Служу Отчизне 2

Примерно через два часа призывников доставили в областной военкомат. На огромном, расчищенном от снега плацу, стояло несколько десятков автобусов и грузовых автофургонов специально приспособленных для перевозки людей. Здесь пополнение в очередной раз было подвергнуто дополнительному медицинскому осмотру. Далее, как сострил один шутник, каждый призывник получил «путевку в санаторий», это было предписание в виде карты со специальным номером. Отыскав свой автобус, Рябинин оказался с совершенно незнакомыми ему молодыми людьми. Глядя на взволнованные лица парней, Иван только сейчас понял, что все они сильно переживают и вся эта бравада с остротами и неуместными шуточками не более, как камуфляж или самозащита, тем не менее, ему как-то сразу стало спокойнее.
 
Уже под вечер команду под №25 доставили на место. Это был провинциальный городок Пуховичи, где располагался большой воинский гарнизон с многочисленными многоэтажными корпусами, внушительным плацем и спортивным комплексом. И пока молодое пополнение терялось в догадках относительно своего назначения, их в очередной раз построили и повели в гарнизонную баню. По дороге к колонне пристало несколько старослужащих, которые настойчиво требовали обменяться чемоданами.
  - Землячок, давай махнемся, твой новенький чемодан все равно заберут, а так, отдавать не жалко, - настаивал старослужащий, одетый в заношенный бушлат и потертые брюки.
  - Давай землячок, не скупись. Через два года сам дембельнешься, - уговаривал другой, не менее бойкий с маленькими прищуренными глазками, небольшими тонкими усиками и залихватски одетой шапкой.
  - А когда тебе на дембель? - отозвался кто-то из пополнения.
  - Через две недели! Сам-то откуда?
  - Из Барановичей!
  - А я из Червеня!
   Уже скоро состоялся неравноценный обмен, и многие лишились своих новеньких чемоданов: «Эх, была - не была!»
  - А что у тебя землячок из съестного имеется? Может, мамины пироги, котлетки? – настаивал широколицый, добродушный на вид солдат.
  - Э, землячок, так не пойдет. Забирай свой чемодан и вали поскорей, - возмутился рослый широкоплечий парень, одетый в старый отцовский бушлат и вязаную шапочку.

Обмен происходил многократно, так что, в  конце концов, вместо новой вещи, в руки новобранца попадал разбитый, никуда не годный чемоданишка, больше похожий на старый дедовский саквояж. Рябинин держался дольше всех, но и ему, в конце концов, пришлось уступить. Уже в предбаннике многие решились и остального. Забирали все - от ботинок до телогрейки и штанов, едва не оставляя призывников в чем мать родила. Подобная бесцеремонность да еще в присутствии сержантов, казалась Рябинину неподобающей. Глядя на происходящее, многие успокаивали себя: «Не велика потеря, не мы первые, не мы последние — наверстаем свое потом». От этих слов Рябинину становилось стыдно: спроси еще вчера, с чем придется столкнуться в армии, он бы ни за что не поверил. В этот момент внимание Рябинина упало на молоденького чернобрового лейтенанта: тот, не спеша, объяснял, что оставшуюся одежду можно будет отправить по почте домой родителям.
  - Это другое дело! - обрадовался высокий и худощавый парень. – А то, как в известной присказке: отдай жену дяде, а сам иди к бл...». - Ему совсем не хотелось лишиться в одночасье своей модной кепки, новых кожанных ботинок и теплой куртки.
   
Прежде, чем войти в баню, старики, (как тут называли военнослужащих, прослуживших полтора и более года) предлогали новобранцам свои услуги. На этот раз в руках предприимчивых парней Рябинин увидел машинки для стрижки волос.
  - Всего рубль, земеля, и будешь чист и свеж, аки младенец!
  - Это как?
  - Под нуль братишка, под нуль!
  - Валяй, только осторожней. Мне еще моя «тыква» нужна, хоть и бритая...
Уже скоро головы некоторых призывников засверкали лысинами. Тут же раздался смех и грубоватые остроты.
  - Ну, ты и красавец, Вован, настоящий Фантомас!.. Послушай, у тебя, кажется, череп неровный.
  - Да ты на себя посмотри, урод!
 
