Бедный, бедный сын миллионера

Одна и та же история, рассказанная разными людьми - это всегда две разные истории. Вот, например, другой ракурс истории про Леопольда ("Маленькая история о большом богатстве" - http://proza.ru/2021/02/27/1357).
Это история его старшего сына Карла.



                Бедный, бедный сын миллионера

     С Карлом мы знакомы лет двадцать - он был одним из первых немцев, с которым я подружился после переезда в Германию. Тогда он был долговязым, сорокалетним, сосредоточенно-печальным флегматиком, умеющим внезапно превратиться в гневного холерика. Холериком он бывал очень редко (о таких случаях речь пойдет ниже).  В целом он был славный малый, если такое сравнение уместно для двухметрового мужика.
     Мы тогда вместе работали в одном научно-исследовательском институте. Карл был вроде как моим начальником: он заведовал небольшой группой исследователей, я же был рядовым научным сотрудником. Начальник из него был никакой - он предоставлял своим подчиненным полную свободу действий и перемещений в пространстве. Мне это нравилось. Не нравилось это начальнику Карла, профессору Зайберту, который периодически вызывал Карла на ковер. Возвращался Карл злой, как чёрт. Самые опытные из его сотрудников мгновенно исчезали из лаборатории. Оставшимся Карл устраивал разнос, кричал, что с понедельника всё здесь будет по-другому. Что именно, понять было трудно. Главной темой в его гневной тираде был сам профессор Зайберт. Все эпитеты, характеризующие профессора, Карл произносил свистящим шёпотом. Я узнал много новых слов на немецком языке. 
     Мы ходили обедать в институтскую столовую. За обедом Карл много говорил, вернее, нёс много всякой чепухи, никому не интересной - вроде того, с кем он недавно ехал в поезде или каким образом его матушка варит куриный суп. Причину его неуёмной болтливости за совместной трапезой я понял спустя много лет. У Карла был собственный свод правил о приличиях, например, он считал, что за столом необходимо вести беседу, эдакий «смол ток». И когда сотрапезники, занятые пережевыванием пищи, умолкали, Карл тут же начинал говорить. А я тем временем с удовольствием ел. Кормили в столовой отменно.
    Однажды вечером, после очередного "совещания" у профессора Зайберта, Карл вернулся непривычно тихим, с красными пятнами на щеках. Молча выдвинул ящик письменного стола и стал складывать в полиэтиленовый пакет все, что там лежало. Сотрудники уже разошлись по домам, один я сидел и работал. Осознавая глупость вопроса, я спросил, что случилось.
    - Я ухожу, - ответил Карл и уточнил: - Я уволился. Не могу больше видеть этого... - Далее следовал привычный ряд эпитетов.
    Он и правда сам уволился, его никто не выгонял. Зато некоторое время спустя выгнали всех сотрудников нашей лаборатории, поскольку проект закрыли. Но это другая история. Могу только сказать, что для меня нашлось место в другой лаборатории, а знакомство с Карлом продолжилось - теперь уже не как с начальником, а просто с приятелем.

    Карл, уволившись, решил начать новую жизнь и поменять все сразу: во-первых, он переехал в город С., в котором родился и где жили его родители. Во-вторых, развёлся с женой. В-третьих, открыл своё дело - зарегистрировал фирму по продаже компьютерной техники. В-четвёртых, обзавёлся любовницей с серъезными намерениями на ней жениться. Не ручаюсь за правильность последовательности новшеств, скорее всего они происходили одновременно. Карл странным образом перестал быть флегматиком, в нём пробудились буйные энергии, доселе проявлявшиеся лишь после общения с профессором Зайбертом. Но теперь энергии были не злыми, а созидательными, как мне тогда ошибочно казалось.

    Я виделся с ним время от времени - он приглашал к себе домой, познакомил с новой спутницей и даже однажды притащил на обед с родителями. Оказалось, что отец у Карла весьма состоятельный человек. Когда Карл решил вдруг пойти по стопам отца и сделаться предпринимателем, то получил от родителя стартовый капитал в несколько сотен тысяч евро.

     В начале повествования о Карле я сказал, что мы знакомы почти двадцать лет. Так перенесёмся теперь в настоящее время. На прошлой неделе был день его рождения. Мы втроём сидели за столом - я, он и его вторая жена.      
     Он давно уже опять стал сосредоточенно-печальным флегматиком, только уже не долговязым, а очень даже упитанным. При двухметровом росте выглядит настоящим великаном. Холериком тоже иногда бывает - но я об этом могу только догадываться. Это просто, я так долго знаю Карла, что могу слышать непроизнесённые им слова. А говорит Карл за обеденным столом, как и раньше, очень много - да, тот самый "смол ток", без которого сидеть за столом неприлично. И в этой лавине слов я слышу очень много, даже то, что не говорится вслух.
     Я "услышал", что место профессора Зайберта давно уже занял отец, который ссудил Карлу деньги и периодически звал для разговора, и разговоры заканчивались таким же эмоциональным образом. Деньги, как я понял из уклончивых объяснений, не обернулись прибылью, а совсем наоборот - кучей долгов и кредитов. На отца Карл был зол - за его критику, за его упреки и советы. Мне ясно представлялось злое лицо Карла, цедящего сквозь зубы эпитеты в адрес отца... впрочем, эти эпитеты давно уже не были для меня новыми словами.