Баллада о странниках 4 Глава 12 Гулюсар

Начало: http://proza.ru/2021/01/21/2000

Шиповник алый нежен? Ты — нежней.
Китайский идол пышен? Ты — пышней.
Слаб шахматный король пред королевой?
Но я, глупец, перед тобой слабей!
Омар Хайям


Гулюсар теперь появлялась всегда, когда Алгуй вызывал Дэвиса во дворец. Она крутилась неподалёку от них, сопровождала их на охоте, находила какие-либо важные дела в библиотеке, или просто сидела рядом, играя на думбре. Или занималась рукоделием, делая вид, будто никого вокруг не замечает. Или, хохоча, обгоняла их на своей мохнатой лошадке, караковой масти, когда они выезжали в степь. Тогда Алгуй пришпоривал своего Алмаза и пускался за ней вдогонку.
 Он, Алгуй, несомненно,  видел и замечал это странное поведение ханши, наверняка зная, чем оно вызвано, но не делал попыток пресечь. Напротив, его это словно забавляло, он поддразнивал девушку, а та, тоже не лезла за словом в карман. Дэвис не вмешивался в их диалоги, хотя прекрасно понимал, что именно он является объектом внимания юной ханши. Иногда появлялся княжич Александр, которому вменялось в обязанность общение с невестой.  Алгуй не скрывал своей неприязни к княжичу, сразу мрачнел и становился скучным.
  Княжич тоже особого восторга от присутствия Гулюсар не испытывал. По-татарски он понимал плохо и в изучении языка прилежания не проявлял. Он тосковал по своему терему, по родне, по сенным девкам и той почти деревенской свободе, к которой привык в родном Переяславле. Он не любил конских скачек, охоту, стрельбу. Всё это казалось ему слишком утомительным. Да и сама юная ханша  - узкоглазая, низкорослая, с маленькой грудью и кривыми ногами, не шла ни в какое сравнение с его горничной Дуняшей. Вот у кого была, и красота и стать.
  Единственным утешением в Сарае, которому Александр  всецело отдавался, была рыбалка. Княжич использовал любую возможность, чтобы удрать на Ахтубу, захватив снасти и являлся только лишь затемно, оставляя в приспешне свой улов. Он с нетерпением ждал, когда, наконец, совершится свадьба, чтобы можно было вернуться домой, в Переславль, к отцу.
  Дэвиса наоборот, всё больше и больше тянуло к Гулюсар словно на ней были какие-то колдовские чары. Завораживал её голос с хрипотцой, бездонная глубина тёмных глаз, бархатный пушок на смуглой щеке. Даже запах, исходивший от неё, пряный, смесь горькой степной полыни и конского пота кружил ему голову.
  Гулюсар казалась Дэвису диковинной Жар-птицей, запертой в золотой клетке или чудным, заморским цветком в душной оранжерее, или пряностью, как имбирь – сладкой, но в то же время обжигающей язык. Странно, но мысли о юной ханше были словно целительный бальзам для души. Чёрная тоска таяла, подобно снегу, выпавшему в мае. Это было прежде неизведанное чувство.
  Тогда, с Агафьей, он просто отозвался на её любовь. Агафью хотело его тело. К Гулюсар тянулась душа. И сейчас Дэвис в первый раз  почувствовал, что может потерять голову от любовной страсти. Это состояние с одной стороны казалось приятным, но с другой стороны пугало. Он вспоминал слова, сказанные ему отцом Иеронимом после смерти Агафьи: «Будет тебе счастье. Улыбнётся». Но разве о таком счастье говорил ему старец?
Однажды он заметил, что ханша с интересом прислушивается к их беседе с Алгуем, которую они вели на латинском языке.
- Она что, понимает, о чём мы говорим? – тихо спросил Дэвис у Алгуя.
- Я немного учил её латыни, - засмеялся Алгуй, - самую малость. А ещё она знает фарси и ханьский язык.
Улыбка быстро сошла с его лица, - Мне жаль её, - шепотом сказал он Дэвису.
  Гулюсар сделала вид что очень занята плетением  ожерелья из бусин, нанизывая их на конский волос. При этом она что-то напевала себе под нос.
  – Что её ждёт там? В чужой стране, в чужом доме. Неприветливые снохи, властная свекровь. Подковёрные интриги и в конечном итоге яд в чаше с лекарством. Она совсем другая, не такая, как все. Она способна радоваться солнечному свету, букашке, весеннему ветру или упавшей звезде. Способна плакать, глядя на чужие страдания. Вся красота мира сего открыта ей, но не дано умения  защитить себя. Не такой бы мне хотелось видеть её судьбу. И не такого человека рядом с ней, как княжич.
- А какого? – спросил Дэвис. Они переговаривались тихо, вполголоса, чтобы девушка не услышала.
– Другого. Такого, которого бы она сама выбрала и была бы с ним счастлива.
- А если бы она выбрала негодяя? – спросил Дэвис.
- Нет, - покачал головой Алгуй. – она чувствует людей. Ей дано это. Она бы не ошиблась. Знаешь,  - продолжал он, - мне иногда кажется, что принадлежать к роду Темуджина это не подарок судьбы, а наказание. Сотни и сотни тысяч загубленных жизней людских висят на нас, миллионы проклятий вдов и сирот. Поэтому мы несчастны. Каждый по-своему. Я сто тысяч раз думал, что лучше быть купцом или путешественником, или кем угодно, но свободным.
- Ну а что тебе мешает? Боишься, что Тула-Буга поступит с тобой также как с дядей?
- Нет, Тула-Буга не поступит так со мной. Я знаю. Но я не могу его оставить. Если я отрекусь – это будет не просто предательство. Орда рухнет в хаос. Понимаешь? А Гулюсар… У неё всё должно быть по-другому. Я очень хочу, чтобы было всё по-другому.
Ханша неловко задела коробочку с бусинами, коробочка упала  и бусины раскатились по мраморному полу, словно красные брызги крови.


