Стуком осыпающихся яблок заканчивалось лето

Жили-были в маленьком-маленьком домике на самой окраине маленького-маленького городка Мама и Сыночек. Мама пекла утром блины и варила крепкий и совсем несладкий кофе. Блинами они угощали всех соседских ребятишек. Те собирались у них во дворике за круглым дубовым еще бабушкиным столом и, макая блины в прошлогоднее малиновое варенье, пили горячий чай из тонких фарфоровых блюдец. Кофе Мама пила сама. Пила и рассказывала ребятишкам всякую-всячину про дальние страны и про глубокие реки, про марсианские штормы и про смелых героев. Мама была сказочницей. Маму звали Ума. Но история наша совсем не про нее. И не про Альку. Ее Сыночка. Он пил обычно чай из тонких блюдец вместе со всеми, и ветер из дальних стран трепал его непослушные вихрастые кудри цвета марсианских рыжих песков. Иные поговаривали, будто появился он не как все малыши в капусте, а спрыгнул прямиком со страниц книги, которую тогда писала Мама.
Это случилось в самое–самое обычное утро августа…  А то, что это был именно август Мама запомнила совершенно точно – о черепичную крышу, мерно и гулко бились осыпающиеся переспевшие яблоки. Так вот в это самое-самое обычное утро августа Мама, завозившись по обыкновению на кухне, вполуха слушала, как из запылившегося за полвека радиоприемника «Альпинист» теплый женский голос, родившийся у седых и древних Кавказских гор, пел о том, как по сырой от росы траве стелется тишина, как в белой рассветной дымке просыпается солнце, и как на величественном и царственном небесном троне воцаряется блаженный покой.
- Тишина и покой… Совсем как у нас нынче, – сладостно подумалось маме.
- Совсем как у нас нынче?! - во второй раз в ее голове эти такие уютные и мурлыкающие в животе слова зазвучали уже не столь сладко и мелодично.
Мама, как мы вам некогда говорили, была Сказочницей и знала, что ребятня и тишина вещи до невозможности несовместимые. Но каким-то невероятным образом именно сегодня это самое невозможное вдруг стало возможным. Пятеро мальчишек с насупившимися лицами скучно ковыряли ложками в варенье, переливали чай из фарфоровой чашки в разрисованное японскими мотивами тонкое блюдце и … молчали. Стопка блинов стояла нетронутой. Мама знала, что о чем-то расспрашивать в такой момент не то, что бесполезно, но и весьма-превесьма вредно. Поэтому она открыла окно и что-то озабоченно прошептала горячему и игривому летнему ветру. И вот, что он ей поведал…
Не так давно в их крохотном городке поселилась госпожа Серость. Поселилась и окутала своей серостью его узкие улочки и шаткие мостики, цветущие палисадники и магазины сладостей. То ли ведьмой она была, то ли просто старушенцией за долгий скучный век  уставшей от жизни. Престарелая, в общем, такая дама с волосами цвета мышиного хвостика. Дама, в принципе, не плохая. И не сказать, чтоб чересчур злая. Не злая и не добрая. Никакая. И ничем ее, казалось, не проберешь. Ни горем людским, ни счастием. Вот бежит по улице весенней цветущей мальчонка со школы, «пятеркой» в портфеле размахивая, и не дай-то Бог ему встретиться глазами с этой самой госпожой Серость. Поникнет тут же взгляд детский, опустит он голову низко-низко и поволочит портфельчик по мостовой пыльной. И станет ему тогда все безразлично — и мороженное вдруг уже не сладкое, и щенок любимый – вроде и не любимый вовсе, и книжка про капитана ну совсем скучная.
Горячий летний ветер полетел дальше. А Мама открыла старый скрипучий сундук, нащупала на самом дне его связку поржавевших ключей и, подставив скрипучую лестницу, полезла на чердак. Ибо поняла она, что пришло время для новой истории. На чердаке, затянутом паутиной и пылью, стоял большущий книжный шкаф. Сейчас таких уже и не делают. Дубовый, тяжелый, что с места не сдвинешь, шкаф с одной-разъединственной книгой. Никто не знал, кем был ее автор, и о чем вообще была эта книга. А все потому, что была она обо всем. Только вот же удивительно - не было в ней ни единого даже самого простенького словечка. Нет, ну вы только представьте - одна тысяча девятьсот восемьдесят, ну совершенно чистых, чуть пожелтевших от времени, хрупких шершавых страниц. Мама достала желтый огрызок карандаша фирмы Тайкондерог, чуть послюнявила его, и начала. Сперва она придумала ей друга.  Маленького такого черного котенка с мохнатыми лапками и белым в крапинку брюшком. Озорного и веселого. А потом впустила в комнаты солнечный лучик. И вот уже  карандаш запрыгал по строчкам, то останавливаясь, то торопясь дальше, пока лицо Мамы постепенно не посветлело, а глубокая морщинка меж сдвинутых бровей не разгладилась совсем.
Тем утром госпожа Серость проснулась пораньше, как всегда раздраженная и недовольная —  что-то назойливо щекотало ее длинный крючковатый нос. На смятой подушке прямо перед нею сидело странное существо, и во все свои огромные зеленые зрачки бесстрашно глядело на ужасную городскую ведьму. Впервые в жизни кто-то так пристально без искорки страха смотрел ей прямо в глаза и совершенно не торопился отвести любопытный взгляд. Вот вроде такая мелочь, а весь день у госпожи Серость пошел наперекосяк. Она вдруг ни с того, ни с сего отдернула всегда опущенные пыльные шторы, да так, что по комнате тут же запрыгали веселые солнечные зайчики. Добавила в пресную овсяную кашу ложечку янтарного меда, чего, кстати, не случалось со времен ее далекого детства, когда она еще училась в школе, а завтрак ей готовила мама. И, налив в горький чай теплого молока, плеснула  чуток в маленькое блюдечко, поставив его у неостывшей плиты.  Но что уж совсем из ряда вон – выходя на улицу, она невзначай почесала за ухом старого облезлого дворового пса, который по обыкновению сидел на порожках у раскрытой двери темного подъезда. Так что, когда Дима Баканов из 1Г, вылетев из-за угла на всех парах, нечаянно столкнулся с нею и по обыкновению испуганно замер на месте, ожидая гневной и ядовитой тирады, госпожа Серость просто улыбнулась, потрепала белобрысый ежик и пошла дальше. А теплое солнце, пригревая, рассеивало серый утренний туман, оседающий росой на яркой зелени травы.
Мама хотела еще много чего хотела написать, но, скажите, разве ж можно работать в таком шуме! Пятеро приятелей затеяли игру в пиратов, и с громким задорным «Йо-хо-хо» носились по двору. Механизм жизни вновь работал исправно. Все стало на свои места. Горячий летний ветер сдул упавшую на лоб прядку.
«Никогда не поздно открыть чистый лист и написать свою жизнь заново», — подумала мама, укладывая старые ключи на дно сундука. Лето заканчивалось. Стуком осыпающихся перезрелых яблок звучали приближающиеся шаги сентября.