы из классов постарше украдкой под смех своих друзей ковыряли пальцем в ноздре вождя.

В понедельник 2 сентября 1963 года в нашем 4-м «А» было 5 уроков: Литературное чтение, Математика, Физкультура, Русский язык и Природоведение. В соседнем 4-м «Б» классе – Физкультура, Русский язык, Математика, Литературное чтение и Труд. В 4-м «В» классе - Русский язык, Физкультура, Математика и Окружающий  мир. Расписание уроков в 4-х классах мы узнали на специальной стенной доске-планшете, которую оформляла строгая завуч – Татьяна Николаевна Фёдорова, худая высокая женщина с орлиным носом и взглядом. Каждый класс гордился тем, что у него особое своё расписание и 4-й «В» класс ещё и гордился тем, что у них в понедельник всего «четыре урока», что они «могут раньше всех уйти домой».

Не знаю, как другие мои одноклассники, но я с нетерпением ожидал начала уроков в школе, встречи с учителями, чтобы проверить на них свои знания, полученные при самостоятельном чтении учебников. Мои ожидания оправдались и Нина Андреевна Тимонина, учитель по литературному чтению, русскому языку и литературе, почти так же, как и я – с выражением – читала нам всё то, что я уже давно прочитал. Нина Андреевна читала нам произведения классиков русской литературы, поясняя при этом значение всех знаков препинания, которые надо использовать для выразительного, прочувственного, художественного чтения. Она говорила нам, что «художественное чтение проникновенное, душевное, отражающее ощущения и чувства писателя и читателя», что «выразительное художественное чтение обладает магическим свойством, волшебной силой слова».

- Вообще, дети, - говорила Нина Андреевна Тимонина, - вначале всего было слово и слово было всем, что было.

Нам эти взволнованные слова Нины Андреевны были непонятны, но мы, как зачарованные, слушали её грассирующий голос, ощущали и видели её волнение, с которым она общалась с нами, слушали, как музыку, то, что она нам читала. Я немедленно возгорелся желанием научиться так же, как Нина Андреевна выразительно и художественно читать, чтобы не только узнать, но и прочувствовать на себе и в себе литературное произведение. Тренируясь дома перед зеркалом в художественном чтении с выражением голосом и мимикой лица, я постепенно научился отличать и использовать знаки препинания для усиления значения и воздействия слов текстов произведений. Особенно хорошо у меня получалось чтение стихов, которые я не тараторил механически, как это делали зубрилы, а читал «с толком, с чувством и расстановкой», за что получал неизменное одобрение Нины Андреевны и «пятёрки».

Урок математики, который вела наш классный руководитель и учитель по математике Серафима Ивановна Яковлева, я тоже принял «на ура», потому что она вместе с нами вспоминала то, что мы изучали и учили в конце 3-го класса. Здесь тоже проявились качество обучения одноклассников и разница в подходе и отношению к урокам. Мне лично было интересно всё и я жаждал знаний, но многие из нашего класса воспринимали уроки, предметы и задания на уроке и на дом, как помеху в их жизни, в которой эти все знаки препинания, числа, математические действия, правила и формулы им не пригодятся. Я же был согласен с моим папой, который сказал мне перед походом в школе:

- Учись, мой мальчик, в школе не для оценок, не для школы и не для нас, а для себя. Не думай о том, какие знания, полученные в школе, тебе пригодятся в жизни – они пригодятся все, потому что главное, что ты получаешь в школе, - это общее образование, то есть развитие твоего интеллекта, твоей личности, твоей способности правильно и полно воспринимать окружающий мир, находить верные и безопасные решения. С каждым днём, проведённым в школе, ты становишься опытнее и умнее, запомни это и не трать время на уроках попусту. Вникай буквально во всё, вчитывайся, всматривайся, проникай во всё своим разумом, и ты будешь молодец. Понял?

«Я за «понял» год сидел, ты понял?» - ответил я мысленно папе стандартной «пацанской» уличной фразой, но его слова запали мне в душу и я их запомнил. Действительно, я учился в школе, в 4-м классе, с интересом, жадно, внимательно и напряжённо. Жаль только, что этот жадный интерес и стремление получить как можно больше разнообразных знаний натолкнулось на трудности в учёбе, потому что с этой осени 1963 года я стал пропускать занятия в школе из-за простудных заболеваний. Пропуски в занятиях и уроках меня сразу же отбрасывали назад, я не успевал за всем классом, за нашими отличницами и с трудом их догонял, с напряжённым трудом делал контрольные задания в классе, редко правильно отвечал на уроках. Потом я всё пропущенное изучал, но класс всё время был на «корпус» впереди меня «по пройденному материалу».