                ***

- Что с тобой происходит? – спрашивал Кауле. – Ты словно пьяный. Я тебе уже десятый раз повторил – Ногай встал под Ап-Джедидом. А ты меня даже не услышал.
- Ну, встал и встал. Войско ему надобно. В Персию он опять собрался, – отмахнулся Дэвис.
-  Человека туда послать надобно. Своего, чтоб доглядывал.
- Ну, пошли. У тебя это и без меня хорошо получается. Аксинью вон пошли, должна от неё быть  хоть какая-то польза.
- Аксинью не трожь. Ей и так досталось,  – насупился Кауле.
- Да, ладно, не сердись. Шучу я. Смотри, будешь так по ней сохнуть  - похудеешь. – поддел жмудина Дэвис.
- Чья б мычала. По кому ты сохнешь, я вообще молчу,  – не остался в долгу Кауле.
- Ты о чём сейчас? – вспыхнул Дэвис, словно его застали врасплох.
- О чём я? Да о ханше этой, невесте княжеской. Совсем разум потерял? Мало тебе по голове прилетало? Ты знаешь, что один жонглёр придворный во время представления всё на неё пялился.
- И что?
- А то, что его потом, после представления, палками отколотили, глаза выкололи и за ворота выкинули.
- А ты откуда знаешь?
- Ну, я же бываю кое-где. Вижу кое-что, слышу.
На окраине Сарая околачивался тот самый пёстрый люд, который не мог похвастаться благополучием. Калеки, нищие, попрошайки, шарлатаны всех мастей, дервиши и шаманы, предсказатели, гадалки, бродячие артисты, погонщики верблюдов – кого тут только не было. Весь этот сброд ютился в дырявых шатрах или укрывался под навесами. Вот туда частенько и наведывался Кауле, собирая городские сплетни и подыскивая людей для своих поручений.
- И что с ним стало, с артистом этим?
- Ничего, ослеп. Один дервиш его выходил. Теперь побирается на улице, поёт песни. Хорошо, кстати, поёт.
  Дэвис задумался, - Слепой жонглёр, поёт песни. Неплохо было бы его послать к Ногаю. Слепые не вызывают подозрений  потому что лишены возможности видеть, но люди часто забывают, что слышат они отменно. Поговори с ним, и если согласится, деньги возьми из ящика для пожертвований и запиши на мой счёт.
  Дэвис видел, как Кауле настойчиво добивается взаимности от Аксиньи и внутренне это поддерживал. Он понимал, что участие в судьбе наложницы каким-то образом накладывается на судьбу самого Кауле, будто бы жмудин искупает свою собственную вину перед прежней семьёй, угнанной насильно в рабство. Однако, его беспокоила мысль о том, что если вдруг перед Кауле встанет выбор – семья в лице Аксиньи или долг. То перевесит семья. И Дэвис молил Бога, чтобы его друг всячески избежал этого выбора.

