В одном экзе

     Всё пропало! Реви вот, кайся, раз в отпусках предалась безудержным словесам. Ах, Маня, Маня. На сочинённой романтичности врасплох на попу звезданулась.
     До сей поры враньё, гремучей смесью, надёжно пряталось за душой.  По понятиям того атеистического времени – за грудями. Но, как пить дать, скорыми днями рванёт. Правда, совсем не оттудова. Всего обидней: сама же опрометчиво, выходит, о том заботилась. Дотошней раскрыть – из года в год возобновляла подписку на пароходскую газету. Как это было масштабно!
     После родителей, читали её в сельском клубе, окончательно мусолили в школе.  Там и там висела доска почёта прославившим деревню. Самые эффектные фотки с гарной дивчиной в наушниках. Вокруг её  и обстановочка под стать. Загнанные в прямоугольнички 10-ть на 12-ть, теснились важные  штуковины радиорубки. Над головой морзянщицы -  часы с двумя красными секторами. Шо це таке - уже бачили.*  То минуты тишины в эфире, при коих Маня слушает: не тонет ли кто?! Словом, - страсть и жуть, и важно-то как!
    Благодаря раскрываемой диспозиции судов СМП, все местные   интересанты - просто знатоки геофака. А уж выговорить названия иностранческих портов, куда заходил  Манин теплоход, даже тёмным бабкам по семечкам. Единственно, по-каковски тормозили, так в имени радистки. Никакая тепериче она им ни Маня. Да чего возьмёшь с колхозной-то винницкой простоты? Но именно за всё это,  угрожала  немыслимая расплата.
      Оружием возмездия готовилась стать многотиражка «Моряк Севера».  Уже в ближайшем выпуске выплеснет, как ответственно прошло заседание парткома пароходства. Что-что на нём решали. Кому доверили влиться в свой состав. Подробнейше  изложат:  полными ФИО и должностями на момент избрания. Поди, ещё останутся довольны гладким своим строчкогонством. Фигли им эдак, вроде по делу, лицеприятно почтить?! Ведь все мы из человеческих слабостей.
    Во какой литеральный* вздор,  горящей головёшкой прижжёт не однажды хвастанувшую.  Есть о чём говорить.  Неделю тому назад, она значилась лишь  судовой буфетчицей, вернувшейся из отпуска.  По обыкновению, зачислили в резерв ожидать прихода её постоянного красавчика «финна». Стало быть, дурковала в детском садике, принадлежащем СМП. Ну, а потом, изволь на полном серьёзе впрягаться. Ровно в четыре глагола: подавать,  убирать, мыть, стирать. Качка ни качка.  Даже  не очень деликатно иногда  пощупают. Конечно, в приятность, однако с  высоты перемены  личной жизни – это уже ни к ней. Ведь нежданно-негаданно Маню избрали! Простите, сам оговорился. Всеконечно же, - Марию.
    Вот с чем она, наконец, рассталась, ни будь дурой. Взяла  и вступила  два года назад в единственную партию. Стоило судовому  помполиту искушающее предложить: «Вижу, ты, Мария, девушка положительная, комсомольский возраст скоро преодолеешь. На перспективу тебе  мыслить надо. Может потом через это, чем-нибудь заведовать будешь. Пиши-ка заявление, а мы его сочувственно рассмотрим».
    Тем самым, как зажжённую спичку к бумажке поднёс. Мария вспыхнула природными розоватыми щёчками и тут же согласилась. Кой-какой обзорный опыт у неё имелся. Без всяких обиняков по родне ближней и дальней знала: все, кто в начальстве – партийные. На ридной Украине –  основной торжествующий закон из  законов. Даже во сне привиделось:  сметливый поступок счастливыми хлопотами обернулся.
    И, точно, не пролетела. На её жизненную удачу потребовалось ввести в партком члена партии из лиц рядового состава. Стали ответственные мужи судить - рядить меж собой. Общее мнение склонилось к следующему описанию проходной кандидатуры: она должна быть…  Желательных качеств обнаружился перебор. Сошлись на том, что надо принять их скопом по умолчанию.
