Мои женщины Октябрь 1963 Мои книжные феи 1

Мои женщины. Октябрь 1963. Мои книжные феи. Часть 1.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: 1963. Обложка книги: Аксаков С. Т. Аленький цветочек. Художник Якобсон А. Лениздат. Л., 1953 Детская книга СССР.

В начале октября учительница по литературе, русскому языку и чтению Нина Андреевна Тимонина задала нам, ученикам 4-х классов, написать домашнее сочинение на тему «Книги, которые я прочитал на летних каникулах». Не знаю, как другие мои одноклассники, но я взялся за это сочинение с энтузиазмом, потому что за это лето, несмотря на все мои приключения, игры, забавы и участие вместе с папой и Юрой в наших делах и заботах в доме отдыха «Ока», я прочитал немало книг. Некоторые из них мне не только запомнились, но и запали в душу, а самое главное, - литературные герои и героини этих книг стали моими друзьями, вошли в состав моих внутренних голосов. Некоторые героини прочитанных мною книг стали моими «книжными феями»…

Из множества книг, которые я, так или иначе, просматривал, проглядывал, пролистывал, читал «по диагонали», читал внимательно и даже перечитывал, я визуально помнил почти все, а некоторые книги запомнил навсегда. Причём, в библиотеке дома отдыха «Ока» я, стараниями библиотекарши, просмотрел почти все интересные книги, изданные с 1953 по 1962 годы. Поэтому я обоснованно, честно и доказательно, путём краткого сообщения, о том, что рассказывалось в книгах, мог привести весь список «прочитанных» мною книг.

Дело в том, что на вопрос библиотекарши: «Что тебе больше всего нравится делать в библиотеке?» ответил: «Копаться в книгах!» и она разрешила мне доступ к библиотечным стеллажам и полкам. То же самое я теперь делал в школьной библиотеке и в центральной городской библиотеке в Клубе культуры и отдыха Черепетской ГРЭС, куда наш папа записал Юру и меня, хотя мне положено было быть в городской взрослой и детской библиотеке, расположенной на внутренней улице Пушкина в доме № 27 «б».

Своё домашнее сочинение я начал с книг, указанных в беспорядке, но потом увлёкся и начал отдельно составлять список просмотренных, пролистанных и прочитанных мною в 1963 году книг. Вот этот список по годам издания книг…

Э. Выгодская, Опасный беглец, 1953, ил. Кочергина, на обложке которой на фоне огня пожара войны был изображён восставший против британского колониального гнёта индийский воин-сипай в атаке и с длинным ружьём.

М.А. Акимова. Записки вратаря. 1953, Физкультура и спорт, на обложке которой был нарисован момент взятия вратарём трудного высокого мяча. Эту книгу я только просмотрел.

Аксаков С.Т. Аленький цветочек. Художник Якобсон А. Лениздат. Л., 1953, Детская книга, СССР. На обложке этой уже основательно потрёпанной книги была изображена юная красивая девушка, очень похожая на Валю Архипову, только в старинной русской народной одежде с узорами на рукавах и с кокошником на голове. В руках девушка бережно держала восточный кувшинчик с красивым пятилепестковым аленьким цветком. Эта сказочная юная девушка и стала моей первой «книжной феей», а я – её «диким, но добрым чудовищем».

В моём представлении я тоже хотел быть дружелюбным, ласковым, заботливым, добрым, таким, каким увидела и полюбила эта умеющая любить героиня сказки. Мало того, в моих снах и видениях она так и поступала со мной…

Я назвал мою книжную сказочную фею – «Аленький цветочек» и потом всю жизнь примерял этот образ к тем девушкам, которые мне встречались в жизни, первой из которых была Валя Архипова. Увы, не все девушки соответствовали моему образу книжной феи «Аленький цветочек».

Ещё я внимательно просмотрел книгу К. Рудакова Рисунки к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин», 1953 года издания. Эти черно-белые контрастные рисунки мне очень понравились и в дальнейшем я в таком же стиле и сам рисовал-иллюстрировал прочитанные мной книги.