И снова дружный хохот, смахивающий больше на ржание необузданных жеребцов. Рябинин тоже не удалось избежать этой экзекуции, правда, обошлось без бритья.
Раздевшись догола, призывники прошли в банный зал. В клубах удушливого пара уже мылось десятка три молодых людей, Рябинину сразу подметил их тощие, нескладные тела: «Видимо, совсем не дружат с физкультурой, да еще пьют и курят в придачу». В противовес Ваня выглядел этаким местечковым Аполлоном с вполне сформировавшейся мускулатурой и стройной осанкой. Некоторые призывники при появлении Рябинина даже попытались скрыть свою худобу, неестественно съежившись; выглядело это глупо, что Иван даже ухмыльнулся. Прихватив свободный тазик и наполнив его горячей водой, он направился к дальнему столику. 
 
После бани, призывники направлялись в следующее помещение — каптерку, здесь им выдавали солдатское обмундирование. Молоденький лейтенант и два бойких сержанта довольно быстро подбирали обмундирование и сапоги каждому, причем подходящего размера. Делалось это все на глазок. «Вот уж действительно, по-военному – четко и быстро!» - отметил Рябинин; подобная экзекуция явно пришлась ему по душе. И вот уже молодые люди, облачившись в новенькие  гимнастерки и брюки «ПШ», натянув сапоги на кое-как обмотанные портянками ноги, шли к зеркалу, чтобы полюбоваться, взглянуть на себя со стороны... Подошла очередь Рябинина. И опять сержант с лейтенантом не ошиблись – все по размеру! Помимо гимнастерок и голифе, здесь выдавали теплые зимние шапки и ворсистые шинели; последние были непомерно длинны и нуждались в подгонке. Некоторым обмундирование, что называется, было к лицу, на других – висело мешком, и как выразился один из остряков: «Отдедьные бойцы напомнили ему огородное пугало»... Надев форму, Рябинин поторопился к зеркалу.

Зеркальный двойник разочаровал его: «талия, как у девчонки, ноги с кривинкой, и вообще, какой-то я в этом тулупчике не мобилизованный, а деморализованный, сам на себя не похож. Уж лучше оставаться в трусах и майке, а так — причина для насмешек». 
 - Ничего землячок, шинельку отрепетируем, сапожки разносятся, со временем все станет на свои места, - послышалось со стороны.
Только сейчас Рябинин увидел внимательно наблюдающего за ним сержанта: «Кажется, не смеется», - подумал он и с явным облегчением. Но каково же было удивление, когда в прихожей он столкнулся с группой странных субъектов, практически не отличимых друг от друга: все, как один, лысые, в одной робе, с одинаковым выражением лица... Какие-то секунды Рябинин находился в замешательстве и только внимательно присмотревшись, признал в них своих сослуживцев.

Выходили строиться. С облегчением глотнув свежего морозного воздуха, новобранцы чувствовали себя бодрее. В казармы шли строем, дыша в затылок друг другу, часто сбиваясь с ритма и наступая на пятки впереди идущего. Уже стемнело и в предзимнем ноябрьском небе ярко мерцали далекие звезды. Колючие ледяные иголочки крепчавшего мороза, пощипывали за нос и уши, лезли за воротник. Шагали молча, поскрипывая сапогами по свежевыпавшему снегу, сознавая неотвратимую ответственность перед командирами и теми, кого оставили теперь уже в прошлой, гражданской жизни; думали о родных, об уюте, о самом сокровенном. Начиналась новая, неизвестная и такая тревожная армейская служба.

Казармы размещались в многоэтажных корпусах. Это были добротные здания построенные еще в послевоенные годы. Поднявшись на второй этаж одного из корпусов, новобранцы оказались в просторной спальной. По центру помещения, выстроившись в ряд, расположились двуярусные кровати. Последние, словно две половинки яблока, неотличимы друг от друга: туго застелены, подушки всбиты, а на спинках по полотенцу. У самого входа, вплотную к стене, тумбочка дневального с установленным на ней телефоном; над тумбочкой выключатель и фонарь, почему-то окрашенный в красный цвет. Рядом, но уже по другую сторону от входных дверей, Ленинская комната, где каждый мог приобщиться к чтению либо посмотреть телепередачу. Сразу при входе в казарму, по обе стороны коридора, находились бытовая комната и туалет.
 