Физкультуру у нас в школе, практически во всех классах, преподавал учитель Дынин Иван Иванович. Он был лысым, как дыня, и строгим как учитель-физрук. Иван Иванович Дынин был сторонником «гармоничного развития личности, в которой и дух и тело должны были быть одинаково и гармонично развиты». Как это должно быть на практике и в жизни он показывал нам своим примером, исполняя некоторые гимнастические и спортивные упражнения на кольцах, на перекладине, на брусьях, на игровых площадках.

На урок физкультуры в те времена (50-60-е годы XX века) школьники и школьницы выходили одетые в специальные тренировочные спортивные костюмы – «треники». «Треники» - это сатиновые или шерстяные «брюки для тренировок и занятий физкультурой» и такие же «футболки» с рукавами и воротником «под горлышко», которые надевались «через голову». Раньше, в 50-е годы XX века, примерно до 1967 года, в спортивной моде были широкие и свободные шаровары из сатина (летние) и фланели (толстой ткани с начёсом) и с резинками на поясе и штанинах. Цвет шароваров, футболок и треников, как правило, был синий, коричневый или чёрный. Только молодые женщины с идеальной фигурой и стройными ножками позволяли себе за «бешеные» деньги купить трикотажные или шерстяные спортивные костюмы богатых расцветок, чтобы они «в обтяжку» облегали их фигуры.

Спортивную форму для физкультуры мы должны были приносить из дома и обязательно со сменной спортивной обувью – спортивными тапочками («балетками») для занятий в спортзале или кедами для занятий на улице, игровых площадках и школьном стадионе. Иван Иванович Дынин был всегда в своём «фирменном» сине-голубом спортивном костюме. Полиэтиленовых пакетов тогда ещё не было, поэтому обуви и спортивную форму мы носили в специальных матерчатых мешочках-торбочках с длинным шнурком - «завязкой». В 4-м классе у меня были старенькие китайские кеды моего старшего брата Юры, большие по размеру и с тонкой резиновой подошвой, которые я тщательно мыл в туалете-умывальнике и насухо вытирал специальной тряпочкой, входившей в мой «физкультурный комплект».

Шаровары, футболки и треники в советских школах использовались для того, чтобы лишний раз не возбуждать мальчиков и девочек от вида их обнажённых до трусов и маек тел. Все, буквально все на физкультуре были в одинаковой спортивной форме и это было нормой, поэтому, интерес к фигурам девушек у нас, мальчишек, был, но не такой острый, как мог бы быть. Мы, конечно, видели все выпуклости и все изъяны в фигурах наших девочек-одноклассниц, особенно, девушек из старших классов, потому что у них было на что посмотреть или поглазеть.

Многие девочки из нашего класса, такие, например, как Люба Мишина или Валя Яркина, Зоя Конькова и Лида Игнатова или Тоня Кладовщикова, очень рано начали оформляться в девушек с прекрасными, аппетитными и привлекательными формами. У них рано обозначились грудки, бёдра, талии и эти грудки, бёдра и талии уже казались нам красивыми, женственными, гармоничными. Любил таких девочек и девушек наш Иван Иванович Дынин, часто помогал им, поддерживал при исполнении ими гимнастических упражнений, при этом его лысина тоже часто предательски краснела от их вида, поз и действий.

В тот день 2-го сентября 1963 года мы осваивали наш обустроенный школьный стадион, обежав его по периметру три раза; беговую дорожку для бега на 5- и 100 метров; песчаные ямы для прыжков в длину и высоту; перекладину («турник»), кольца и брусья; специальную полосу препятствий из врытых в землю автомобильных шин, низкого бревна и препятствий, через которые нужно было перепрыгивать и перелезать, как через забор. Всё это мы испытали на себе в полную силу и к концу урока вымотались и вспотели, Иван Иванович Дынин был очень доволен, он был только недоволен тем, что Валя Архипова имела освобождение от физкультуры и всё это время провела в качестве насмешливой зрительницы.