    Только главные запечатлеть бы. Значит так:  довольно молодая, симпатичная, донельзя свойская особа женского рода, без каши во рту. Само собой, восхищённая  доверием старших товарищей. Кроме того, чтоб смотрелась с убедительной правотой. То есть умела, хотя бы выразительно и строго молчать. Ну, а придётся творить  парткомовские бумаги, так дело наживное – подправим.
    Собеседование Мария прошла гладко. В смысле - понравилась. Кое о чём, знатоки человеческих изъянов, спросили напрямую. Нет, мол, чего за душой постыдного, которое не поздно ещё исправить? При этом почему-то  необъяснимо щурились. То ли шуточку отмочили, то ли впрямь изобличить хотели.
    Мария похолодела изнутри и догадливо, подпустив хитринки, расщепилась будто надвое.  Каюсь-де, со скуки в отпуске присочинила, что я радистка.  Очень поприкалываться вдруг захотелось. С того момента сама о том жалела. Местные дурени сразу фоточки про морскую жизнь заклянчили. « Мань, Мань уважити бажання ».*  Заполошный  шустрик в каждой хате у нас сыщется. Через две – майданик, а кто-то западенец,* прям из лагерей по всем местечкам Хрущёвым посеянным. Одно словцо «загранка» их вмиг  ласковыми делает. Ну и уступила всем по слабохарактерности.
   Пришлось  начальника радиостанции просить сфоткать средь евоного хозяйства. Змей при этом задурительно бахвалился:
   -  Ты, - говорил,-  правильно сделала, что ко мне обратилась. А добрался бы до тебя мазутный механичек, - мать с отцом бы не узнали. Со штурманами связалась – личико бы перекосили, потому что на самом верху - все укаченные. В тонкостях выдержки и ракурсах ни черташеньки не секут. А я из тебя королеву красоты сделаю. Тяни головку-то, тяни.
     Только блажь деревенских исполнила, они часть тех фоточек в клубе и в школе развесили. От липучей сельской славушки уже не отвертися.  Разве, через позор.  И как же я, после этого номера газеты, домой заявлюсь?! Задразнят ведь: «Трепачка! Трепачка!» Тут Мария платочек к карим глазкам, манерничая поднесла, да так, чтоб широкоформатно вокруг всё видеть.
   Сякое покаяние, житейской забавностью рассмешило всех. Да и повествовательница "горя" улыбалась, от благосклонной скидки на извечный девичий свербёж подать себя покрасивше. 
    Надо честно признать: те парткомовцы были компанией весьма порядочной. Без исключения - профессиональные моряки в недавнем прошлом. В строгих мерках того времени, блюли государственный интерес во всём. На подобных, как понимается чисто сейчас, страна и держалась. Верхние же продвинутые кадры пароходского «пентагона», тоже, кстати, партийные, до поры гнильцу свою прятали. По скроенным искусно постным рожам, вроде, наичестнейшие. А втопили горбачёвские и ельцинские времена, тут и проявились во всей красе. От ненужности государству никакой идеологии, партком распустили. Затем банально и пОшло схватились за один шкурный интерес. Попросту – так красть судно за судном. И тотчас сей тоннаж виртуозно на Западе обналичивать. Даже проходимец мирового плинтусного уровня - пакистанец Сидики смуглые ручонки над СМП погрел. Мощные пароходства с тучей новых теплоходов: Черноморское, Балтийское вовсе грохнули и в приглянувшиеся страны съехали на упоительное жительство.
    Прикидываете, какая разница оказалась между теми и этими? Сколько тогда лишних моряков за ворота выставили! А судеб-то поломано!  О том бы разговор отдельный. Если по совести, от этой колючей ремарки никуда не денешься. Я же за рассказ опять примусь.
     Посмеявшись вдоволь, доверили первенствующему средь них по контактности озвучить  мнение:
    -  Ступай-ка ты, девица, в редакцию нашей газеты. Учтиво обратись подвести тебя к Роману Яковлевичу. О, это великий человек (!) главный редактор. Расскажи ему всё так, как нам поведала. Может, он горем твоим проникнется, что-нибудь да придумает. К тому же, примерно, вы земляки. Всего-навсего годами здорово разошлись. Считай,  это первым от нас проверочным заданием. На всю оставшуюся жизнь, излечит от вранья. Завалишь –  снова на «финне» у портомойки очутишься.