Книгу, которую я несколько раз брался читать, а позже, в 70-е годы, перечитывать, – это был карело-финский эпос «Калевала» в пересказе А. Любарской с рисунками Н. Кочергина, Петрозаводск, 1953 год. Эта книга и этот эпос произвели на меня ошеломляющее значение и влияние, потому что я не просто «заболел» сказочными сюжетами, сказками, былинами, а начал их исследовать и изучать. Секрет тут прост – эпос «Калевала» оказался не только очень захватывающим, в том числе своим музыкальным стилем изложения, но и не очень понятным, а желание понять было жгучим…

Следующая книга 1953 года – «Малышок» писателя Ликстанова. Из неё я узнал о трудовом подвиге юных (14-лентних) рабочих уральского военного завода, которые в годы войны в работе на токарных станках учились сами и учили друг друга делать детали орудий, танков, самолётов для фронта. Когда я рассказал моему папе об этой книге, он даже всплакнул, вспоминая, как он в 1941 году тоже трудно жил и работал на таком же уральском заводе токарем. Папа сказал, что таких пацанов на заводе были сотни.

Потом я, правда, бегло прочитал роман Фурманова «Чапаев» из издания «Библиотеки Советского Романа» 1953 года. Читал и сравнивал прочитанное со знаменитым кинофильмом «Чапаев» с Бабочкиным в главной роли.

Этот фильм я смотрел в кинотеатре и по телевизору много-много раз, поэтому мог его полностью видеть во сне и даже «заказывал» его самому себе в мой сон. Я мог видеть этот фильм от начала до конца или частями, или главными отрывками; видеть «со звуком» и даже с запахами, которые я ощущал во время ночного просмотра в своих снах этого кинофильма.

Мало того! Я попеременно в своих снах был и Чапаевым, и его другом-сотоварищем Петькой, и комиссаром Фурмановым, и просто рядовым бойцом чапаевской конной дивизии. Некоторое время эти литературные и киношные герои-образы были моими друзьями – внутренними голосами. А вот Анка Пулемётчица не стала моей книжной феей. Почему? Не знаю.

Повесть Льва Николаевича Толстого «Казаки», Гослитиздат, 1953 года я прочитал «по диагонали» потому, что мой папа сказал, что в ней правдиво рассказано о казаках, «в гуще жизни которых в своё время формировался наследственный боевой характер и мировоззрение воинов-кавалеристов мужского рода Суворовых». Многое в этой повести было мне ещё не очень понятно и близко, но главное для себя я запомнил: жизнь – не игра, но судьба ведёт себя с нами играючи. И ещё одно: быть одиноким и нелюбимым горько и обидно.

«Повести Белкина» А.С. Пушкина, 1953 года издания, которые перечитывал мой старший брат Юра, мне запретили читать, потому что «ещё тебе рано читать такие книги», но я всё же эту книгу бегло прочитал и она мне понравилась. Особенно понравилась мне первая повесть «Выстрел» – о горячем и вспыльчивом офицере Сильвио, который очень эффектно завершил дуэль с высокомерным аристократом  выстрелом не в противника, а то место на картине, куда, промахнувшись, попал тот наглый аристократ.

Вторая повесть Белкина (А.С. Пушкина) «Метель» тоже оказалась очень интересной и породила во мне массу образов и впечатлений. Опять судьба поиграла с героями повести, потому что сначала она их в юной молодости во время жуткой метели «шутя» повенчала в церкви, а потом, после войны 1812 года, опять соединила. Оба героя повести – отставной гусарский полковник Бурмин и богатая одинокая наследница Мария Гавриловна – проявили особое благородство, сохраняя верность той первой любви и тому легкомысленному метельному венчанию. Наконец правда открылась и «Бурмин бросился к её ногам»…

Повесть Белкина «Гробовщик» меня ошарашила тем, что рассказывала о гробовщике, которому во сне явились мертвецы. После этой повести я стал очень осторожно относиться к своим снам и ночным видениям, представлениям и грёзам. Самое главное, я теперь всегда присутствовал в своих снах и общении с моими внутренними голосами, не как соучастник, то есть один из них, а только как сам с собой, отдельный, как «Саша Суворов», а то и как «Александр Сергеевич Суворов».