                ***

  Близилось Рождество и христиане, волею судеб занесённые в далёкий, чужой Сарай щедро совершали свои пожертвования для миссии, покупая себе надежду на удачу и процветание. После Рождественской мессы,  в нунциарии накрыли стол.  Жареная баранина, лепёшки с мёдом и маслом, свежие фрукты, розовые ломти осетрины. Даже старый титулярный епископ Джакомо, преодолев свою неприязнь к аббату де Ре, сидел за столом, раскрасневшийся и радушно угощал всех своим вином.
- Это  - кислятина из Матреги, - говорил он. – Но на будущей неделе, мне пришлют настоящее бордосское вино. И я обязательно прошу вас всех отведать. Обещайте мне всенепременно отведать настоящего бордо!
Все торжественно обещали заплетающимися языками.
  Аббат де Ре рассказывал своим хатуням про Рождество, про младенца Иисуса, Деву Марию и волхвов и про то, что надобно дарить всем подарки. Что из его рассказа о рождении Спасителя Мира поняли эти женщины сложно сказать, но про подарки уяснили чётко. Они подарили Илье вышитую шёлком шапочку, а Аксинье – цветастую шаль. Старому епископу достались войлочные шлёпанцы – чтобы ноги не мёрзли. 
  Джакомо походил на такого доброго рождественского дядюшку. Все шутили, смеялись, дурачились. Вообще было очень душевно и по-семейному уютно. 
  Потом Дэвис вместе с аббатом де Ре сидели на плоской крыше здания нунциария и пили вино, глядя на звёзды. С реки задувал сырой, холодный ветер, но уходить не хотелось.
- Посмотри, Питер. Скажи, здесь совсем как в Вифлееме, - говорил аббат Дэвису, - те же  здания с плоскими крышами, то же небо, те же звёзды, те же люди. Даже вон там, над горизонтом, смотри, Вифлеемская звезда.
- И может быть, где-то на окраине города, под навесом Мария рождает Младенца,  – в тон ему отвечал Дэвис, - а мы ничего про это не знаем. У нас очень много важных дел.
- Да-а. – задумчиво протянул аббат, - Нам нет больше дела до Бога. А ты думаешь, Богу есть до нас дело? – спросил он.  – Я когда был ребёнком, всё время просил Бога о чём-то. Но Он никогда не выполнял мои просьбы. Скажи, что я не так делал?
- Я думаю Бог никогда не ставил целью заботиться о нашем благополучии, – отвечал Дэвис.
- Ты в малой степени возлагал на Бога упование, – сказал  аббат с упрёком.
- Мне всегда казалось, что Ему не очень нравится, когда мы на Него рассчитываем. – Дэвис отхлебнул вина из бутыли и передал аббату, – Мне до сих пор странно, что Он нас терпит.
- Кого нас?
- Ну, нас. Людей. Род человеческий. Наверное, Он пытался создать что-то похожее на ангелов, а получилось стадо говорящих животных.
- А-а. Так он пытался нас уничтожить, но нас много, просто так всех не передавишь. Земля во-он какая огромная. Вселенский Потоп устраивал. Всё равно выплыли.
Дэвис растянулся на крыше, закинув локти за голову  - Слушай, Раймонд, а почему звёзды падают летом, а зимой не падают?
- Летом они икру мечут, как рыбы, а нам чудится, что падают, – пояснил де Ре.
- Они что, живые, звёзды-то?
- Не знаю, мне одна бабка так рассказывала в детстве. Ну а ты хоть одну звезду упавшую видел?
- Нет.
- И меньше их не становится.
- Не становится.
- Ну вот, значит, не падают. Может быть они вообще огромные, как солнце. Или даже больше. Просто далеко, – предположил Дэвис.
- А если далеко, то на кой они кому нужны? – спросил де Ре.
- Не знаю, наверное, кому-то нужны, – отозвался Дэвис.
Они ненадолго замолчали.
- Слушай, Питер, а вот этот толстяк твой, он наглый очень. Ты  с ним как-то мягко очень обходишься, тебе не кажется? – снова заговорил де Ре.
- Да, есть такое. Но я ему многим обязан и вообще, он в большей степени мой друг, чем слуга.
- А я, Питер, я могу быть твоим другом?
- Конечно, Раймонд, ты тоже мой друг, какие вопросы?
- Докажи.
- Что доказать?
- Что друг.
Дэвис задумался, потом сказал, - Хочешь, я как другу открою тебе тайну.
- Хочу.
- Я покажу тебе Его.
- Кого?
- Пойдём.
  Спотыкаясь и задевая углы, они спустились по лестнице в темноте вниз. Дэвис открыл свой сундучок и достал заветную скляницу. Свет разлился по комнате, словно в дом принесли звезду.
 - Господь Всемогущий!  - воскликнул в испуге де Ре, хватаясь за дверной косяк. – Это же… Это… Это… - вытаращив глаза он показывал пальцем на скляницу и не мог больше ничего выговорить. – Ты кто???? – вдруг воскликнул он, воззрившись на Дэвиса со священным ужасом.
- Человек я,  успокойся, такой же грешник, как и ты,  – отвечал Дэвис. И рассказал Раймонду всё, что с ним приключилось в Доросе.  Откровенность могла ему дорого стоить, но поделившись с аббатом, Дэвис вдруг впервые за всё это время почувствовал облегчение. Да, конечно, про Свет знал и Кауле, но как язычник, он не мог оценить всей важности этой святыни.
Это был последний спокойный вечер. События следующих дней разворачивались столь стремительно, что Дэвису казалось, что его несёт бурный поток, противостоять которому просто было немыслимо.