   Главный оказался приятным, видным мужчиной в летах. Обходительная его любезность сочеталась с умением быстрого вытягивания из собеседника того, что представляет интерес. Практика, знаете ли.  Ну и опыт. Каков опыт! Это сейчас название «Сталинское племя»  ничего не подскажет. Тогда автор вам уточнит. Да это ж довоенная, сверхтиражная (!) республиканская газетень. В Киеве имела сомнительную честь издаваться.
    Факт. В ней начинал репортёрить  молодой  Роман, с довольно распространённой тогдашне фамилией Гинзбург. Ох, премного жило там русских, иных, схожих, иудейских, коих потом всяко хитро поизвели. Иных Кузнецовых, - обратили в Коваленко. Петровы, по финту с паспортами, стали Петренко. Наблюдал за искоренением русской речи и печатных изданий, где она проявлялась, одно время сам товарищ Каганович. Лишь на "Сталинское племя", с оглядкой на вождя, не покусился. Короче, Роману ещё долго везло. 
    Так-то советские верхи, страдая маниловщиной, восхотели вылупить новую  нацию. Ни с того ни сего сделать из местечковой Малороссии обширную  Украину. Впечатляюще к ней от России областей за раз прирезали! В довершении, к полному счастьицу, Крым задарили. Единственно, что из таковской абракадабры потом выльется – ни бум-бумкали. Поневоле пришлось тем Гинзбургам прежде всех прочь схлынуть в края для людей нормальных.
     Да, весьма в аккурат отвечал короткой характеристики, оброненной парткомовцем, главный редактор. Куда как раскрепощёно свои мысли выражал! Будто тройку будущих десятилетий опередил мудрый, смелый человек. И на Великой войне собирал геройские поступки прямо с «передка», где пули и осколки не разбирают, кто и зачем здесь. Таким и дальше оставался в своём поколении типажным смельчаком. Именно Они Победу добыли, всё немыслимое вынесли. В неоплатном долгу - каждый из нас.
    Влёгкую разговорил Роман Яковлевич похныкивающую Марию и, как смог, явственно утешил:
    -  Случай твой, землячка, исключительно тяжёлый. Тираж газеты, сама знаешь какой. Двенадцать тысяч! Завтрашний номер уже сдан в печать. Но бывшему фронтовому газетчику любые преграды до фляжки, пока в ней булькает. Самого товарища Будённого доводилось спасительно править. Заведовал, так сказать, его избранием депутатом Верховного Совета. Грозный маршал вдрызг подыгрывал: усы выразительно топорщил. Кроме энтого, у него мемуарная трында гладко получалась. Признаюсь, не без участия наших братцев.
    На все сто грамм, разумеется, не обещаю, всё же к благому исходу рвенье приложу. Пусть даже мне с того боком выйдет. Как там у Симонова в оригинале :
                Репортёр погибнет  -  не беда.
Заявляйся-ка следующим деньком.
    Едва пережив ночь с незакрывающими очами, впархивает Мария в редакторский кабинет. Как есть готовой сразу ко всему: к аху восторга или оху от потери доброго имечка. Тот же Роман Гинзбург почему-то  донельзя строгий, изволит  бесцеремонно рассматривать жертву собственного языка. Маня-Мария деревенеет сельским столбиком для привязки лошадёнок. Первое её  задание, кажись, летит в ведре помоев с кормы. Позор, позор!
    Неожиданно волевые черты лица Яковлевича, которые очень подходили к обладателям рискованных профессий, смягчаются. Из ящика письменного стола, с нарочитым замедлением, он вытягивает  свежачок «Моряка Севера». И совершенно другим уже человеком выдает тираду, похожую на белые стихи:
       -  Получай в одном экзе. Отправляй до деревни. Только в нём ты - радистка!  Дякуй,* что живы ещё настоящие газетчики.
   
                *бачили (укр.) – знали.
                *литеральный – буквальный.
                *уважити бажання (укр.) - уважить просьбу
                *западенец - из бендеровцев, амнистированных Хрущёвым.
                * дякуй (укр.) – благодари.