Повесть Белкина «Станционный смотритель» вызвала у меня слёзы жалости к судьбе несчастного беспокойного отца, станционного смотрителя Самсона Вырина, у которого проезжий молодой офицер Минский практически украл, увёз с собой его дочь Дуню. Так и оставшись жалким станционным смотрителем на станции ямщиков и проезжих, Вырин после долгой болезни «горячки» умер, а на станцию приезжала «прекрасная барыня» с тремя детьми и «долго лежала на его могиле». После этой повести я дал себе слово никогда и ничем не огорчать моих родителей…

Последняя повесть Белкина «Барышня-крестьянка» подарила мне образ моей книжной феи – Лизы, дочери богатого помещика-англомана Муромского, которая переоделась крестьянкой, назвалась Акулиной, дочерью кузнеца и встретилась с выпускником университета Алексеем, сыном соседского помещика и отставного гвардейца Берестова, который был в ссоре со старшим Муромским. Дворянин Алексей и «крестьянка Акулина» полюбили друг друга, но принимая Берестовых в гостях у своего отца Муромского, Лиза-Акулина «выбелила» своё лицо как кукла, предстала перед Алексеем в образе жеманной барышни-гордячки.

Алексей Берестов отказался жениться на жеманной Муромской, решительно отправился к соседям для отказа, но увидел Лизу без грима и узнал в ней «свою ненаглядную и любимую Акулину». Ура! Все счастливы и довольны.

Ах! Как я хотел, чтобы образ весёлой, игривой и в то же время умной и сообразительной Лизы-Акулины совпал бы с реальным характером и обликом Вали Архиповой! Моя книжная фея, барышня-крестьянка Лиза-Акулина, часто снилась мне по ночам. Во сне я с ней не раз целовался и больше ничего…

Следующая книга, которую я пытался осилить, это повесть «В людях» Максима Горького, написанная им в 1914 году (издание 1953 года). Увы, но история мальчика-сироты Алёши Пешкова, вынужденного жить и работать у чужих людей («в людях»), зарабатывать себе на пропитание и выживание денежки тяжким трудом, меня, конечно же, потрясла, но не вдохновила. Как ни трудно мы жили сами, но наша советская мальчишеская жизнь в 1963-1964 годах была несравнимо лучше, чем того горьковского подростка.

У нас не было частных «хозяев», лютых приказчиков, злых несчастных кухарок и «землянки», в которой Алёша Пешков летом прятался от пьяного отчима. Однако и в наше, советское время 60-х годов, порой отношения родственников были заполнены ревностью и завистью, неприятием и ссорами из-за раздела имущества и доходов семей. Я считал, что всему виной был устоявшийся режим частных торгово-денежных отношений, мещанский быт и потребительская идеология, порождающая жадность, хамство, наглость и жестокость. Как я хотел, чтобы поскорее наступил коммунизм!

Я читал книгу Максима Горького с внутренним сопротивлением, потому что изначально не желал терпеть те унижения и лишения, которые пережил Алёша Пешков, не хотел быть «мальчиком на побегушках», слугой у господ и хозяев, и в этом была самая сильная польза для меня от прочтения этой тяжёлой книги.

К 15-ти годам Алёша Пешков уже чувствовал себя старым и уставшим от жизни человеком, но при этом его судьба закалила так, что он с одной стороны был тихим, спокойным, вдумчивым и очень порядочным человеком, а с другой – настоящим бойцом, всегда готовым к бою с обидчиками, за правду и справедливость. Интересно, а каким буду я в 15 лет?

Летом 1963 года я открыл для себя замечательные книги американского классика приключенческой литературы Джеймса Фенимора Купера и попытался прочитать его роман «Моникины» (издание 1953 года), больше похожую на фантастику, чем на приключенческую книгу. Главное, что я понял, - это то, что обезьяньим миром «Высокопрыгии» (Великобритания) и «Низкопрыгии» (США) правят беспринципность, бессовестная власть, похотливая страсть к наживе и деньги, «большие деньги, помноженные на первобытные традиции звериного животного насилия». Передёрнувшись от отвращения и неприятия, я с трепетом и восторгом потом читал фениморовские: «Последний из могикан» (1826 г.), «Следопыт, или На берегах Онтарио» (1840 г.), «Зверобой, или Первая тропа войны» (1841 г.).