                ***


 На следующий после Рождества день, он дожидался Алгуя в оранжерее ханского дворца, в центре которой, находился небольшой бассейн с водой. Потолок этого зала был составлен из множества цветных стёкол, пропускающих свет. По стенам, вдоль карнизов тянулись орнаменты из майолики. На северной стене красовалось огромное панно. В больших кадках вокруг бассейна росли деревья – рододендроны, лианы  и пальмы. В бассейне плавали красивые рыбы с длинными плавниками – белые с оранжевыми пятнами. Эти рыбы чем-то напоминали плавающих драконов. Дэвис слышал, что императоры Цзинь считают таких рыб священными. 
  Алгуй задерживался у Тула-Буги - Ногай неожиданно появился со своим войском под Сарай Ап-Джедидом, что выше по течению Итиля, и это обстоятельство теперь сильно беспокоило великих ханов.
  Дэвис устроился в укромном месте, среди ветвей, дабы не привлекать лишнего внимания. Обычно в зале было людно - в зимнее время здесь очень любила проводить время ханская семья со своей челядью. Вот и сейчас их набежала  целая толпа во главе с Джинджек –хатун. Они шумно галдели, точно стая ворон. Пришла и Гулюсар вместе с княжичем, которого тоже сопровождали свои бояре. Дэвис незаметно стал наблюдать за ними из своего убежища. Княжич заинтересовался рыбами, плавающими в бассейне. Он забрался на бортик и сделал попытку поймать одну из них.
- Что ты делаешь! Это же койи! – возмущённо закричала на него Гулюсар, оттолкнув Александра от бассейна.
- Да ну и что? - княжич отвечал по-русски, - Они хотя бы вкусные? Их можно есть? – спросил он, тщательно подбирая татарские слова, и показывая жестами.
- Нет! Их не едят. Нельзя!
- Тогда зачем они? – пожал плечами княжич.
- Они просто красивые,  – пояснила Гулюсар.
- Что в них красивого? Рыба и рыба. Вот я по осени жирного леща поймал. Знаешь, какой он красивый был на сковороде.
Воцарилось неловкое молчание. Гулюсар теребила край меховой оторочки своего камзола.
  Дэвис заметил, как лицо ханши болезненно скривилось. Княжич, с сожалением поглядев на красивых рыб, которых нельзя было ловить, утратил к ним интерес, и заторопился прочь вместе со своими боярами. Джинджек подошла к Гулюсар, и что-то прошипела ей, точно ядом плюнула.  Дэвис видел, как юная ханша побледнела и отшатнулась от неё. Потом Джинджек развернулась и демонстративно зашагала прочь из залы – придворные потянулись за ней. Оставшись одна, Гулюсар, опустила голову и понуро уселась на краю бассейна.  Дэвис осторожно приблизился к ней.
- Я не помешаю? – учтиво спросил он.
Ханша подвинулась, указав на место рядом с собой.
- Ты расстроилась?  - в голосе Дэвиса было искреннее участие.
- Она меня ненавидит! – воскликнула Гулюсар и сжала кулачки.
- Меня мачеха в детстве тоже ненавидела, -  сказал Дэвис.
- Правда? – девушка с сомнением оглядела фигуру Дэвиса, словно ей не верилось, что он когда-то мог быть ребёнком. - Она и отца моего ненавидит. И братьев. И невесток. Всех. Проклятая, злобная паучиха. Её все боятся.
- Почему?
- Она полюбовница Ногая. А ещё она умеет готовить яды, которые убивают медленно или мгновенно. Я очень боюсь, что она и меня отравит. Скорее бы свадьба, а потом, побыстрее, уехать отсюда подальше.