Осмотревшись  и  получив индивидуальную койку с тумбочкой, молодые люди тут же продолжили беседу. Продолжалось это недолго, так как скоро появились «вездесущие старики». С наигранной доброжелательностью старослужащие предлагали новобранцам свою помощь, но теперь уже в качестве портных, прачек и все это за деньги!
  – А этого салажонка почему не постригли? - возмутился один из них, указав на Рябинина.
Подобная фамильярность раздрожала, но здесь не место для разборок, и Рябинину пришлось подчиниться. Уже через десять минут он лишился остатков своих волос, правда, в отличие от других обошлось без бритья. Добровольно-принудительное обслуживание продолжалось часа полтора, а затем старики быстро ретировались, так же внезапно, как и пришли. Облегченно вздохнув, молодое пополнение не снимая сапог, вольготно разлеглось на койках.

  - Чудно, еще вчера были дома, а теперь здесь, в Зажопинске. Родители думают, что службу несем, а мы тут дурака валяем, - подметил малый с редкими зубами и приплюснутым картошкой носом.
  - Малеха подожди, Васек, сам не рад будешь, что вырвался, - заметил сосед, долговязый парень с продолговатым черепом и слегка выдвинутым вперед подбородком.
  - Как ты думаешь, Кащей, мы тут долго проторчим?
  - Не знаю, Васек. На карантине долго не держат. Вот присягу примем, тогда и определят нашу дальнейшую судьбу.
  - А когда мы эту присягу принимать будем? – поинтересовался невысокий плотный парнишка по прозвище «Чалый».
  - Я думаю через месяц-полтора, не раньше, а пока нас никто пальцем ткнуть не смеет, - включился в беседу скуластый, уверенно державшийся паренек, по прозвищу «Кузя».
  - Не понял? 
  - А очень просто, лишний раз выявят наши наклонности, обучат строевым приемчикам, одним словом – выдресеруют, а потом уже к присяге.
  - И откуда ты все знаешь?
  - Знаю, у меня старший брат на границе служил, пограничником.
  - И запрут нас в какой-нибудь Муходрищинск в танковую дивизию, света белого не увидишь, - с грустью заметил сосед Рябинина по койке, черноглазый и малорослый парнишка с детскими чертами округлого лица.
  - С чего это ты решил, - возразил Кузя. - Черные погоны носят не только танкисты, но и связисты.
  - Было бы неплохо, – согласился Кащей. – Вот только про нас забыли и решили, как видно, голодом поморить. Уже семь часов вечера, а во рту с утра маковой росинки не было.
  - Не мешало бы! - отозвались с дальних коек. - Самое время похарчевать.
 
В это время в казарму заглянул невысокого роста военнослужащий, белозубый и смешливый, облаченный в укороченную шинель с широкими золотистыми лычками на погонах в безукоризненно начищенных до блеска сапогах. Он с явным любопытством, и как показалось Рябинину, с чувством некоторого превосходства оглядел развалившихся на койках новобранцев, затем зычным, командным голосом громко произнес: 
  - Рота подъем! Выходи строиться на ужин!
   
Неуклюже толкаясь, еще не приноровившись, как следует к солдатской робе, многоликая и суетливая толпа новобранцев с шумом спустилась по лестнице во двор. Прошедший накануне снег, пышно окутал землю, и теперь все выглядело нарядно, по-зимнему, вот только особого энтузиазма, как заметил Рябинин, никто не ощущал. Его внимание сразу привлекли маячившиеся за чертой гарнизона жилые пятиэтажки: заманчиво светящиеся оконца, бередили душу, манили к себе, словно живые. Задержав свой взгляд на окнах, Рябинин глубоко вздохнул, когда неожиданно услышал:
  - Как-никак, а о маминах пирогах и о личной свободе придется на два года забыть. Сейчас заправимся и на боковую. Ничего, хлопцы, прорвемся!..   
   
Старший сержант Куницын, командующий пополнением, был черноволос и белозуб, с небольшими усиками и какой-то пижонской внешностью. Лихо натянутая на самый лоб шапка и заносчивый вид, характеризовали его, как человека бывалого и даже самоуверенного, добившегося определенного положения в Армии; об этом можно было судить по многочисленным знакам «отличия», красовавшимся на гимнастерке под шинелью. Еще не успели новобранцы занять свое место в строю, как последовала команда «Разойдись». И снова топот десятков ног, и многоголосое недовольство в перемешку с чертыханием и матом.
  - Ну, блин, схлопочет он у меня, – картинно возмущался крупный, грубоватого сложения малый с раскосыми темно-карими глазами и медвежьей статью.
Рябинин без особой охоты выполнил команду, однако поторопился встать в строй вместе со всеми. И снова привычное: «Разойдись! И так несколько раз подряд. Наконец, добившись своего, сержант с довольным видом скомандовал: «Ша-гом.. арш!»
   