Валя Архипова смотрела как мы бегаем, прыгаем, скачем, лазим, играем и упражняемся и, то ли от ревности, то ли от до сады, то ли в силу своего характера, отпускала по всем нам и каждому из нас колкие шуточки, оценки и замечания. Потом, в классе, она продолжила свои «шуточки» и многим они не понравились, потому что Валя делала замечания по фигурам, по виду, по качеству спортивной одежды, по физкультурным достижениям мальчиков и девочек. Именно Валя Архипова ввела в моду и традицию нашего класса оценивать ребят и девчонок по их внешнему виду, физической форме и спортивным достижениям. Для неё мы все делились на «нормальных», «слабаков» и «достойных». Я в её глазах и мнении был «слабаком»…

«Слабаков» Валя почти не замечала, относилась к ним «никак», то есть даже уклонялась от общения с ними. «Нормальных» она терпела, общалась с ними «на расстоянии» и разрешала быть в её компании, в её окружении, в числе её «приближённых». «Достойных» Валя привечала, приближала к себе, дружила с ними, включала в свой «ближний круг» и компанию, управляла ими и использовала в своих интересах разными способами. Валя Архипова, обладая возможностью и даром видеть всех и всё со стороны, очень рано почувствовала вкус и стремление к возможности власти над людьми…

Во время физкультуры мы много раз пробегали мимо деревянного сарая-склада с макулатурой, в который мы с Толиком Назаров однажды влезли, чуть не застряли, но вылезли с богатой добычей – книгами и журналами из огромной кучи списанных библиотечных книг и другой бумажной макулатуры. Я ещё подумал, что надо опять туда слазить и забрать отложенные мной книги и подшивки журнала «Юный техник» за прошлые года.

Физкультура кончилась, в туалете-умывальнике мы наскоро умылись, почистили и помыли нашу спортивную форму, переоделись в обычную школьную форму и побежали в класс на урок русского языка, потому что перемена уже кончилась. Вот тут-то я и столкнулся с первой трудностью, так как сказались мои пропуски в занятиях в конце обучения в 3-м классе – я совсем не помнил грамматических правил, поэтому не мог уверенно отвечать Нине Андреевны Тимониной на её вопросы, чем вызвал у неё недоумение и тревогу за меня.

В отличие от меня и многих других учеников в классе, Валя Архипова бойко отвечала и наизусть говорила правила правописания, за что получала похвалу и хорошие оценки. Затем она одна из первых сдала контрольное задание по диктанту, а потом гордо и насмешливо следила, как и в какое время сдают свои листки с диктантом одноклассники. Я сделал в диктанте несколько ошибок, сходу получил внезапный и сердитый устный «неуд» от учительницы, густо покраснел, расстроился и твёрдо решил дома заниматься, заниматься и заниматься русским языком и грамматикой. Именно в этот раз Нина Андреевна Тимонина посоветовала мне писать свой дневник…

Язвительные насмешки, усмешки и ухмылки Вали Архиповой только ещё сильнее разожгли во мне влечение к ней, желание что-то ей доказать, показать, преодолеть. Не могла эта «пигалица» смеяться надо мной, называть «слабаком» и демонстративно отворачиваться и не замечать меня. Я не был «слабаком», я только примеривался и привыкал к спортивным снарядам и дорожкам, пробовал себя и не действовал в полную силу. Однако, по сути, она была права – во мне была масса недостатков, которые срочно надо было исправлять.

Я уже любил Валю Архипову и эта моя первая школьная любовь, это чувство, было сильным, тайным, сакральным для меня, побуждающим к подвигам преодоления капризов, высокомерия и девчачьего чванства Вали Архиповой. Я хотел, я жаждал не её поверхностного внимания по разделам на «слабаков», «нормальных» и «достойных», а глубокого ответного чувства, такого же, как моё, то есть уважения, дружелюбия и любви. Пожар любви во мне разгорался…

На последнем уроке природоведения я немного уже устал и заскучал, потому что всё, о чём нам рассказывала учительница, просто читая и перечитывая текст учебника, я уже читал, знал и испытал. Мне уже было неловко сидеть на жёсткой скамье за партой, некуда было девать ноги и моя попа уже зудела и щипалась от долгого сидения и ёрзания. Вот почему я смотрел в окно на улицу и первым заметил клубы дыма, поднимавшиеся где-то совсем рядом со школой.

Сердце моё ёкнуло в тревоге и ещё неясном озарении. Я резко поднял руку, привлекая внимание учительницы, одновременно достал мамин огромный многослойный марлевый платок и попросил разрешения выйти из класса «на минуточку». В коридоре я вихрем пронёсся до лестницы, скачками преодолел два лестничных пролёта и выскочил через центральный вход на улицу. Не спеша, но и не задерживаясь, я прошёл вдоль фасада школы, завернул за угол на игровую площадку и клумбу-цветник и увидел настоящий большой пожар. Горел деревянный сарай с макулатурой, книгами и журналами…

Странно, но вокруг и рядом никого не было. Пожар только вырвался наружу и высокие стремительные и яростные языки жёлто-розового дымного пламени «лизали» толевую крышу сарая. Крыша вспучивалась, коробилась и горела с чадным чёрным дымом. Пожар становился страшным.