- Тебе нравится твой жених?
- Совсем не нравится. Мне скучно с ним. Он любит только рыбу и сам… как рыба. – Гулюсар усмехнулась. – Но я хочу побыстрее уехать отсюда. Из этого дворца, из этого города,- ханша постукивала кулачками по бортику бассейн,  -  Здесь всем безразлично, что я умею читать и писать, слагать стихи и играть на думбре. Я просто вещь. Или породистая кобылица. Которая должна только уметь рожать, – она умолкла. – Побыстрее бы уже отправиться на Русь. Там у меня будет шанс изменить свою судьбу. Стать такой же великой, как императрица Чжоу.
- На Руси ты в первую очередь должна будешь слушаться своего мужа, - заметил Дэвис.
- Нет ничего проще, - усмехнулась Гулюсар, - достаточно позволить ему заниматься тем, чем он хочет. Мой отец – великий хан, он сделает моего мужа великим князем. Моя империя будет простираться от Балтики до Оби. А я буду как императрица У Цзэтян.
Глаза её сверкали, как угольки, они обжигали и в то же время притягивали.
- Скажи, могу я тебе доверять? Как другу?  - спросила Гулюсар.
- Можешь, конечно. Я же друг твоего дяди и твой, конечно, – заверил её Дэвис.
- Помоги мне убежать отсюда. – голос Гулюсар слегка дрогнул.
- Что?  -Дэвис опешил. Только что девочка говорила об императорской власти и вдруг -  на тебе. Поди пойми после этого женщин.
- Помоги мне убежать. Увези меня куда-нибудь подальше - на глазах княжны блеснули слёзы. – Я больше не могу здесь, кругом кипит ненависть, вражда, все готовы друг другу вцепиться в глотки.
- Куда же ты хочешь убежать?
- Не знаю. К тебе, в твою страну, к тебе домой, – неуверенно ответила Гулюсар, - У тебя есть дом?
 Дэвис пожал плечами, он растерялся и не знал, что ответить. Женские слёзы полностью его обескураживали.
- Я знаю, это безумие, но пойми меня. Я просто хочу жить. Я слишком молода, чтобы умереть. А здесь – я погибну, меня уничтожат, убьют, отравят, задушат. Я знаю, я слышу эти их разговоры по ночам, это змеиное шипенье, тайный шёпот. Измена, измена, измена кругом.
Гулюсар раскраснелась и возбуждённо постукивала кулачком по бортику бассейна. Слёзы высыхали на её щеках.
- Помоги мне и я сделаю для тебя всё, что ты хочешь. Стану твоей наложницей, рабыней, собакой стану, хочешь – стану вещью. Я знаю, ты никогда не обидишь меня.
- Откуда ты знаешь? – Дэвис чувствовал головокружение от этого неожиданного признания.
- Ты другой, из другого мира. Тебе не нравится обижать людей. Я – знаю, - уверенно сказала Гулюсар.
- А ты знаешь, что с нами сделают, когда поймают?  - мягко спросил Дэвис. – Что со мной сделают? – уточнил он.
Гулюсар съёжилась и опустила глаза.
- Придумай что-нибудь, чтобы не поймали, – прошептала она.
- Легко сказать придумай. Можно убежать от человека, но убежать от огромного государства с многотысячным войском задача непростая. Мы – люди, нам надо есть, пить, отдыхать.
 Гулюсар сидела на бортике бассейна, опустив голову и нетерпеливо покачивая ногой. Дэвис молча раздумывал. В голове у него вдруг сложился пасьянс – она поможет ему достать ключ от зиккурата и получить вожделенные разработки.  Кауле он отправит  в Москву со Святым Граалем. Тула-Буга будет так занят поиском дочери, что пропажа дядюшки и его писанины пройдёт без шума и пыли. Княжич Александр вернётся к отцу –  миссия таким образом будет выполнена. Надо будет только обдумать детали.