Однажды я в школьной библиотеке в дальних завалах нашёл книгу Сергея Михалкова «Басни и стихи. Сатира и юмор» (издание 1953 г.). Прямо у книжной полки я прочитал наугад одну из басен главного редактора киножурнала «Фитиль» и тут же спрятал эту книгу в мягкой обложке книгу себе под рубаху за пояс брюк.

Честно признаюсь, я принёс эту книжку домой и после того, как прочитал несколько басен и стихов Михалкова, передал эту книжку моему папе с просьбой растолковать мне эти басни. Папа сначала очень удивился тому, что я где-то нашёл эту книгу, а потом всё же увлёкся сам и часто читал стихи и басни Михалкова маме, а иногда и нам с Юрой.

У моего папы самым любимым стихотворением-басней Сергея Михалкова было «Заяц во хмелю»:

В день именин, а может быть, рожденья,
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.
И Заяц наш как сел,
Так, с места не сходя, настолько окосел,
Что, отвалившись от стола с трудом,
Сказал: «Пшли домой!» — «Да ты найдешь ли дом? —
Спросил радушный Еж.—
Поди, как ты хорош!
Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился!
В лесу один ты пропадешь:
Все говорят, что Лев в округе объявился!»
Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел.
«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться?
Я как бы сам его не съел!
Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!
Да я семь шкур с него спущу!
И голым в Африку пущу!..»
Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,
Как меж столов,
Идет Косой, шумит по лесу темной ночью:
«Видали мы в лесах зверей почище львов,
От них и то летели клочья!..»
Проснулся Лев, услышав пьяный крик,-
Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.
Лев — цап его за воротник!
«Так вот кто в лапы мне попался!
Так это ты шумел, болван?
Постой, да ты, я вижу, пьян —
Какой-то дряни нализался!»
Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!
Стал от беды искать спасенья он:
«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!
Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.
Там лишнего хватил. Но все за Вас!
За Ваших Львят! За Вашу Львицу!-
Ну, как тут было не напиться?!»
И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.
Спасен был хвастунишка наш.
Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
Но обожал… подхалимаж.

(Сергей Михалков).

Это стихотворение мгновенно стало очень популярным в мальчишеском мире «на улице» и в нашей школе. Многие просили меня «с выражением» прочитать это стихотворение и на переменах, до и после уроков я несколько раз читал его разным компаниям ребят из разных классов. За это мне даже давали «курнуть» из настоящей папиросы, но я отказывался, потому что терпеть не мог табачного дыма, меня от него «выворачивало наизнанку» (тошнило).

Многие слова и выражения из этого стихотворения «пошли в народ», стали народными. Например: «А заяц наш настолько окосел, что в лужу сел и просипел: «Пшли домой!». Вот это самое «Пшли!» стало нашим, пацанским, народным.

А вот ещё: «Да что мне лев?! Видал я львов! Я поднимаю семь пудов!». Только вместо слова «видал» ребята говорили слово-понятие «имел», вкладывая в него другой, интимный смысл.

Потом в народе укоренилось выражение «Да я семь шкур с него спущу! И голым в Африку пущу!..», только немного переиначили: «Будешь водку употреблять, голым в Африку пойдёшь… гулять!». Как вариант в первую часть выражения вставляли разные слова под рифму к слову «гулять», например: «Будешь часто доставать…», «Будешь насильно заставлять…», «Будешь врать и сочинять…», «Захочешь слинять…», «Захочешь загулять…», «Будешь здесь шнырять…», «Будешь торчком торчать…» и т.д.

Тоненькая книжица в мягкой обложке «Сказка о царе Салтане» 1956 года издания с иллюстрациями Б. Дехтерева вообще стала моей любимой книжкой в личной библиотечке и стояла под рукой на фанерной этажерке в моей комнате-спальне всегда готовая к чтению. Эти сказочные иллюстрации часто оживали в моих снах. Я воочию видел персонажей и героев этой книги Александра Сергеевича Пушкина. Рисунки и акварели Б. Дехтярева из этой книги я перерисовывал себе в альбомы, тренировался рисовать так же красиво и красочно, как этот замечательный художник.