Глядя на все это со стороны, можно подумать, что по плацу передвигается огромная темно-серая гусеница: наступая на пятки соседу, толкаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, колонна из сорока новобранцев двигалась вперед. Неожиданная команда «Стой!» привела всех в замешательство: строй моментально нарушился, некоторые даже выпали из него, натолкнувшись на спины впереди идущих.
  - Он что, блин, издевается? Что он себе вообразил?! - И кое-кто уже готов, не стесняясь крепких выражений, высказать «накипевшее» в глаза старшему. 
 
Куницын, самодовольно смотрит, чего-то ждет, затем картинно хватается за голову и нарочито медленно, не без некоторой артистичности  произносит:
 - Ой, бля, кого мне дали? – И, дождавшись ответной реакции в виде дружного хохота, повторяет: Ой, бля!..
Смеются все, даже те, кто воспринимает армию, как кару небесную. Рябинин хохочет наравне со всеми: «Вот уж не думал, что придется заниматься этакой бестолковкой!»   
Дав вволю насмеяться, сержант командует вновь, и строй кое-как подравнявшись, приходит в свое хаотично-поступательное движение: некоторые уже нарочно толкают впереди идущего, некоторые не могут (или не хотят?) подобрать ногу и проделывает в строю нечто козлиное. Одним словом все без исключения озорничают, дурачатся, дабы отвести душу и хотя бы на время забыть о солдатских буднях и временной несвободе. Сержант Куницын в очередной раз останавливается, картинно хватается за голову и все повторяется сначала. 

В столовую заходили поочередно и занимали места в установленном порядке — по десять человек за стол. На каждом столе две буханки нарезанного хлеба и два чана с кашей и мясом. Позже дежурные по кухне принесли свежеприготовленный чай и крупный брусок сливочного масла. Не успели сесть за стол, как самые нетерпеливые похватали хлеб. Напрасно Рябинин надеялся, что с ним поделятся, в конце концов, пришлось довольствоваться одной единственной горбушкой.
Ели молча, жадно глотая перловку, заправленную свиной тушенкой, заедая свежим пшеничным хлебом с двадцатью граммами отмеренного масла, и лишь напившись теплого, подслащенного чая, как-то сразу обмякли. Сидящие с края, поторопились выйти из-за стола, но были немедленно возвращены на место.
  - Встаем и выходим по команде! – скомандовал сержант.
  - А как же присяга, - возражает Кузин. - Ведь мы еще не настоящие солдаты?
  - Чем быстрее усвоите армейские навыки, тем легче  будет потом. 
  - А, как вас по батюшке величают, товарищ сержант?
  - Руслан Леонидович. Еще вопросы имеются? Выходи строиться.
  - Руслан и Людмила, - сострил Кузин, и все засмеялись, наперед зная, что кличка присвоенная остряком, сохранится надолго.
  - Я все слышал, Кузя, - спокойно произнес Куницын, а потому предлагаю тебе сегодня после отбоя заняться уборкой Ленкомнаты, а заодно отдраить умывальники. Вопросы имеются? Нет! Все ясно!? Выходи строиться!
 
Обратный «марш» в казармы на этот раз занял немного времени. После ужина личное время и можно расслабиться либо просто поговорить по душам с земляками. Рябинин не стал валяться на койке, прихватив с собой авторучку и бумагу, заблаговременно полученную у сержанта, направился в Ленинскую комнату. Кроме привычных подшивок газет и телевизора, здесь, как и в райвоенкомате, имелась настенная агитация.
   
«Тихо и уютно, почти как дома, обстановка располагает, - подумал Рябинин. - И все-таки,  какая-то неопределенность и тоска, словно навсегда простился с домом и родными». Краем уха Рябинин слышал о не уставных отношениях среди допризывников, и теперь с грустью подумал о том, что все еще только начинается. 
В письме родителям Иван Рябинин сообщил, что благополучно добрался до места; что выдали обмундирование, но пока еще не определились; что служить, возможно, придется вдали от Родины. Еще он написал, что в карантине пробудет примерно недели две.
   