- Нужно будет кое-что сделать,   – сказал он наконец, – Ты сможешь достать у отца ключ от зиккурата?
- Того, где обсерватория? – спросила Гулюсар.
- Да.
- Не знаю. Я попробую. А зачем?
- Ты же не хочешь, чтобы нас поймали?
- Хорошо. Завтра я его тебе передам в молельной комнате  – ответила Гулюсар.
Появившиеся в это время Алгуй  и Тула-Буга прервали их разговор. Они выглядели, мягко говоря, озабоченными.  Алгуй был бледен и сдержан, а Тула-Буга, наоборот, багровый от ярости.
Ханша тут же упорхнула, словно птичка. – Приходи завтра. Я постараюсь! – шепнула она, убегая.
- Если он действительно умрёт, то свадьбу придётся отложить. Таков обычай.  – услышал Дэвис слова Алгуя.
- Мне плевать, на обычай и на то, что этот старый пройдоха сдохнет. Я никуда не поеду и свадьба состоится несмотря ни на что, – прорычал Тула-Буга.
- Но Джинджек настаивает, чтобы мы отправились к нему немедленно. – отвечал Алгуй.
- Да плевать я хотел. Через три дня я сыграю свадьбу, а там пусть помирает. – Тула-Буга был просто взбешён. Он быстрым шагом рванул дальше, через зал, полы его оранжевого халата развевались. Он скрылся в галерее, откуда ещё слышались его грозные окрики.
  Алгуй проводил его долгим взглядом, потом обратился к Дэвису. – Ногай тяжко болен, и хочет, чтобы мы явились к нему для прощания. Я не знаю, можно ли ему верить, он хороший притворщик и это может быть ловушкой.
- Я могу попытаться узнать, на самом ли деле он болен, – сказал Дэвис.
- Узнай, будь другом, что замышляет Ногай. Из наших я уже никому доверять не могу, - хан подошёл к бассейну, где плавали койи, сел на бортик, туда, где недавно сидели Дэвис и Гулюсар. Алгуй заглянул в воду, зачерпнул пригоршню в ладонь и плеснул себе в лицо, потом снова обратил взгляд на Дэвиса. – Я не трус. Но сейчас мне страшно. Неизвестность и бессилие хуже всего. Ты знаешь, я так устал за эти месяцы. Я забыл вкус еды, забыл, как пьянеют от вина, я даже к жёнам не хожу. Будь она проклята, эта власть. Все вокруг лгут, лицемерят, все вечно чего-то хотят от меня. Свадьба ещё эта, не ко времени. Прошу тебя, узнай про Ногая.
  Вечером того же дня Дэвис получил письмо от Протасия: "Ты пишешь, что татарская девица умна, да и судя по всему  - влюбчива.  А княжич малость придурковат и влечения между ними нет. В таком случае от этого брака только мы и поимеем, что Русь окажется в руках её полюбовников. Татары используют нас, как таран против Европы, в угоду своим амбициям, но ещё хуже будет, если втянут в пучину своих азиатских распрей. Нужно ли нам это? И нужно ли это Москве? Подумай там, может быть и стоит попытаться расстроить эту свадьбу?" - Дэвис читал слова, написанные Вельямином, как ответ на свои собственные мысли и намерения.
 
"В руках её полюбовников... Не в моих ли руках? - подумалось вдруг ему. - Чем чёрт не шутит. Сегодня я безвестный бродяга, а завтра... Уеду за ней в Переславль. А дальше? За всяким завтра и послезавтра бывает. А знает ли про это Протасий? Догадывается? Наверняка догадывается, хитрый чёрт. Поэтому и пишет."


Продолжение http://proza.ru/2021/11/21/1777