Конечно, особо внимательно я прочитал повесть-трилогию «Васёк Трубачёв и его товарищи» Валентины Александровны Осеевой (1953 г.) о подростках-школьниках моего возраста, которые сумели с достоинством не только прекрасно и интересно дружить всем классом, но и пережить все ужасы и трудности войны и немецкой оккупации. Как я хотел, чтобы в нашем 4-м «А» классе была такая же дружба мальчишек и девчонок!

Потом я сам самостоятельно, никому ничего не сообщая, не говоря и не спрашивая разрешения, прочитал книгу А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Эта книга опять меня поразила своей точностью, правдивостью и в то же время художественной образностью. Я читал эту книгу и одновременно видел её, как видят кинофильм.

Читая повесть или роман «Капитанская дочка» я был дворянином Петром Гринёвым, встречал в метели Емельяна Пугачёва и дарил ему свой тулуп за спасение в пути. Это я влюбился в дочку начальника крепости капитана Миронова – Марью (точно как моя книжная фея Аленький цветочек) и спас её от гибели во время пугачёвского восстания казаков и крестьян. Это я дрался на дуэли с подлецом и негодяем, предателем и карьеристом Швабриным, который ради спасения своей жизни и овладения Марьей сначала предался восставшим, а потом предал, оболгал и обрёк Гринёва – меня – на каторгу в Сибири. В повести А.С. Пушкина правда восторжествовала, Пётр и Марья возвращаются домой и женятся, и это было правильно и хорошо.

Вообще произведения А.С. Пушкина стали моими самыми желанными и любимыми, я читал и перечитывал их много-много раз. Например, «Сказку о рыбаке и рыбке» (издание1960 года) я читал не только «про себя», но и «вслух»: сначала перед зеркалом, потому перед мамой, а потом – наизусть - перед папой и братом Юрой и заслужил от них настоящие овации аплодисментов. После этого я рискнул после урока русского языка, с разрешения учительницы Нины Андреевны Тимониной, прочитать эту сказку перед всем 4-м «А» классом. Не за оценку, не за славу, а просто так, просто я хотел поделиться с ними своими ощущениями и чувствами, мыслями и мнениями от этой сказки. Не получилось. Обсмеяли…

Нина Андреевна Тимонина подарила мне тонкую книжку-сказку Шарля Перро «Кот в сапогах» с иллюстрациями художника Конашевича (издание 1953 г.) и сказала мне:

- Не журись и не печалься, Саша. Из любой ситуации в жизни можно найти достойный выход и использовать ситуацию в свою пользу. Будь смелым, настойчивым, умным, находчивым, осторожным и расчётливым, то есть будь самим собой и не бойся непонимания, равнодушие и неприязни.
- Рано или поздно, - сказала мне Нина Андреевна, - до самых ленивых и чёрствых душой и сердцем людей «дойдёт» и они поймут, чего не поняли сразу. Ты прости их, потому что они «не ведают, что творят», потому что творят нечаянно, по глупости, по незнанию или невежеству.

- Придёт время, твоё время, Саша, и тебя люди поймут и правильно оценят…
- А когда будет это «время»?
- Не знаю, - грустно ответила моя учительница по литературе, чтению на родной речи и русскому языку. – Но оно обязательно придёт, твоё время, только ты верь в самого себя и будь таким, каким ты сам хочешь быть.
- Только не отступись от самого себя! Терпи, мучайся, борись, страдай, но терпи и ты победишь. Вот увидишь!

Много позже я понял скрытый смысл горячих добрых слов моей учительницы, Нины Андреевны Тимониной, узнал их смысл и значение, первоисточник этих слов и выражения. Эти слова врезались в меня, как первобытные рисунки в гранитные скалы – на века.

Нет, я изначально по своему суворовскому наследственному характеру не был настолько велик, чтобы прощать своих мучителей, но я им не мстил. Почему? Потому что уже тогда в 4-м классе «А» Суворовской средней школы №1 и в 60-е годы XX века я знал, понимал своим умом и уверенно чувствовал своим сердцем, что рано или поздно каждому предстоит сделать выбор между правдой и кривдой, истиной и невежеством, глупостью и разумом, подлостью и достоинством.

Свой выбор, что ведать и что творить, я сделал, читая правильные книги, ещё в 1963 году. С тех пор так и живу…