Какое-то время Рябинин сидел в раздумье. Рассматривая суровые портреты известных военачальников, он невольно подумал о том, что все они начинали службу с большими трудностями, и все-же сумели добиться высокого положения и авторитета. Неторопливые размышления и спокойная обстановка, снимали напряжение последних дней, возвращая прежнюю уверенность. Закончив письмо, Рябинин свернул его в четверо, положив в нагрудный карман гимнастерки. Уже через несколько минут он стоял в строю на вечерней поверке.
   
Снилось о доме. Рябинин видел себя в окружении родных, близких ему людей. Сон был сладким и крепким. Неожиданно что-то прошумело над ухом. Затем снова и более настойчиво. И опять откуда-то издалека послышалась  команда, и вот уже совсем рядом прогремело: «ПОДЪЕМ!!!» Рябинин вскочил, как ошпаренный, оставаясь на краю койки, не в силах разомкнуть веки. В это самое время на него сверху обрушилась какая-то масса, больно ударив при этом по голове. Только сейчас Ваня понял, - он в АРМИИ.
   
Этот некто оказался соседом с верхней койки, который прыгнул прямо на него. Хорошо, что сосед был некрупный, а то бы не поздоровилось. Разбираться некогда, и Рябинин лихорадочно одевшись, поторопился встать в строй. Все это заняло минуты полторы, не больше, но какая досада – в строю лишь половина новобранцев, остальные как, ни в чем не бывало, продолжают безмятежно досыпать в койках. Немедленно следует команда «Отбой» и все повторяется снова. И только на пятый раз все оказались в строю.
  - Ну, что соколики, проснулись? Впредь будете пошустрее, – деловито произносит старший сержант Куницын, кивая в сторону Кузина. - А сейчас выходи строиться на зарядку! 

Кто-то из новобранцев побежал за шинелью, но был остановлен старшим: «Отставить! На зарядку без шинелей!» Шумно спустившись по лестнице на заснеженный двор, новобранцы с заметным беспокойством огляделись по сторонам. 
  - Ну, блин, влипли! Я вообще то, в армию пришел служить, а не кроссы в исподнем бегать, - пожаловался тучный малый по прозвищу Шкаф. Среди всех он, пожалуй, самый крупный и, пританцовывая на месте, с явным неодобрением смотрит на сержанта.
  - А в этом, малыш, твоя служба и заключается, будешь теперь бегать, пока олимпийцем не станешь, - сострил Кузя.
  - И на кой хрен мне все это сдалось, - недовольно ворчит толстяк, - Но при этом пытается бежать вровень сов семи. 
   
До рассвета целых два часа, и новобранцы яростно зевая, высказывают свое неодобрение по поводу столь раннего подъема и зарядки.
  - А еще говорили, что до присяги нас трогать не будут. Вот тебе и карантин, - бубнит под нос «Кащей», позевывая и поеживаясь от холода.
  - Руслан и Людмила, мать вашу! - не сдержавшись, выругался Кузин, но, словно бы извиняясь за грубость, добавил: - Ничего, хлопцы, прорвемся!   
 
На этот раз проводить зарядку старшему сержанту Куницину, помогают двое: плечистый и высокий сержант Федосеев и маленький плотный ефрейтор Ибрагимов. Федосеев командует: «Согнуть руки в локтях! Приготовиться к бегу. Бегом ма-ррш!». Одновременно  головной срывается с места, бежит впереди колонны, тогда как ефрейтор замыкает колонну. Тем временем, старший сержант Куницын или, как его тут с легкой руки окрестили «Руслан и Людмила», спокойно наблюдает за происходящим со стороны и лишь затем неспешно, коротким путем, направляется на плац. Бегущий во главе колонны, Федосеев, неожиданно взвинчивает темп, увлекая за собой весь отряд.
  - Подтянуться, не отставать! Кузин, тебя это не касается? – раздается команда головного. 
  - Он что, чокнутый? – тяжело отдуваясь, жалуется Шкаф. – Это все из-за тебя, Кузя.
  - Куда прешь! Ты что с дуба сорвался? Ой, не могу больше! – раздается по сторонам и колонна растягивается.
   
