Губит людей не пиво. Лагерные хроники

                (Из записей Марка Неснова)
               
                Ссорит нас водка братцы,
                Пиво сближает людей.
                (Е. Евтушенко. Северная надбавка 1977г.)

Мечтать в лагере о пиве – верх легкомыслия и дешёвого фраерства.
Ну, кто тебе будет заморачиваться с пивом, когда кайфа от него никакого, а запишут, в случае чего, в протокол, как спиртной напиток, со всеми неприятными последствиями.
Да ты ещё попробуй, найди его в прилагерном посёлке, когда и в городе-то оно редкость.
Это тебе не Сыктывкар, где свой пивзавод и снабжение по 1-й категории.

Бывает, конечно, что завезут бочку-другую в посёлок раз в году, чтобы побаловать народ и приобщить его к благам цивилизации.
Но это уже такой несусветный подарок советским труженикам, что  зекам об этом символе благополучия даже и мечтать неприлично.

Тут уж, такая гульба на посёлке начинается, что и в дальнем конце жилой зоны слышно.
Но никто тебе бутылку пива не понесёт через вахту.
Градуса нет, а хлопоты и страхи те же.

…Пиво я на воле не пил, потому что вообще к спиртному равнодушен.
А тут, как назло, захотелось пива, хоть убей.
Даже приснилось как-то.

Но с таким же успехом можно было мечтать и о посещении Большого театра или  ночном свидании на черноморском побережье Кавказа.
А потому и  помалкивал я себе в тряпочку.

А желание это возникло вдруг, когда Игорь Павлович, без всякого предисловия, начал рассказывать о своём посещении одного вильнюсского подвальчика, где ему белокурая красавица - официантка подала литровую, запотевшую глиняную кружку  с холодным пивом.

А к ледяному, пенящемуся, ядрённому напитку отварные свиные ножки с зелёным горошком и хреном.
И все это богатство на металлическом блестящем подносе.

Ах!
Как красиво и смачно мог часами рассказывать Игорь Павлович о еде и выпивке.

Игорь Павлович Соколов давно уже работал старшим мастером на лесобирже.

Надо было очень любить Игоря Павловича или, хотя бы терпеть, чтобы назвать его пребывание на производстве работой.
Но я его любил, потому что человеком он был безвредным, весёлым и ленивым.

Трезвым он бывал только до обеда, но и это время у него расходовалось только на  рассказы бесконечных историй, которыми была до отказа заполнена его крупная, красивая голова.

В своё время он отсидел за что-то десятку, да так и застрял на Севере, обзаведясь женой-татаркой и восемью детьми на время нашего с ним знакомства.

Был он высок, чуть полноват и очень представителен.
Немного портили общее впечатление излишне  толстые губы, за что  кличку ему жулики дали «Губа».
Но называли так его крайне редко, потому что все хорошо к нему всегда относились.

Другие вольнонаёмные пили, обычно, с утра, а потому должность старшего мастера на разделке леса прочно закрепилась за Игорем Павловичем.

Поскольку всю работу за него делал я, то из моего кабинета он, практически, не вылезал, тем более, что  в смежной комнате у меня был лежак для  ночных смен, где Игорь Павлович проводил послеобеденное время.

В конце смены он просыпался, бодро шёл в свой кабинет и подписывал сводки и списки на дополнительное питание для бригад за выполнение дневной нормы.
После этого я их просматривал и передавал по назначению.

Однажды, просматривая бумаги, я обнаружил на заявке  дополнительного питания (кашу, хлеб и сахар) вместо необходимого в углу обычного росчерка Игоря Павловича, написанную им спьяну странную фразу:
«Мюллеру! Отоварить румынов мукой.
Штандартенфюрер СС Соколов И.П.».

И знакомая, размашистая подпись Игоря Павловича.

Специально ли зэки дали дальнейший ход бумаге, или не заметили, но, попав в руки начальства, она могла причинить Соколову серьёзные неприятности.

К тому времени я уже привык ничему, особенно, не удивляться, а потому, просто заставил десятника бумагу переписать, и наутро вручил Игорю Павловичу его хмельной шедевр, отчего он чуть не рухнул со стула.
         
И тут Соколов, расчувствовавшись, пообещал сделать для меня всё, чего я пожелаю.

Никогда Игоря Павловича  ни о чём запретном я не просил, чтобы не подвергать его размеренную и беспечную жизнь опасности, но тут я не удержался.
И Соколов пообещал.

Он пообещал, а я, естественно, сразу же забыл, потому что пиво в моей голове было на двадцать восьмом месте, где-то сразу же после Большого театра и черноморского побережья Кавказа.

Но, что бы там ни говорили учёные и скептики, чудеса на Земле иногда, всё-таки, случаются.

И вот однажды в воскресенье, Игорь Павлович встретил меня с утра в конторе с видом гордого римского патриция эпохи позднего упадка империи.

Видимо он пришёл в пустую зону до развода, потому что свободно занёс в мой кабинет школьный портфель, в котором был синий целлофановый пакет со льдом и тремя бутылками жигулёвского пива.
Но самое главное, что к пиву он принёс четыре отварные свиные ножки, большую луковицу, хрен и мягкий, ещё тёплый хлеб .

О том, чтобы разобраться с этим до обеда, не могло быть и речи, а потому Игорь Павлович бесконечно совершал беспокойные манёвры вокруг моего кабинета, и эта тревога передалась моему приятелю Ивану Пинчуку - мастеру по погрузке леса.

Он спросил меня, чего это Соколов «вышивает» по коридору, и я рассказал Ивану о празднике, который нас ожидает.

Игорю Павловичу мы решили заменить пиво вульгарной бутылкой водки, а о свиных ножках для него не могло быть и речи.

Рассказать о том, какое это было счастье, наслаждение и восторг не смог бы, наверное, и человек несравненно талантливее, чем я.
А уж я, так даже и не знаю, с какого боку подойти к описанию своих чувств и ощущений.
Могу только сказать, что если словосочетание «божественный вкус» не выдумка обжор и кулинаров, то это был именно он.
Никогда в своей жизни мне не приходилось так вкусно кушать.
Это был восторг, который остался со мной на всю жизнь.

Через много лет, читая поэму Евтушенко «Северная надбавка», я понял, что не только мне одному выпадало в жизни такое счастье, и порадовался за везучего героя поэмы.

На всю жизнь я остался благодарным Игорю Павловичу, который через два года после этого умер на операционном столе от передозировки наркоза при удалении банального аппендицита.

А Иван погибнет через несколько лет от удара елового хлыста с рассыпавшегося лесовоза.

Пива я не пью, как и другие спиртные напитки.
Боюсь испортить впечатление.