Через минуту на улице загудели машины, забегали пожарные, стали подбегать люди и меня грубо прогнали. Я вошёл в школу, кратко ответил вахтёрше на ей вопрос – «Пожар. Сарай с макулатурой горит». Она охнула, побежала в кабинет к директору и завучу, а я вернулся в класс. Ребята уже все «прилипли» к окнам. Учительница отчаянно пыталась заставить всех занять свои места за партой, но её никто не слушал.

- Где ты был!? – накинулась на меня одного наша учительница по природоведению, потому что другие ученики не обращали на неё внимание.
- На пожаре, - кратко ответил я и все ребята и девчонки обернулись ко мне. – Сарай с макулатурой горит.

Я молча сел за свою парту, но ребята не дали мне уклониться от разговора: «Колись, Суворов! – сказали ребята. - Давай подробности!» и я рассказал им о сарае, о том, как туда проник с моим младшим другом, как обнаружил книги и журналы, как мы потом отчаянно пытались из него выбраться и даже хотели руками рыть подкоп под воротами сарая, как несли домой книги и подшивки журнала «Юный техник» за 1957 год и как этот сарай сейчас страшно горел.

Ребята слушали, затаив дыхание, не перебивая и не мешая мне рассказывать. Некоторые всё время смотрели в окна, но там было видно только клубы дыма, которые теперь, после приезда пожарных, сначала побели, потом поредели, а потом и вовсе прекратились. Пожар погасили и наша учительница по природоведению воспользовалась ситуацией и перевела разговор на свой предмет, сказав, что «пожар – естественный (в природе) или искусственный (поджог) – являются природными феноменами и явлениями нашей жизни, к которым нужно относиться со всей серьёзностью и ответственностью, как это сделал, например, Саша Суворов, рассказывая нам об их с Анатолием героическом приключении».

Эти слова учительницы по природоведению, а может быть, мой рассказ, который я исполнил чуточку небрежным и выдержанным «мужским» тоном, произвели сильное впечатление на моих одноклассников и я впервые за весь день увидел особый, внимательный и заинтересованный взгляд на меня Вали Архиповой.

Нет, я не был «слабаком». Я был самим собой, особым, отдельным, не таким, как все, но не «слабаком». Я был просто в стороне от всех, потому что не играл по общим правилам, а жил по своим. Валя Архипова это почувствовала и встревожилась, потому что она увидела во мне соперника своему влиянию, своей власти, своей игры. Впервые я увидел почти совсем «взрослый» заинтересованный взгляд девочки, «женский взгляд» –  оценивающий, примеривающийся, глубокомысленный и прицельный.

В этот день 2 сентября 1963 года «пожар» моей первой школьной любви к Вале Архиповой разгорелся и я не хотел его тушить…

Много позже, на военно-морской службе на БПК «Свирепый» ДКБФ, в 1973 году я прочитал стихотворение замечательного советского поэта Василия Фёдорова «Пожар любви», которое точно выражало те чувства, которые обжигали меня своим гормональный огнём – пожаром любви – за 10 лет до этого, 2 сентября 1963 года… 

Мы не подумали о том,
Хоть и нетрудно догадаться,
Что если
Поджигают дом,
То страшно
В доме оставаться.

Игра Любви,
Игра до слёз.
Довольно бы,
Но поздно...
Поздно...
И начинается всерьез,
Что начиналось
Несерьезно.

И сердится
По доброте,
И упрекает: «Грубый!..
Грубый!..»
А губы ищут в темноте
Уже заждавшиеся губы...

И запоздалое «Уйди»,
Но молодость,
Но звезды с нами...
И я прижал её к груди,
Как потухающее пламя.

Фёдоров В. Д.
Ф33 Книга любви / В. Д. Фёдоров; сост.: А. Северный. – Изд. 4-е, доп. – Кемерово: Кемеровский
государственный университет культуры и искусств,
2012. – 266 с.
ISBN 978-5-8154-0248-5.
Издание посвящено 95-летию со дня рождения великого русского поэта советской эпохи и восполняет не осуществленный при жизни авторский замысел. Поэзия уроженца Кузбасса современна в XXІ столетии, значимость ее предстоит открыть современным читателям и исследователям.