Но сержант неумолим, требует не отставать. Рябинин бежит легко, по-кошачьи — ему не привыкать бегать многокилометровые кроссы. Еще в Детско-юношеской спортивной школе на спор он пробежал тринадцать километров, а после этого спокойно пошел играть в футбол... Некоторые заметно поотстали, а ведь пробежали всего километр, и теперь пытаются сократить разрыв. Уже на плацу, непомерно растянувшийся строй новобранцев, переходит на ходьбу. Раздается команда «Стой!» В это время все приступают к выполнению гимнастических упражнений. Кто-то пытается увильнуть, но не тут-то было: Федосеев с Ибрагимовым и подошедший в это время старший сержант Куницын, зорко следят за своевременным и четким выполнением упражнения. Затем все поочередно подходят к перекладине, и подтягиваются: удается это далеко не всем, но сержанты неумолимы – заставляют делать по максимуму, и только после этого легкой трусцой направляются в казарму.
 
Уже перед самой казармой навстречу недружно шагающим призывникам повстречались три особы – это были жены офицеров; приодетые в элегантное пальто и полушубки, на ногах модные сапожки, на голове цветастые платками, стройные и привлекательные дамы невольно попали под «обстрел» любопытных глаз.
  - Вот это да! – раздалась реплика. У нас в части да еще такие крали!
Сказано было в полголоса, но почти все остановили взор на предмете всеобщего вожделения.
  - Милые эфирные создания до чего же вы хороши и как вас не будет нам хватать!
  - Призывник Костромин!
  - Я, товарищ старший сержант!
  - Будете наказаны, Костромин...
   
Ропот недовольства охватил весь строй:
  - Несправедливо, товарищ сержант. Слишком круто берете! Как бы того, - вмешался Кузин.
  - После отбоя подойдете оба!
  - Ну, блин, началось!
Проходивший мимо офицер невольно стал свидетелем горячего спора. После доклада сержанта, лейтенант обратился непосредственно к «виновнику» проишествия - Костромину; последний без утайки рассказал все как есть, дословно.
  - Старший сержант Куницин, взыскание отставить!
  - Но товарищ, старший лейтенант...
  - Я сказал - отставить взыскание!
  - Есть, товарищ старший лейтенант!
  - Не задерживайте людей: пусть приводят себя в порядок и на завтрак.
  - Есть, так точно! – И уже в полголоса, чтоб не слышал старший добавил: - Повезло вам в этот раз, сукины дети...
 
После  зарядки все приводят себя и свои койки в порядок. Кросс и гимнастика на свежем воздухе взбодрили, и теперь, разгоряченные телесной экзекуцией, новобранцы охотно обменивались впечатлениями.
  - А молодец лейтенант! Уважаю таких, нашу сторону взял! – подметил широкоплечий и круглолицый паренек по прозвищу Шило.
  - Из-за таких служак, как наш Куницын с Ибрагимовым, все неприятности, - вторит ему Кузин.
 - Что же, по-твоему, в армии бардак должен быть? – возражает крупный малый с оттопыренными ушами и широким, как у борца или боксера, носом.
  - Эх ты, шляпа, просто человеком надо быть!
  - Ладно, этот раз наша взяла, но впредь, Кострома, надо быть сдержаннее. Армия этого не любит.
  - Согласен, вырвалось. Ну как, служивые, самочувствие после кросса?
  - Я думал, сойду – не выдержу, - пожаловался нескладный большеглазый парень. - Как погнали, а Шкаф мне еще вдобавок на ногу наступил. Сука, теперь лодыжка болит.
  - Этот Федосеев, здоров как лось, за ним не угнаться! – согласился Костромин.
  - Надо держаться всем вместе, иначе пропадем! Вот защитили Костромина и впредь – один за всех...
  - И все за одного! – дружно отозвались новобранцы.

После завтрака всех снова вывели на плац. Предстояла строевая подготовка, и сержанты два часа кряду гоняли пополнение по плацу. Элементы строевой подготовки включали в себя целый комплекс упражнений, где наряду с маршем приходилось выполнять повороты на сто восемьдесят градусов, передвигаться приставным шагом, подолгу удерживать ногу на вису и тому подобное. Разучивание приемов давалось непросто и уже вскоре, вследствие неумело намотаных портянок, многие заработали потертости. Отовсюду слышались недовольные возгласы, но сержанты были неумолимы. Неожиданно из развешенных по столбам репродукторов, раздался сильный треск и шуршание, а затем звонкий и мелодичный голос донес до слуха:

                Эти глаза напротив, калейдоскоп огней,
                Эти глаза напротив ярче и все теплей...
                Пусть я впадаю, пусть,
                В сентиментальность и грусть...

Услышав слова известной песни в исполнении Валерия Ободзинского, многие были просто шокированы, знаменитый шлягер семидесятых каким-то непостижимым образом докатился и сюда – в закуток суровой армейской жизни и теперь некоторые призывники, остановвившись посрели плаца, с комком в горле и слезами на глазах слушали песню.
Старший сержант Куницын, распорядившись, чтобы Ибрагимов срочно сбегал к радисту и поменял пластинку. И хотя порядок был скоро восстановлен, в ушах еще долго звенело:
      
                Эти глаза напротив... Вот и свела судьба нас...
 
Уже в казарме многие занялись лечением потертостей: кто-то принес из аптечки бинты и мази.
  - И на кой хрен нам все это сдалось? Я учился на механика УКВ, и не собираюсь пехотинцем быть, - возмущался худощавый парнишка со следами оспы на лице.
  - Во-во, а я на шофера! - вторил ему сосед. - А ты, мордастый?
  - Я не мордастый, я - полный.
  - Ну, хорошо, полный, ты на кого учился?
  - На повара, вот.
  - Хорошо  устроился землячок! А ты молчун, - обратился он к Рябинину.
  - На механика УКВ.
  - Вот я и говорю, на кой черт нам всем эта хренотень? Лучше бы аппаратную показали да на радиостанции дали поработать.
  - Еще успеем, лишь бы в танкисты или артиллеристы не захомутали, - подметил смуглолицый парнишка по прозвищу Цыган. - Эти, вообще света белого не видят, целый день ковыряются в моторах. Все в мазуте, грязные, как черти!
   
Рябинин с грустью представил себя в новом качестве: он не очень дружил с техникой, во всяком случае, перспектива стать танкистом его удручала.
  - Не, думаю, нас за границу пошлют, - авторитетно заявил Кузя. – Я еще с военкомом на эту тему разговаривал. Есть точные сведения, служить будем в Польше или ГДР.
   И вновь построение. На этот раз новобранцев повели в класс, где они приступили к разучиванию воинского устава.

Время тянулось медленно и уже по истечению нескольких дней многие заскучали.
  - Эх, сейчас бы домой, ну хотя бы на пару часиков: мамку обнять, с отцом побалакать, - ностальгически произнес парень с тонкими чертами лица и нездоровым румянцем на щеках.
  - Размечтался «одноглазый», может тебе еще к бабе съездить? – осадил его плотный, грубоватый сосед, с металлической фиксой на переднем зубе.
  - И к подруге можно. А чего ты ухмыляешься, вон Воскобойников, тот, что на второй койке с краю, уже женат и ребенка имеет, - уточнил Цыган.
  - Да, ты что!
  - Ей богу, сам слышал!
  - Вот чудик, в восемнадцать лет такое ярмо себе на шею повесил!
   
И все повернули головы в сторону молчаливо лежавшего на койке Воскобойникова.
  -  А мне совсем не хочется домой. Мамка еще в позапрошлом году умерла, а тятька на молодухе женился, - пожаловался худощавый парень. - Вот с тех самых пор, отец стал на меня поглядывать косо. А эта молодая стерва, вообще, со мной не разговаривает.
  - Да, жизнь дело не простое, - философски подметил фиксатый.
  - Ничего хлопцы, прорвемся, будет и на нашей улице праздник, - авторитетно заявил Кузя.
 
В отличие от многих, Стас Кузин, он же «Кузя», был полон надежд и верил, что настоящая армейская служба выявляет наклонности и определяет успехи каждого. На гражданке он уже успел поработать трактористом и, пожалуй, выглядел уверенней, чем другие.
  - Эх, поднадоела мне эта цыганская житуха. Скорее, что ли, нас рассортировывали и на службу, - отозвался кто-то с дальней койки.
  - Всему свое время землячок, еще успеем, - ухмыльнулся Кузя. – Надо ко всему привыкать постепенно. Как древние говорили: поторапливайся не спеша! Понял?
   
 
Время, проведенное в карантине, не прошло бесследно. И хотя молодому пополнению еще предстояло стать полноправными членами армейской семьи, они уже кое-чему научились. «И ранние подъемы не так страшны, и сержанты не звери, и вообще, временная разлука с домом, с родными, вынужденная и необходимая вещь. В конце концов, ко всему можно привыкнуть. Будут еще увольнительные и отпуска», - настраивали себя они.
За день до окончания карантина новобранцам выдали эмблемы связистов, и дружное «Ура!» разнеслось в стенах казармы. Почти все торжествовали: «Как-никак, а связь это нерв армии и если хотите — интеллигенция, от нас теперь зависит успех операции». Рябинин радовался со всеми, но более сдержано: впереди целых два года трудной армейской службы и еще не известно, как все устроится.   

Наконец наступил этот торжественный день, когда все пополнение, а это без малого тысяча неискушенных душ, построилось на плацу: молодые люди готовы исполнить свой священный долг – достойно отслужить в Армии, а если потребуется выступить на защиту своего Отечества. День выдался солнечным и морозным, под стать событию. Все новобранцы одеты, словно с иголочки, стоят как оловянные солдатики плотными рядами в подогнанных шинельках и зимних шапках; «золотом горят» начищенные до блеска бляхи и сапоги. Они уже не ощущают прежней тяжести сапог,  приноровившись за эти две недели к армейскому обмундированию. На головных уборах, петлицах и погонах, красуются звездочки со змейкой-молнией, - это будущие связисты, а рядом построились те, кому надлежит стать танкистами, артиллеристами и даже ракетчиками.
   
Как и заведено в таких случаях, приветственное слово предоставили командиру полка, полковнику Рябышкину. Поздравив всех с этим знаменательным событием «в жизни каждого молодого человека, готовшего встать на защиту своей Социалистической родины – СССР и, пожелав всем без исключения успехов, Рябышкин передал слово младшим командирам, которые тут же приступили к своим обязанностям. Проверив по списку личный состав, взводные доложили о готовности к маршу. В тот момент, когда пополнение тронулось с места, грянул оркестр; и под бравурные звуки знаменитой «Славянки», стройными рядами, чеканя шаг, все двинулись к воротам.
 
За воротами военного городка столпилось множество провожающих. Как и накануне, в родном городе Рябинина, на проводы пришло немало девушек, которые пытаются докричаться до своих парней. Бравурные слова и звучание оркестра вновь напоминают о себе: 

                И снова в поход труба нас зовет,
                Мы вновь встанем в строй
                И все пойдем в священный бой!..

Все присутствующие необычайно взволнованны, порывисто машут руками, пытаются докричаться и передать своим чадам что-нибудь на дорожку. В это время из толпы доносится: - Ванечка, любимый! Береги себя!.. Рябинин прекрасно сознавал, что среди них немало парней, кто носит простое русское имя «Ваня», но все ж по привычке, окинул взором теснившихся матерей и девушек, понадеявшись на случай — чего в жизни не бывает! Плечом к плечу, держа походный строй, в ушах Рябинина еще долго звучали слова, обращенные к какому-то неизвестному парню: «Ванечка, любимый, береги себя!..»
  - Девушка, ждать будешь? – неожиданно послышалось совсем рядом.
  - Буду, ты только сообщи, куда писать?

В  колонне  раздался гул одобрения. Кто-то из новобранцев попытался выскочить из строя, чтобы взять адрес, но самовольство было немедленно  пресечено сержантами. Все новые и новые колонны с молодым пополнением, чеканя шаг, проходили мимо стоявших на обочине провожающих. Здесь были зрелые мужчины и дряхлые старики, совсем молоденькие девушки и пожилые женщины; пришли, чтобы проводить сыновей и любимых в дальнюю дорогу. Звучание «Славянки» на какое-то мгновение стихло, но уже через минуту с новой силой грянуло совсем рядом. Всех присутствующих, без исключения, охватило ликование. В это время все зашумели, закричали. Рябинина охватил восторг. От прилива чувств, у него перехватило дыхание, взор затуманился, а в груди учащенно забилось сердце...
      
                Прощай отчий край,
                Ты нас вспоминай.
                Прощай милый взгляд,
                Не все из нас придут назад...   
 
Отчеканив, новобранцы, наконец-то смогли расслабиться, перейдя на обычный шаг. Какое-то время шагали молча, переполненные впечатлениями и сознанием той миссии, которая легла на их плечи. Менее чем через четверть часа колонна оказалась в районе железнодорожного вокзала. И снова команда: «По вагонам!»

                Продолжение следует...

                http://proza.ru/2021/02/24/777